Страница 13 из 28
Ой, противные! Обидные слова резанули сердце… Слезы! Да, теперь она навек «покрытушка молода». Ни одному мало-мальски путному парню она в жены уже не нужна. Льются горькие слезы Акулины, но слезами горя не поправить. Она от горя подурнела, постарела… Лет пять еще сидела «на батьковской шее», пока не засватал ее «дохожалый парубок» Кондрат Собка. Пришлось родным ублажать Кондрата, чтобы Акулинин «грех покрыл», пообещали ему за нее приданое, а самой Акулине – при родных присягнуть на коленях ему в верности и любви навек нерушимой.
Кондрату еще долго пришлось упрашивать пана Шкарупу, торговаться с ним, чтобы он отпустил Акулину в крепость другому пану, и в конце концов выкупил ее за пять рублей золотом.
Гласит предание, что по «милости» молодого пана Ивана Жука одновременно со шкаруповской Акулиной стала жертвой и дочь кузнеца с хутора Кулябчин – Катерина. Об этом в народной песне поется, и смысл трагедии той поры раскрывается:
У моего современника может возникнуть вопрос недоумения: подумаешь, трагедия? Ну был аборт или там преждевременные роды – и все тут! Скорее, мол, курьез, чем трагедия! Никакой тут позорной славы для кузнеца-отца нет, пусть кует он себе и людям на здоровье. И Катерина не то, что Акулина, молодец – руки себе развязала.
Эта женская песня времен крепостного права отражала мировоззрение женщины-матери того времени, ее окружающий мир, через сопоставление себя с матерью – птицей ласточкой. Это образно подметил Максим Рыльский, когда писал: «Ласточки летят. Им летается, а Ганнуся плачет, бо пора». Весь смысл жизни ласточки заключается в материнской заботе и труде. То летит она в неимоверных лишениях к родному краю, то заботливо вьет свое родное гнездышко, выводит, кормит потомство, вся краса ласточки не в игре, а в труде по продолжению рода, выводе потомства. Весь смысл ее счастья в материнстве. Об умерщвлении потомства добрая ласточка не мыслит. Поэтому Катерина для отца уже «была», а не есть, она уже погубила чувство доброй матери. Совершила преступление перед материнством.
Свыше трех лет ловеласничал этот бывший бурсак-студент по окрестным селам. И хотя он обделывал свои романы с крепостными девушками шито-крыто, шила в мешке не утаишь! Оно вылезло! Огласка дошла до отцов церкви, до предводителя дворянства, а предводитель своим визитом всколыхнул трусливого папашу, и решение папаши было крутое и короткое: женить сукиного сына! Вскорости в церкви скрутили Ивана венцом с дочерью соседа-помещика, кстати, молоденькой племянницей самого предводителя дворянства.
Дальнейшая семейная жизнь показала, что пану Ивану в плодовитости мог бы позавидовать если не хряк, то кролик! Законная жена родила ему семь дочерей и троих сыновей.
Однако на этом портрет молодого барина Ивана будет неполный и не совсем объективный. И на поговорке «человек женился – в натуре переменился» портрет героя закончить нельзя. Да и ловеласом он вышел не в полный рост.
Юношей Иван был неглупым. Легко усваивал книжные науки. Мог отлично учиться. Но, обладая практическими склонностями мышления, он сам по себе пришел к выводу, что его больше мучат, чем учат. А зачем? Он помещик, помещиком и останется – так зачем же усваивать чужие истины, если они ему практически в хозяйстве не нужны? А мудрость богословия? А кого вы, мудрецы-истязатели, учите? Когда я барин и сам куда хочу, туда и ворочу! Барину-помещику нужно знать то, что нужно уметь делать хорошему помещику-хозяину, и быть добрым и милостивым человеком к своим крепостным. Держи в повиновении по-человечьи мужика, как рабочего вола в сытости, – все будет хорошо и все вдвойне окупится.
