Страница 68 из 76
– Иди уже и не волнуйся. – Гаврилыч самим своим видом внушает доверие. Он сразу накрыл своими крыльями Ангелишу и Левушку.
Левушка тоже хотел к маме, но Кира сказала, что хирургическое отделение не место для ребенка, он может только испугаться.
Кира лежала в отдельной палате, со всеми удобствами и даже телевизором. А это, кстати, нормальный способ сбежать от детей и отдохнуть. Хотя, глядя на желтую худющую слабую Киру – нафиг такой отдых не сдался.
Я принесла ей новый журнал и упаковку носков с веселыми рисунками. Кормили ее здесь нормально, да и диета сейчас у нее специальная. И в роли кормилицы выступала Мая, которая принесла ей еще утром разрешенные вкусняшки.
Журнал – понятно, отвлечься. Почему именно носки? Такое у меня было иррациональное чувство, что ей надо согреть ноги.
– Как ты? – Задаю я тупой вопрос, присаживаясь на краешек кресла.
– Как будто меня трактор переехал. Весь живот теперь в шрамах, страшно смотреть.
– Ну, это они свежие пока, потому и страшно. А потом они заживут и побледнеют.
– Угу. Как дети?
Я каждый день несколько раз отсылаю ей фото и видеоотчет о детях, чтобы показать, что с ними все хорошо.
– Хорошо. Левушка очень ждет тебя.
– Ангелина сильно тебя замучила?
– Нет, она ведет себя, как ангелочек. – То плачет, то не спит, то качай на ручках, то не ест, то голодная. И менять подгузники – одно удовольствие.
– Фима, я так тебе благодарна!
– Ну что ты, поправляйся. – Побыстрее поправляйся и забери своих детей.
Она смотрит на меня так, будто хочет что-то сказать и не решается.
– Что?
– Прости, что я тебя во все это втянула…
Аааа! Как мне это надоело! Она извиняется и благодарит, благодарит и извиняется! А я была любовницей ее мужа, пусть и бывшего.
– Кира! – Я взбесилась и совершенно не подумала о том, что она после операции. – Давай обозначим наши отношения! Кто ты и кто я, и что мы делаем вместе. Хочу тебе напомнить, что когда-то я встречалась с твоим мужем. Мне очень стыдно. Очень-очень стыдно. Я даже не могу нормально в глаза тебе смотреть! Это мне надо постоянно перед тобой извинятся!
Кира согнулась пополам и держится за живот. Господи, довела женщину! А у нее двое детей! У меня ее двое детей, Господи!
– Позвать доктора?
– Нет, – шумно выдыхает Кира. Она что, плачет?
Я присаживаюсь к ней рядом и пытаюсь посмотреть в лицо.
– Прости…
– Слушай! – Кира поднимает голову, и я понимаю, что она смеется. – Давай прекратим извинятся друг перед другом? У нас все фразы начинаются и заканчиваются со слова “извини”. Я думаю, хватит уже.
– А как же… я и Вадим… там…
– Ну его в жопу, к чертовой бабушке, к чертям собачьим этого Вадима. Он в своей жизни сделал только две хорошие вещи – подарил мне детей и подругу.
Детей понятно. А подругу? Подругу?
Я, что ли, подруга?
– Это я – подруга?
– А как называется человек, который бросает все свои дела и мчит по первому звонку? Бежит из ресторана и проводит ночь в роддоме? Дает свою кровь? Смотрит за детьми в ущерб своей работе? – Кто ей уже рассказал, что я уволилась?
– Как?
– Только настоящая подруга может сделать такое. Поверь мне, я в этом разбираюсь.
Так я еще и своих Маю и Катю тебе одолжила, подруга.
И я осознаю, что действительно, меня сейчас с Кирой связывает нечто большее, чем чувство вины. Она мне нравится. Как человек.
Но есть один вопрос, в котором нужно поставить точку.
– А как же Вадим?
– Забудь. И даже не вспоминай об этом. Вот как я. Он уже прошлое, надо дальше жить. Ты мне нужна как подруга. Думаешь, мы сможем дружить? Примете меня в свою компанию?
– Уже приняли. Девчонкам ты понравилась. – Надеюсь, это не последствие наркоза, а ее трезвое решение. Мысль о дружбе с ней меня греет. А еще с души упал огромный камень вины.
Знаешь, что мы потом сделали? Селфи на ее больничной койке. Я получилась с заполошными глазами, лохматая и не накрашенная. Кира после операции выглядела и то лучше. Она надела носок с на руку и изображала им какую-то зверушку.
Когда Кира снимает корону, она становится очень приятной девушкой.
