Страница 289 из 324
Дэвид стоял у окна, любуясь на панораму заката.
– Странно… Всё это кажется таким знакомым… Эти крыши, это небо… Кажется, я видел это во сне. В тех снах, глазами Андо.
Винтари оторвался от штудирования файлов.
– Но ведь сам Андо никогда не был здесь. Хотя, конечно, он мог видеть это в мыслях других, каких-нибудь гостей с Нарна… Сложно даже представить, сколько всего можно увидеть глазами телепата. На всю жизнь потом, наверное, хватит осмыслять. У тебя ведь… сейчас больше нет этих снов?
Дэвид покачал головой, всё так же глядя в окно.
– Не так часто, и более смутно, большей частью я ничего не запоминаю. Чаще остаётся смутное ощущение, что я видел не свой сон…
– Но ведь… Андо больше нет, и ты говорил, что сны прекратились. Почему ты ничего не рассказываешь?!
– Не о чем рассказывать. Я сам не могу точно сказать, что именно вижу. Возможно, это лишь слабые отголоски, осмысление-переживание того, что я видел… раньше.
Винтари отложил планшет, лицо его было отрешённо-грустным.
– Не знаю, то ли я ненавижу Андо за это всё - если всё же окончательно принять на веру то, что между вами была эта непостижимая ментальная связь - то ли нет уже никакого смысла его ненавидеть…
– Знаешь, я вспомнил сейчас о том… Странно, я почти никогда в воспоминаниях Андо не видел отца. То есть, видел, но… Он там был, да, но его невозможно было увидеть… Я не знаю, говорил ли, но в памяти человека есть как бы два отображения чьего-то лица, или происходивших событий, или чего угодно… То, как человек это видел, как воспринял – например, бывает, что человек вспоминает лицо случайного знакомого похожим на кого-то, с кем он его в тот момент сравнил, и потом он удивляется, увидев, что оно вовсе не таково… и то, что есть на самом деле. И обычно, если человек не сканирует специально, он видит что-то в мыслях другого человека таким, каким он это видел, как воспринимал… Не спрашивай, откуда я всё это знаю. Так вот, один раз я видел отца в его воспоминаниях, именно видел его лицо… Видел его за стеной огня, но не в свете, как обычно. Я хорошо помню мысль… Мысль о том, что ни на кого не должна ложиться вина за то, что у него не было шанса… Не было, но ещё будет.
– Какого шанса?
– Сложно сказать… Защитить меня… Хотя мне кажется – нечто большее. Я думаю – может быть, это страх Андо, за отца, за меня… из-за того, что я ахари. Он мог не говорить, не спрашивать, но ведь он не мог об этом не знать.
– Наверное… Знаешь, прямо сейчас созерцание морд моих именитых и не очень родственничков надоело мне до чёрта. Я предлагаю прогуляться. Солнце садиться только начало, время сейчас летнее, время у нас ещё есть.
– Прогуляться?
– Ну да. Надо же посмотреть местные достопримечательности, чтоб было, что рассказать тем, кто не был. К тому же, там сейчас как раз, полагаю, народные гулянья… Нет, я прекрасно понимаю твоё опасение, что это может быть не безопасно для меня, потому что я всё-таки остаюсь сыном все мы помним, кого, и все нарны не обязались относиться ко мне так же, как знакомые нам нарны-рейнджеры, но, во-первых, всю жизнь теперь бояться – недостойно центаврианина, во-вторых – ни к чему сразу настраиваться на плохое, всё-таки это столица и за порядком здесь следят, в-третьих – если что, отобьюсь, не маленький.
Было действительно ещё очень светло, но на площади уже зажигались фонари – не электрические, а традиционные нарнские, жёлтые и оранжевые шары. Звучала музыка – в основном народные духовые и ударные. От многочисленных лавочек с закусками и сувенирами зазывали торговцы. Дэвид вежливо улыбался и извинялся – как ни хороши были все эти пирожки на вид, после торжественного обеда они бы в них никак не влезли. Лавки с сувенирами заинтересовали его больше.
– Иноземцы, купите браслеты! Для любимых девушек, для матерей, для сестёр! Отличная ниджоракская ковка, не окисляются, не ржавеют, износу не будет триста лет, внукам достанутся, как новенькие!