Эти оригинальные выводы он усвоил на всю жизнь. Они стали его программой и смыслом жизни. Бросив учебу, он имел намерение сразу же стать подручным отца в управлении хозяйством, но папаша-деспот ему не доверил. Ему ничего не оставалось, как ловеласничать, снизойти в доброте к крепостным людям, присмотреться к их жизни, научиться у них всему, что они умеют делать, быть может, это пригодится, но запутался в распутстве и сам понял, что его доброта хуже воровства, т. е. злодеяния.
Поэтому, когда папаша с предводителем дворянства не без умысла прижали его «за шило», он сам догадался, к чему они клонят, и, зная хорошенькую племянницу предводителя, сразу стал благоразумным. Рассчитал, что самое честное – это жениться.
Заболел папаша; волей-неволей он, как любимый его сын, стал в делах его подменять и подменял в решении всех вопросов довольно-таки умно. Это сразу понравилось крепостным. Это отмечал про себя и папаша.
После смерти отца на него легли все обязанности по управлению тремя поместьями и опекунские обязанности по воспитанию младшего брата, а также соблюдению интересов старшего брата, который тоже не мог отделиться. Это обязывало его вести дела по старым традициям, как бы по заведенному кругу. Быть в зависимости от опекунского совета. Все это не давало возможности вводить новшества и вообще развернуться, рискнуть и проявить инициативу.
Лишь после раздела наследия отца и получения своей части он смог развернуться и стать самостоятельным хозяином.
И вот молодой пан Иван Жук, уже полновластный владелец старого хутора Сахна, с пятью сотнями крепостных душ и со своей дворней прибыл в собственный хутор. Сахна с должности бургомистра освободил, но оставил за ним в аренде все ранее арендуемые им земли и старую барскую хату. Для себя достроил новый дом – небольшой, одноэтажный, с балконом, с мезонином и верандой из узорчатого стекла. Дом удался удобный и, на зависть соседям, красивый. Осенью заложил на пяти десятинах сад. За лето обводнил заболоченные пруды и занерестил их рыбою. Распорядился вырубить в роще все переросшие дубы и липы. На местах сплошной вырубки предусмотрел посадку молодых деревьев. Нарубленный лесоматериал отдал на строительство хат в новом хуторе и для дворовых построек.
Соседи-помещики и свои крепостные сразу заговорили, что в Жуков хутор приехал не просто пан, а хозяин.
Если его папаша сидел на своих в большинстве пустующих земельных угодьях как собака на сене и, мол, сам не гам и другим не дам, то сынок все сразу пустил в оборот. Дальние пустоши отдал в аренду. Еще более дальние и неудобные завел в продажу, в обмен на ближние, а стало быть, более удобные земли. Не упустил случая – прикупил землю разорившегося соседа. Заарендовал пустующую землю сирот-наследников на явно выгодных ему условиях. Воспользовался моментом посредничества при тяжбе и заарендовал «спорную» степь, обставив при этом и Кочубея, и Кулябко с Рахубой, и скотопромышленников-гуртоправов. Теперь он свой скот мог вволю нагуливать летом, а осенью сдавать его им же, диктуя свои условия в ценах. Заброшенная пустующая степь обернулась Жуку доходной статьей.
Для способных крепостных мальчиков и своих подрастающих сыновей Жук нанял домашнего учителя. Для дочерей-барышень пригласил из столицы симпатичную эмигрантку гувернанткой. Она учила девочек грамоте, пению, музыке и светским манерам. Для общения дочерей – будущих невест с наследниками помещиков-соседей ввел в обычай двора воскресные визиты и приемы с увеселительными поездками и играми.
После курса домашней подготовки он отправил своих сыновей на учебу в столицу, поставив перед ними цель практического применения результатов учебы в деле и сельской жизни. Старшего сына Аркадия послал учиться на врача, среднего, Мишу, – на агронома-садовода, младшего, Яшу, – на инженера-механика, т. е. решил дать наследникам такое образование и специальность, чтобы они могли остаться помещиками и быть одновременно специалистами в определенной прикладной отрасли.