Повести

Мой Альфред Лукич — человек с явным комплексом «отжитости». Вся его деятельность на судне сопровождается вспышками энергии, но вспышки эти и по времени и по силе спичечные. Вот, допустим, надо успеть перехватить чьи-то неправильные действия — горничной, дневальной. Лукич барсом бросается к телефону. Но уже в полете сгорел, энергия его скудеет, и к концу трех фраз уже так холоден, что едва договаривает. Ему скучно до зевоты. Сделают так, как он указывает? Сделают, гарантия полная. Возможно, от этого так и скучно. Но вот набегают новые мелкие дела, и Лукич опять как шестирукий Шива хватается за телефонные трубки. По образованности ли и знаниям его это занятие? Ответ один, и оттого, видно, он должен сам себя уверить, что к собственной суете относится саркастически. Но относиться саркастически к суете, суетясь вместе со всеми, нелегко, и один из приемов Лукича, помогающий ему ладить с самим собой, таков — во всеобщем водовороте он вдруг как бы засыпает. Затем — момент пробуждения. Продирая глаза, Лукич изумленно спрашивает: «А что, собственно, происходит? Из-за чего шум?» Рывок к телефонной трубке, несколько слов, и никто еще ничего не успел предпринять, как Лукичом все налажено: багаж везут туда, куда его следует везти, в порт прибытия летит телеграмма о необходимом числе гидов и автобусов, в Лиссабоне, куда мы зайдем, уже готовят одной нашей пассажирке то лекарство, которое она, оказывается, забыла у себя в Любеке. Из-за чего шум? В английском есть глагольное время Present Perfect — настоящее законченное. Лукич — главный специалист судна по английскому языку, в этом несуществующем в русском языке «перфекте» и живет. Настоящее для него уже всегда, по сути, прошедшее. Нездоровый цвет лица у этого человека, медлительный взгляд, но какая божественная непринужденность и уверенность во всем, что он говорит и делает!

— Красотка-то наша челюсть сломала, — сказал он.

Мы сидели с ним за круглым столом в музыкальном салоне и смотрели на эстраду. Шли выборы «мисс Грибоедов».

— Кто? Какая красотка?

Звучала музыка, на эстраду одна за другой входили разряженные женщины, — что за шутки у Лукича?

— Это не шутка, — сказал он. — Тут не до шуток. Американскую японку помните? Дороти? Вот она и сломала.

— Боже мой! Как?

За последние дни от первоначального впечатления какой-то феерической удачи этой девушки уже давно ничего не осталось. И вот следующий шаг. Передо мной так и стояло ее нежное точеное лицо.

— Как это вышло?

— Да как? Очень просто. Туман, трапы мокрые, а у нее видели какие каблуки? Поскользнулась, рядом никого не оказалось, чтобы подхватить. И… подбородком о ступеньку.

Наверно, после того коктейля, думал я, она бродила по судну одна, бродила ночью. Что может испытывать девушка, которой вдруг пренебрегли? Тоску? Неуверенность? Доходящую до желания отомстить ревность?

— Море! — голосом судьбы сказал Лукич. — Чтобы в море да ничего не случилось? Не бывает!

Он сказал, и было такое ощущение, что забыл про Дороти, а я смотрел на эстраду и ничего не видел: что-то слишком похожее на киноразвязку было в том, что он мне рассказал. Какой-то американский фильм такого рода я даже видел. Полтора часа показывали нечто подобное Дороти, и уж так нежна, и уж так утонченна, и так богата, а под конец ее разминает в блин асфальтовый каток.

Выборы «мисс Александр Грибоедов» шли полным ходом. Назвали бы, думал я, «мисс Круиз», или «мисс Килевая Качка», но нет — штамп затвердел. И называлось бы судно «Ильей Муромцем», выбирали бы «мисс Илья Муромец». Так же и «мисс Ермак», «мисс Кировабад», «мисс Комилес». А сейчас выбирали «мисс Грибоедов». Ни малейшего подозрения, что кто-нибудь из иностранцев, плывущих на судне, слыхал о Нине Чавчавадзе, пасть на них, конечно, не могло. Им-то, немцам-голландцам, было все равно. Они того, что нам тут слышится, не слышат.

Титула «мисс Грибоедов» добивалось множество дам. Молодых, не очень молодых и совсем не молодых. Одна претендентка не могла сама осилить подъем на смотровое возвышение. Ее взвели под руку и с опаской ненадолго оставили. Был переодетый женщиной мужчина. Судя по его болезненно воспламенившемуся лицу, шуткой это было лишь отчасти.