Дэвид задумчиво повертел в руках широкую полоску металла с чёрно-красной гравировкой.
– Как думаешь, маме понравится? В конце концов, можно купить, носить или нет – уже ей решать… А что здесь изображено?
– Вот на этих – традиционные сюжеты. Г’Кван с учениками, Праздник Даров, деревенская свадьба, праздник спортивных состязаний… На этих – растительные мотивы…
– Была б здесь Амина… Но боюсь, если я подарю ей браслет – заслужу косой взгляд от Тжи’Тена. А Рузанне не знаю, как покажется… Хотя можно попробовать…
– Трубки, перечницы, солонки, дудочки, свистульки – лучшей забавы для детей не придумаешь, да и взрослым нравится, - продолжал торговец, заметив, что Винтари заинтересовался керамикой. Вероятно, он не понял, что перед ним центаврианин - ну, это и не странно, кто б мог ожидать появления здесь центавриан даже спустя столько лет? А землян-то на церемонию прилетело видимо-невидимо, - отличный выбор, иноземец! Птица линн – самая редкая и сладкоголосая птица на Нарне, кому повезёт услышать её пение – тот, говорят, на семь лет благословлён небом на удачу в торговле и в любви!
– А, ну, это можно…
– Свистулька очень удачно имитирует её пение! Дуньте, попробуйте!
– Мне бы, наверное, больше свистулька в виде накалина подошла, - усмехнулся Винтари.
– А вы знаете легенду о центаврианах и накалинах?
– Нет, а что, такая есть? Откуда?
– Не знаю, мне дед рассказывал. Говорил, древняя сказка, только древней-то она быть не может, мы тогда центавриан не знали…
– Расскажите, интересно!
– Ну ладно, - торговец важно поправлял на лотке перечницы и статуэтки, - было это, говорят, очень давно, на заре миров, так давно, что некому было вести отсчёт лет, чтоб определить, как давно, да и счёта самого ещё не было. Решил центаврианский бог породить центавриан, а то некому было их с богиней почитать и прославлять, и пока богиня вынашивала первенца, сам ушёл создавать мир для них. А богиня, как всякая центаврианка, была капризна и не любила трудностей. Сказала она: «Тяжело мне столько времени мучиться, пусть уж он родится поскорее, устала я терпеть». Родилось дитя прежде срока, родилось безобразное и неразумное, и прославлять бога и богиню совсем не умело – в общем, накалин. Разгневалась богиня на неразумное дитя и прогнала его из дома. А чтобы на неё саму супруг не разгневался, когда вернётся, решила она родить другое дитя…
– От кого, простите, если супруг был в отъезде?
– Ай, не знаю, будто не найдёт женщина, если ей очень надо? В общем, когда вернулся супруг, ждало его уже готовое дитя, и красивое, и пригожее, разве что только очень уж балованное и непочтительное. Сразу, как бог вернулся, спрашивает – где, мол, мой мир обещанный? Хочу быть в нём королём! А тут приходит ещё старшее дитя, которое накалин, и тоже требует – моя, мол, планета, я первенец, и так я пострадал из-за этой глупой женщины, родился некрасивым и даже разума своего у меня нет. Страшно раскричался, раскапризничался второй ребёнок, узнав, что он не старший и не единственный, сказал, чтоб убрали с его глаз это чудовище, и что теперь родители, чтоб унять его расстройство, должны ему уже две планеты, а лучше три. Разгневался тогда бог на них всех, всех их проклял, да и себя самого, за такое неудачное творение. Предрёк он, что теперь накалины, раз у них своего разума нет, будут отнимать разум у других, а центавриане, хоть и живут в прекрасном, плодородном мире, будут теперь жадными, всего желать, но никогда не насытятся. А их с богиней, раз они такими дурными родителями оказались, и те и другие забудут, других, придуманных богов будут почитать, а не настоящих. И удалились бог и богиня в заповедные дали, а куда – никто не знает.
– Интересная сказка… Надо ж было придумать такое. …Интересно, а в колониях были такие сказки?
– Не знаю, мне это дед рассказывал, а сам, говорил, от своего деда слышал, а больше я не слышал ни от кого… Может быть, и выдумал он всё, мог и выдумать… А в колониях наша семья никогда не жила. А почему вы спрашиваете?