Страница 15 из 28
– Что же мне, воровать идти?
– Воровать не воруй – запорю. Доставать нужно! Главное не в том, чтобы украсть, – украденное нужно уметь спрятать. Надежно. Понял?
Прошло время, Шкарупа опять к крепостному едет. Уже и изба, не землянка, и двор огорожен, для гумна столбы выкопаны. Рассвирепел пан:
– Так и знал, воруешь, стерва! Обыщу, найду – насмерть запорю.
Пошел – лазил-лазил, искал-искал! Придраться не к чему. Похлопал ласково крепостного по плечам и молвит:
– Извини, любезный, погорячился! Но убедился, что честно живешь! Жить можешь – только не ленись.
Вот таков сосед его, пан Шкарупа. Жук проезжает мимо.
Вот хутор Суденков. Бедные-бедные лачужки крепостных пана Суденко. Суденко – отпрыск знатного казачьего рода. Отец его при гетмане судьею был. Помер пан судья, осталась только память о нем в фамилии да в дворянских привилегиях. Отпрыск мудростью и умом ничуть не выделялся. Любил чарку «доброй оковытой» выпить и закусить «шкваркою». Славился он как гурман и обжора. «Догосподарювався» он над своими крепостными душами так, что свою «шкварку» и чарку имел на столе редко. Любил делать визиты к соседям, и в гостях, уплетая чужие яства, ехидно хвалил их поваров, и всегда похвалу сводил к тому, что, мол, ваша пища вкусная, но он дома питается куда вкуснее. Что его старый повар – всем поварам «кухарь». И его похвала в преданиях передавалась так:
– О, ваш кухарь молодец, та куды йому до мого кухаря Михаила Войтенко… Мяса – нема. Забить кого – нема! А жаренького ох як хочется! Покликав я свого кухаря, та й кажу йому: як знаешь, Михайло, а шкварку менi жарь! А вiн менi, звiсно, каже: нема з чого! А я йому: Михайло, жарь – i квит!
Жарь, кажу, з чого хочешь, хоть з шкiряноi рукавицi! Жарь, i все! И що ви думаете, пiшов мiй Михайло до печi, щось там довгенько таки вештався, та й прыносе менi на тарiльцi зажарену «шкварку»! З апечена, заперчена та зарумянена… Я хотiв тiльки тоi зажареноi рукавички покуштувати, вiдщипнув – не зчувся, як геть всю з’їв.
Этот обжора Суденко со своей болтовней вызывал отвращение, и Жук проследовал по его хутору дальше.
Проезжает и хутор Ново-Ладанское. Владелец хутора, помещик Ладанский, служит в армии в Грузии, там по милости царя еще один хутор, аул, получил. В Ладанском хуторе бывает наездом. Крепостных своих тасует, как картежник карты. Из Ново-Ладанского многих украинцев вывез в Грузию. А вместо них сюда завез грузин. И теперь тут бывшие Цинаридзе становятся Козаризами, а Чонии – Чонями и Цьомами. А избушки на хуторе ветхие-ветхие, словно на ладан дышат. Кстати, этот полковник царский – потомок попа из Сечи Запорожской Ладана.
Из Ново-Ладанского Жук хотел бы заехать в Старое Ладанское, подышать там запахом старой дубравы. Но Рублевского, владельца хутора, дома нет. Он где-то служит: в Киеве или Харькове. Пан Рублевский – «письменный голова», а хозяин никуда не годный: крепостные крестьяне предоставлены сами себе, живут на оброке. Пан Рублевский славится как книголюб – коллекционирует книги. Перед друзьями печалится о старине, о Запорожской Сечи, о вольном казачестве. По убеждению Жука, это забавный чудак-человек. Да жаль, нет дома, не состоится встреча.