Лукич, рядом с которым я сидел, сообщил, водянисто улыбаясь, что штабу круиза, дабы избежать общего злого хохота, иногда приходится направлять выборы так, чтобы призером стала какая-нибудь пятилетняя малышка. Сегодня, однако, среди претендентов было много девушек. Распорядитель заставлял их танцевать, делать смешные гимнастические упражнения, петь. Один за другим начинались и заканчивались предварительные туры. Претенденток оставалось все меньше.

Я оглянулся. В дверях музыкального салона стояли, выглядывая друг у друга из-за плеча, девушки из пассажирской службы: дневальные, барменши, продавщицы из киосков.

Тем временем выборы «мисс Грибоедов» вступили в завершающую фазу. Претенденток осталось две. Одну из них мы как-то с Олегом расспрашивали, и Олег собирался дать о ней заметку в газету. Это была славная девчушка из Калифорнии. Звали ее Элизабет, она имела американский диплом капитана парусника, и кроме нее такой диплом в Штатах, говорила она, был только у трех женщин. Лиза была дочерна загорелой, смеясь, открывала рот по-американски, до самых ушей, и простодушие имела редкостное: кто-то сказал ей, что в Европе полно богатых молодых женщин, которые изнывают от скуки. Здесь, на судне, Лиза искала спутницу для кругосветного плавания.

Соперницей Лизы была стройная Марта из Бремена. Все у Марты было на месте, не было у нее лишь такой улыбки, как у Лизы, да диплома капитана парусника. Таких Март плыло у нас еще с полтора десятка. Казалось уже, что Лиза побеждает.

Но круиз был организован для немцев. Небольшая группа голландцев, несколько англичан и французов да одиночки из других стран совершенно растворялись в жужжащей немецким языком толпе пассажиров. Судно было зафрахтовано западногерманской фирмой, возило немцев, впредь фирма намеревалась обслуживать именно немцев, и под их вкусы и запросы была подогнана вся круизная программа. А лучшей девушкой круиза, видите ли, может стать не немка. И тогда на эстраду вышел распорядитель призами и сообщил, что перед последним туром королевские портные, которые будут шить для будущей победительницы мантию, должны провести ряд предварительных обмеров. На эстраду выскочили два «портных» и подступили с сантиметрами к Лизе и Марте. Сравнительные результаты тут же сообщались. Марта оказалась выше. У Марты была более тонкая шея. Более узкая талия. Марта носила перчатки меньшего размера, но пальцы ее оказались длинней. У Марты была длинней нога. Черные волосы Марты были тоже длинней, они падали ей на плечи кольцами. Выяснилось вдруг, что Лиза подстрижена под мальчика.

— Самые длинные волосы, — доложил «портной», — пять сантиметров и семь миллиметров. На макушке.

Зал хохотал. В довершение всего «портные» вынесли золоченую корону и по очереди примерили ее на обеих претендентках. Меланхолической Марте — вечернее белое платье, белые за локоть перчатки, серебристые туфельки — корона вполне подошла. Лиза стояла рядом: мини-юбка, рот, расплывшийся в теперь уже неуместной улыбке, короткие, взъерошенные «портными» волосы. Какая уж тут корона?

И вдруг в салоне возник шум: несколько старых немцев, не зная, что члены экипажа в таких конкурсах не участвуют, перестали смотреть на Лизу и Марту и, оглядываясь на дверь, жестами и возгласами стали приглашать девушек из пассажирской службы проходить к эстраде. Мы с Альфредом Лукичом тоже повернули головы.

— А, чертовы девки… — пробормотал Лукич то ли зло, то ли восхищенно.

Старики были правы: как проводить в салоне конкурс красоты, если такие девушки стояли в дверях? Только поскользнувшаяся на трапе Дороти Дуглас могла бы сейчас с ними соперничать, но ее-то как раз здесь и не было. Мероприятие штаба круиза явно шло вкось. Уже кто-то из подвыпивших стариков захлопал невпопад в ладоши, уже кто-то выкрикивал… Но не за это Альфред Лукич получал свои ежесуточные рубль восемьдесят в капиталистической валюте. Он неслышно отделился от кресла и неслышно исчез из салона. Через несколько секунд его голова уже маячила позади кучки девушек. И они тут же стали по одной исчезать. Через минуту остались только Лена и Настя. Лукич с зеленой улыбочкой что-то прошептал Лене. Та вспыхнула и переступила с ноги на ногу — видно, уж очень хотела досмотреть. Он опять что-то сказал, касающееся ее, но теперь уже обращаясь к Насте. Просто дар у него был такой — не только принудить к действию, но еще и обязательно при этом подцепить. А уж если перед ним была молоденькая женщина, так он вообще не стеснялся.