Страница 14 из 28
Так оно впоследствии и получилось.
В обращении с крепостными он был строг, но гибок. Вопреки своему папаше телесных наказаний почти не применял. Он следил за их личной жизнью, чтобы они главным образом дома не ленились, не влачили жалкое существование. Для подъема впавшего в нужду он охотно шел на помощь. Требовал исправности на барщине, но еще строже корил – за упущения дома, в работе для себя. Он часто упоминал поговорку: «Хиба ревуть воли, як ясла повни?», или: «Оставь в ульях запас меду – будет мед всегда к обеду» и еще: «Сорную траву с поля – вон». Поэтому неисправимых лентяев или неслухов он у себя не держал. Продавал соседу за пустяшную цену или «заголял» в солдаты. Если же ему приходилось приобретать крепостную душу, а он это делал часто, то вникал в ее родословную, про себя приговаривая: «Яблуко от яблони не далеко катится», «Який батько и дед – такой и его весь род». Он подходил к купле-продаже как современный зоотехник по племенному делу.
При всей солидности он часто прикидывался простачком.
Вот замешкался крестьянин у дороги, растерялся, шапку вовремя перед барином не скинул. Папаша с ходу кнутом выпорол бы, а сынок нет! Сынок-пан это заметил, крестьянину нельзя это оставить без внимания. Он действует по-другому. Останавливает тройку, медленно встает с фаэтона (пока идет крестьянин ни жив ни мертв) и подзывает его к себе кивком: мол, Иван-тезка, надень шапку да расскажи, любезный, куда идешь да что делаешь, а может, чем помочь? Тут крестьянин страху набрался, ожидал, барин бить будет. А он, смотри, как пригласил, как по душам поговорил! На всю жизнь эту встречу запомнил! И детям, и внукам о встрече с добрым паном легенды рассказывает. Какой хороший пан! И по окрестности это все разошлось, и растет слава про доброго пана Жука!
Или молодицу встретил, остановил тройку, подзывает, а та – ни жива ни мертва. А он осмотрел ее всю наметанным глазом и так украдчиво:
– Вижу, Мария, что ты пополнела и крепко поясом затягиваешься, – это зря! Чего стесняешься, материнство скрываешь – нехорошо! Не тяжело ли тебе на работе? Может, полегче работу нужно? Смотри! Мальчик будет – кумом меня приглашай! А муженек как? Здоров?
И молодица возрадовалась – какой добрый пан! Остановил – думала, ругать будет, а он такой, ко мне в кумы набивается.
Свадьбы ни одной не пропустит, молодых поздравит. Про старый обычай вспомнит – скривится: какая была дикость!
На похоронах всегда появляется. У гроба умершего минутку в печали постоит. «Какой добрый молодой пан», – перешептываются крепостные.
Своих детей крестил – кумами тоже крепостных брал. Особенно он любил приглашать красивых девушек и молодиц.
Церковь он посещал редко. Но Светлое воскресенье никогда не пропускал. На молитвах стоял степенно. Во время христосования и лобзания братьев и сестер становился рядом со священником, целовался со всеми христианами. Красивые молодицы о лобзании дома помалкивали. А старухи – те не унимались: вот наш пан какой хороший, со всеми, со всеми облобызался – кого в лоб, кого в щеку, а молодиц – прямо в губы не стесняется. Хороший пан!
Частенько в свободные и праздничные дни барин любил прокатиться по проселочным дорогам, по полям, по соседним хуторам и селам. Эту привычку он усвоил еще с холостяцкой жизни, когда праздно шатался по хуторским посиделкам и игрищам. Только тогда он беззаботно ловеласничал, увлекаясь амурными приключениями с крепостными девушками, или ради удовольствия завязывал панибратство с хуторскими парнями, теперь же он ездил не ради одного удовольствия. Попутно выпытывал новости, чтобы во всех делах быть в курсе. Собираясь в путь, он загадочно приговаривал: «Под лежачий камень вода не подтечет». В каждой такой поездке ему часто удавалось совершить какую-либо выгодную сделку. А потом, по возвращении, он, потирая руки, с удовольствием подмигивал: «День провел в сочетании приятного с полезным».