Отсюда по пути – село Андреевка. Село большое. Прилепилось оно на взгорье на стыке двух глубоких с пологими склонами яров. Хатенки убогие, крытые соломою, одна к другой стоят вплотную и растянулись тремя рядами, тупым углом по взгорью. С восточной стороны села – большой пруд. Плотина со спуском излишних вод. Над плотиной склоняются старые, словно сонные, вербы. Дальше, по низу, ольховая и березовая роща, протянувшаяся над топким ручьем, рядом с задами огородов нижней улицы. От выезда из села в направлении на Лохвицу по правую сторону долины пошли дубравы столетних дубов. Топкий ручей от спуска воды с пруда, собственно, не ручей, а уже речушка Артополот. Она вытекает из родника за хутором Суденка. Село Андреевка было заложено прадедом Кочубея на этом красивом, но неудобном для жилья месте из эстетических соображений. Оно со стороны барской усадьбы красиво. Словно на полотне картины художника Куинджи. Крупным планом – большой синий пруд, по высокому склону вдоль узеньких улиц – белые соломенные хатенки, а выше – темно-зеленый выгон и вертлявые ветряные мельницы. Стой и любуйся! Но попробуй на месте крестьянина выбраться в поле, в грязь, попробуй привезти телегой снопы с поля или спуститься с груженой телегой с уклона! Зато барская усадьба удобно размещена на ровном месте, с хорошим подходом тропинок и дорог, и церковь рядом с прудом. Сад пересекают аллеи до самых княжеских палат и беседок. Дороги обсажены островерхими осокорами и белыми березами. Князь в этом году умер. Живет здесь вдовствующая княгиня. Имел намерение Жук навестить княгиню. Не приняла. Лежит, больная инфлюэнцей. Просила через слуг извинения и велела пана Жука не принимать.
Похоже, что это правда, а скорее, княгиня гневается на Жука за его вмешательство в спорную тяжбу за степь и за самовольную порубку лозы в ярах его крестьянами.
Ну что ж, этот отказ Жука не сильно огорчает. Утрясется все со временем. Зато Жук хорошо пообщался со знакомыми ему крестьянами. Всё, что ему нужно о жизни в ее селе и усадьбе, расспросил и едет дальше.
Проезжает хутор Яганивку и Грабщину – они рядом. Ни границами дворов, ни своей бедностью они не отличаются. Эти хутора принадлежали какому-то графу, но граф здесь никогда не бывал. Тут что хотели творили бургомистры. Обиженные крестьяне все ждали, «что приедет барин, барин нас рассудит». Да так и не дождались. Граф проиграл эти хутора в один вечер покойному князю Кочубею, тот спустил их Рахубе, а последний – Кулябке.
Заехать нужно к Рахубе. Этот барин стоит своей фамилии. У Рахубы на хуторе в каждой хате – «покрытка». На улицах много грязных ребятишек. Цвет волос их кудрявых головок тождествен волосам самого пана Рахубы. Хозяин гостеприимный. Любит гостей принимать и сам соседей навещает. Любезный собеседник. Охотно продаст любую женскую крепостную душу, особенно, когда девушка становится молодицей или еще только полнеет, одинокая.
Жук решил сегодня погостить, переночевать, провести ночь в компании веселого Рахубы.
Рано поутру пан Жук продолжил свое путешествие дальше по кругу. Заехал на Спорное, посмотрел все нагульные гурты. Хозяев-прасолов не застал. Встретили пастухи. Встретили без боязни, раскованно. Многое откровенно рассказали и даже подсказали. Пригласили отведать полевой каши. Пан не отказался – охотно покушал.
Теперь путь дальше, вглубь, через хутор Гонзурив и Куцупиевку, с намерением навестить поместья Навроцкого и Корчинского. Навроцкий и Корчинский – соседи. Ягоды одного поля! Охотно и много читают. Это они подзадорили Жука подписываться на журналы «Основа», «Отечественные записки» и даже «Современник». С этими книголюбами поговорить мило и поучительно. Всё знают, всё расскажут по культуре садоводства и агрономии. А свои хозяйства так запустили и крепостных в такую нужду загнали, что прямо ужас! В поместье Корчинского заезжать нельзя – все лошади поражены чесоткой. Дохнут от истощения.
…Но тут Жук впервые узнал новость об отмене в России крепостного права. Узнал и задумался.
От имения Навроцкого через ярок и «дубинку» – дубовую рощу, хутор Жидовья Долина – имение графа Гудовича. Отец нынешнего наследника был посланником царя во Франции. Наследник там родился и вырос. Забыл родную речь. В поместье этом никогда не был. Вся его забота – требовать от управляющих денег. Денег и денег! А их все меньше. Наследник намерен сдать имения в аренду или продать.
За хутором Жидовья Долина к выходу на равнину виднеется обсаженный осокорами и обнесенный, как крепость, глубоким рвом хутор помещика Косача. А еще чуть дальше, над степным озерком-блюдцем, прилепились два небольших, но красивых хуторка казаков Штанько и Багнета. Предания гласили, что основатель одного хутора Штанько зиму и лето носил широченные домотканые грубого сукна штаны и не выпускал изо рта запорожскую люльку, а сосед его Багнет до дня своей кончины не разлучался с запорожским «списом» – штыком и длинным «осельцем» на голове. Все жители этих хуторов поголовно были однофамильцы – Штаньки и Багнеты.