Страница 312 из 345
Её взгляд отличался. Не то чтобы в нём недоставало решимости, её как раз было в избытке, а вместе с ней – безбашенного азарта и неконтролируемого интереса. Вот только в глубине пронзительных карих глаз он видел тревогу и страх неизведанного, разбавленный любопытством и подростковым желанием кому-то что-то доказать. По собственному опыту он знал, что подобный странный огонёк из смешанных чувств в глазах этой маленькой бестии не сулил ничего хорошего ни ей самой, ни тем людям, которые потом вытаскивали её из очередной передряги. К числу последних он с недавнего времени относился всё чаще, рано или поздно став постоянным участником связанных с ней событий.
То, что у них нет другого выбора, он понял сразу же, возможно, даже быстрее, чем об этом догадался гений стратегии Шикамару. Из оставшихся на поле боя шиноби, печать стихии Земли знала только она. Старик Ооноки давно находился в полевом госпитале без сознания, группа из Камня, которой руководил её отец, приняла на себя один из ударов Десятихвостого, в результате которого Китсучи был серьёзно ранен и не мог участвовать в запечатывании. Акатсучи техники печати Земли попросту не знал. А она вызвалась сразу, перехватив его взгляд, мёртвой хваткой вцепившись пальцами в его локоть и с горящими глазами убеждая, что дед учил её печати Земли, что технику она знает превосходно и что больше никто в Иве, кроме неё, отца и деда этой печати не знает.
Больше всего в тот момент захотелось запечатать чем-нибудь этот болтливый рот, чтобы остановить «словесное недержание», как называл его старик Тсучикагэ. Лучше всего для верности ещё и запереть её в самой высокой башне посреди самой большой в стране Ветра пустыне. А потом попросить Учиху стереть всем присутствовавшим при её экспрессивном монологе память с помощью какого-нибудь мудрёного генджуцу. И когда всё закончится, если он сам ещё останется жив, напомнить Ооноки, что нельзя учить малолетних внучек опасным для жизни техникам.
По непонятной причине он чувствовал за неё ответственность, чувствовал, что должен любой ценой защитить её, капризную, упрямую, непослушную девчонку, которая всегда смотрит на этот мир, восторженно распахнув огромные карие глаза, может без умолку жужжать над ухом о всяких пустяках, и по ночам выбирается на крышу, чтобы загадывать на падающие звезды желания о далёких путешествиях. Он должен был, он хотел защищать её, пусть даже пришлось бы отдать за это собственную жизнь. И в страшном сне он не мог представить, что девица поставит его перед мучительным и жестоким выбором между её жизнью и благополучием мира шиноби. Единственная секунда казалась вечностью, будто бы он попал в знаменитое генджуцу Учихи, хотя, наверное, даже в Цукиёми он чувствовал бы себя лучше, чем сейчас, когда по прошествии этой секунды он вынужден будет заставить себя озвучить её смертный приговор. Гаара мучительно искал другой выход, прекрасно зная, что его не было.
- Я сам могу запечатывать стихией Земли, если найдется еще кто-то с Ветром, – произнёс он наконец.
- Это с чего это? – возмутилась Куротсучи.
- С того, что тебе всего шестнадцать лет, – спокойно ответил Гаара, отводя глаза.
- Вообще-то нетактично напоминать девушке о её возрасте. Должно быть, Вас не учили деловому этикету, господин Кадзекагэ, – хихикнула она, вызвав укоризненный взгляд стоявшего рядом Шикамару. – Я могу попросить Хаюми-сан дать Вам пару уроков.
- У меня нет права распоряжаться…
- Есть, чёрт подери! – воскликнула девушка. – Ты Генерал Объединенной Армии. А я твоя подчинённая. Ты отдаешь приказы – я выполняю. Неужели непонятно? Шикамару, Наруто, скажите же ему! Я уже не маленькая, меня не надо все время… – Куротсучи осеклась, встретившись взглядом с очерченными тенью бирюзовыми глазами на мертвенно бледном лице Кадзекагэ.