На ее прикроватной тумбочке я заметила фирменный пакет из “Чего желаете?”.
– А что у тебя там? Не эклеры часом?
– Пирожки. Мая принесла. Угощайся.
– Даа? А с чем пирожки?
– Там разные. Мне первый попался с рыбой. Такая гадость, должна тебе признаться. Только Мае не говори. Она так расхваливала, что я должна была его съесть. Рыбу просто не люблю. А потом закусила вишневым.
Все правильно Мая ты сделала. Скоро Кира будет дома.
– Поцелуй за меня Левушку и Ангелину! – Говорит на прощанье Кира. И никаких тебе прости-извини-спасибо.
В приподнятом настроении перебегаю в отделение к Карине. А у нее не так весело. Пол лица перебинтовали, на месте носа намотали здоровенную фигню. А что если ее нос станет еще больше, как она с ним будет жить? Карина еле разговаривает. Ах ты, моя бедняжечка! Как же тебя так угораздило? Заметив и на ее тумбочке пакет из магазина Маи, успокаиваюсь. Все будет хорошо.
Бегу к детям, Гаврилыч уже заждался, наверное.
Вот ты думаешь: когда уже эту Фиму переклинит и она поймет, что дети – это величайшее счастье в жизни женщины? А меня все не клинит и не клинит. Наоборот, стыкнувшись с детьми поближе, я все больше уверяюсь в том, что я права, дети – это не мое.
Я уже не шарахаюсь от них, как черт от ладана, даже живу с двумя под одной крышей, но и вселенской любви не испытываю. Ну дети и дети. Маленькие люди. Вырастут – будут большие.
Когда я только узнала, что Кира беременна и может потерять ребенка, я волновалась за нее. Ходила к ней в больницу, позаботилась, как могла. Трусы даже купила.
Когда Кира позвонила, что рожает, я все бросила и повезла ее в роддом. Я боялась за нее и ребенка.
Когда нужна была кровь, я без тени сомнения дала свою. Ради нее и ее ребенка.
Когда надо было согревать собой новорожденную, я предоставила свой живот. Тогда я очень боялась навредить девочке, она ведь такая маленькая, беззащитная. Я даже забыла о свое младенцефобии.
Я спокойно брала новорожденную на руки, кормила, носила столбиком, баюкала. Ключевое слово – спокойно. Я не расплывалась в дурацкой улыбке, не корчила ей рожи, не сюсюкала, не восторгалась пальчиками и глазками, не растекалась лужей.
Я уже неделю заботилась об Ангелине, выполняя работу ее мамы. Я делала все, что необходимо, от массажа пальчиков до приготовления смеси и купания. Я наловчилась одевать ее за сорок пять секунд. Она подарила мне свою первую осознанную улыбку. И я не растеклась лужицей.
Я все-равно бодро жду выздоровления Киры. Смену сдать. Я уже вошла в колею, приноровилась к жизни с детьми. Но очень хотела вернуть себе свою свободу и свою жизнь.
И вот Ангелина решила показать мне кузькину мать. Она ужасно плохо спит ночью, часто просыпается с истошным криком, сучит ножками, машет на меня своими маленькими ручками. Немного успокаивается, когда я ношу ее на плече и хожу из угла в угол по квартире. Как только останавливаюсь – сразу в крик. Еле дождавшись приличного времени для звонка, я вызываю подмогу.
Мы с Катей дружно пляшем вокруг Ангелины несколько часов, но все наши танцы с бубнами помогают ненадолго. Мы делали массаж животика, гимнастику, прижимали ножки к животику, грели пеленку и укутывали животик. Дали специальный чай и лекарство. Вывезли на улицу. Толку – ноль. Успокаивается на пару минут и дальше плачет.
Мая притащила знакомого врача, тот ничего страшного не нашел, но и не помог.
И вот я осталась с Ангелиной одна. Катя забрала Льва к себе, они с Маей чуть не передрались за него. Катя победила с неравным счетом три – ноль, Лев хотел играть с детьми. Хотя Мая соблазняла его вкусняшками.
Ангелина буквально не слезает с меня. Она просто ко мне приросла. У меня на плече, руке или животе она немного затихает. Я ношу ее в слинге – такая специальная переноска для детей в виде большого куска ткани, которым ребенок крепко приматывается ко мне. И душ мы принимаем вместе – включила воду, за пару секунд разделась и раздела девочку, залезла под теплую воду. А ей понравилось. Как бы еще выйти из душа и не грохнуться на пол. Мне нельзя, у меня ребенок на руках. Потом накинула большой банный халат. Получилось опять животиком на живот, как в роддоме. Удобно устроившись на подушках, я так и лежала с Ангелиной, скрученной калачиком.