Заехал Жук как-то на хутор Кулябчин. В пути наслышался, что против воли пана восстал крепостной парень Осип Поспелый. Замучил Кулябко парня поркой. Порет, а Осип не кается. Дело принимает серьезный оборот. Жди, трагедией закончится. А дело возникло из-за пустяка. Сам же Кулябко виноват – а парня ломит! Жук Поспелого еще по игрищам знает – хороший парень! И вот он в гостях, как гость, за столом так деликатно разговор повел, что Кулябко только поддакивал. А совет Жука к продаже неслухов сводился. Тут Кулябко и разгорячился: «А что, и продам! Дешево продам, пусть только покупатель явится». Тут Жук, как бы невзначай, деньги вынул и перед Кулябкой положил.
– За что? – удивился Кулябко.
– Как за что? – отвечает Жук. – За Поспелого!
Кулябко от неожиданности растерялся. Хотел было на попятную, да гонор не позволяет. Выкупил Жук себе неслуха. Приобретением доволен. Выгодно. И Осип рад, что из мучения его милостивый пан выкупил, своему новому барину преданность на работе доказывает.
А еще в одну из таких прогулок навестил Жук помещика Редьку. Встретил гостя Редька, как подобает хозяину. Да невесел пан Редька! По векселям срок уплаты наступает, а оплачивать их нечем. Пошел нерасторопный хозяин на крайности, запродал лесок на вырубку; хоть и жаль такую красу губить, да что поделаешь? Но и это не выгорело. Подрядчик денег вперед не дал и отказался. И теперь Редьке хоть матушку-репку пой! Тут пан Жук соседа выручил – за полцены лес принял и соседа утешил. Мол, лесок еще долго будет расти, и мы, соседи, вместе по грибы ходить будем. Согласился Редька. Деваться ему некуда! Да и впрямь он в лес по грибы ходить был большой охотник.
.. Словно в явь, в сегодняшний день на проселки выносится резвая тройка. Коренная лошадь рвет удила. Пристяжные несутся вскачь. Но, покорные вожжам в сильных руках кучера, лошади из галопа переходят сперва на бодрую рысь, а вскорости, взмыленные, успокаиваются и переходят на ровный шаг.
А вокруг поля… Шумят поля – душу радуют. Вблизи нивы горбатятся к пологим неглубоким балочкам, чуть дальше с возвышенности скатываются в глубокие яры, а еще дальше, к горизонту, ложатся, словно скатерть, зеленой равниной.
Там и здесь с яров, плавно покачивая крыльями, вползают на бугры ветряные мельницы. Далеко зеленеют темноватые дубовые рощи. Прячутся хатенки хуторков в вишневых зарослях. Из зарослей вишен и верб, словно свечи острые, втыкаются в небо редкие островерхие тополя – осокоры.
«К кому же сегодня сперва с визитом отправиться? – думает в пути Жук. – К Шкарупе? О нет!.. Шкарупа – несносный человек! Хотя он тоже играет перед своими крепостными в “доброго пана". Да он сам, очевидно, вор и потому своих крепостных воровать учит».
О Шкарупе ходили легенды…
Заехал он к одному своему крепостному крестьянину. Заходит в избушку-землянку, грязную, неопрятную, в дырах. Вокруг избушки – ни кола ни двора! Сам хозяин избы, босой, оборванный, с запавшим животом, лежит на холодной лежанке и то ли напевает, то ли плачет:
Волком взвыл пан Шкарупа на бедного своего крепостного:
– Чего ждешь, подлец?.. Воли ждешь?.. Каши?.. Я дам тоби воли!..
Сорвал пан свою злость на крепостном кулаками. Еле отдышался. Успокоился. Кулаки свои потирает и уже ласково плачущего крепостного спрашивает:
– Что же ты, любезный, и на барщину не являешься, и дома ничего не делаешь? Двор не огорожен – ни кола ни двора. Чего доброго, с голоду околеешь.
– Как же, милостивый барин, на барщину дойду, если я голоден?.. В хате ни корочки хлеба! А для двора где мне лесу взять, ежели лошади своей нету и больше года копейки в руках не держал? А земля вся и леса вокруг – вашей милости. Где мне что взять?
– А я что, за тебя думать буду? Сам думай!..
– Думал я уже, думал, одно – околеть осталось…
– Вот что, братец, ты мне сказки не сказывай. Околевать не вздумай, я с тебя эту дурь вышибу! За себя сам подумай. Днем отоспался, на ночь за дело принимайся, чтобы и хлеб у тебя был, и лес, и двор, и кол, и гумно!