Их глаза встретились лишь на секунду, которой хватило, чтобы в её душе все перевернулось с ног на голову. Ей всегда казалось, что чрезмерная опека, которой её окружали дед, отец, все приближенные к семье Тсучикагэ и даже неуклюжий брат, была вызвана нежеланием признавать в ней личность, признавать, что она тоже на что-то способна, признавать её равной, а не видеть в ней вечную обузу. То, что она увидела в глубине бирюзовых глаз, разительно отличалось от этой тягостной опеки: ненавязчивая забота, трогательное участие и отчаянное, искреннее желание её защитить. Она смотрела ему в глаза и не могла оторваться. Почему-то больше обычного захотелось жить, радоваться, кричать и веселиться. Схватить его за руку и убежать отсюда. Она готова была даже не докучать ему всё время своей болтовней. Она готова была даже позволить запереть себя в самой высокой башне посреди самой большой в стране Ветра пустыне. Только бы вместо обычного спокойно-благосклонного выражения его лица снова видеть в бирюзовых глазах это жгучее желание её…
- Оберегать, – полушёпотом выдохнула она, закусив нижнюю губу.
В глазах защипало и захотелось расплакаться, когда он отвернулся, коротко кивнув Наруто и остальным, после чего Удзумаки с помощью Шикамару принялся, сосредоточенно пыхтя и пытаясь вспомнить круг взаимозависимости стихий, так и не выученный им со школьной скамьи, расставлять участников по предназначенным им местам.
- Гаара? – едва слышно окликнула Куротсучи, бессознательно подходя к нему ближе и осторожно уткнувшись носом ему в плечо. – Умирать очень больно?
- Нет, – ответил он, сжимая в пальцах холодную ладошку. – Гораздо приятнее, чем засыпать, на мой взгляд.
- Правда? Ну, тогда не страшно, – вздохнула она, мысленно запоминая тактильные ощущения. – С тобой не страшно.
Наруто смотрел, как Шикамару распределяет роли и никак не мог подавить волнение. Он никогда не отличался особой чувствительностью и удивительным образом сочетал в себе способность сопереживать и определённую степень чёрствости. В том смысле, что его бесконечно трогали и никогда не оставляли безучастными истории отдельных людей. Но только после того, как кто-то постарается и заставит его их выслушать. А до того момента Наруто мог не замечать ничего годами, не чувствовать на интуитивном уровне, не догадываться, не ощущать. Но сейчас… Сейчас он ощущал очень чётко, с какой-то болезненной яркостью. Считывал каждую эмоцию, безошибочно определял переживания каждого присутствовавшего, как будто слышал их мысли и жил их чувствами. И от этого его разрывало изнутри, ослепляло. Грудная клетка ныла и подрагивала, мучительно расширяясь с каждым вдохом и обессиленно выталкивая воздух на выдохе. Горло словно сковал железный обруч, Наруто казалось, что он разучился дышать, но на самом деле, он просто не понимал, что ему делать. А сделать что-то было просто необходимо. Ведь он не мог вынести этот эмпатический удар, все эти навалившиеся на него чувства, о которых он не просил, но которые принимал безропотно, как справедливую кару за только что озвученную идею спасения мира шиноби. Идею, которая, теперь он знал точно, будет стоить им жизней.
Бросив «Я сейчас» стоявшему рядом Шикамару и получив от него быстрый кивок, Наруто отошёл на пару шагов и устало приземлился на землю, обняв руками колени. Даже закрыв глаза, даже зажмурившись до разноцветных кругов, Наруто всё равно видел лица. Родные, дорогие лица, искажённые следами тяжкого предчувствия. Сосредоточенные, напряжённые, решительные лица готовых на всё людей. Наруто чувствовал себя беспомощным и бесполезным, потому что единственное решение, которое им было доступно, решение, которое предложил он сам, не нравилось ему, хотя и обещало победу. Нет, конечно, они все станут героями, про них сложат легенды, о них будут рассказывать на уроках истории, но… Но Наруто хотел совсем другой победы. Сложно было представить, что он больше никогда не увидит лёгкую, почти незаметную улыбку на лице Гаары, не услышит задорного смеха Куротсучи, не поймает многозначительный взгляд молчаливого Даруи. Харука-сенсей никогда не потреплет его по волосам так невесомо и нежно, как, наверное, это делала бы мама. Темари и Саске потеряют братьев. Какаши-сенсей – то, что ещё не успел обрести.