Под моим крылом

Но сама остаюсь при своем мнении. Спасибо, мне детей достаточно.

А еще сегодня я психанула и уволилась. Начальница мое кипишевала, чтобы я немедленно написала заявление об отпуске за свой счет, терпеть такое мое поведение она ее намерена. Я собрала Льва и Ангелину, вызвала Гаврилыча и поехала на работу. И в кабинете начальницы разразился скандал. Я сначала слушала о том, какая я безответственная и неблагодарная. А потом молча написала заявление об увольнении по собственному желанию, положила на стол и вышла. Антоновна выбежала за мной аж на улицу, трясла моим заявлением, кричала, что я не получу расчетных денег, что должна две недели отработать. Ну и зачем так орать? Вот кусок крыла отвалилось.

Должна ли я починить ее крылья? Я ведь могу. Но не хочу. Ей этого не надо, она так живет. А насильно причинять добро зачем?

Гаврилыч удивленно смотрел в мою сторону, он остался в машине с детьми.

– Что случилось? – Я демонстративно спокойно села в машину и закрыла дверцу, оборвав поток возмущения в мою сторону.

– Ничего особенного. Я просто уволилась.

– Уволилась? Почему?

– Да надоело. Зачем мне работа, которая приносит только головную боль и треплет нервы.

На какие деньги я жить буду и что дальше делать, я еще не задумывалась. Меня беспокоили более важные вопросы: как доставить Левушку на шахматный кружок и обратно, есть ли в моем холодильнике молоко и не забыть купить смесь для Ангелины. Еще у нее чего-то высыпало на щечках, это повод волноваться, бежать к врачу или такое может быть? Видишь, совсем некогда печалиться о работе. Тем более, с такой дурной начальницей.

Гаврилыч любезно согласился отвезти Левушку на шахматы и доставить обратно. Сейчас он играет роль нашего транспортного ангела-водителя. Не знаю, что его возле нас держит, но ему можно позвонить в любое время и попросить о любом одолжении – привезти, купить, сходить, погулять с детьми. Деньги за свои услуги брать он отказывается, еще и очень картинно обижается:

– Не оскорбляйте меня деньгами!

Дабожеупаси тебя оскорбить!

Я постоянно слежу за крыльями Гаврилыча, чтобы он, помогая нам – мне и Кире – не пострадал сам. И что я заметила: после того, как Гаврилыч сделает для нас очередное доброе дело безвозмездно, его крылья становятся больше и сильнее, начинают светится. Значит ему, наоборот, очень полезно нам помогать и надо пользоваться им почаще.

Даже Катя и Мая стали прибегать к его услугам. Но Мая благодарила его вкусняшками, а Катя одаривала разными приятными мелочами ручной работы.

Из всей нашей компании водительские права и транспортное средство были у Кати и Киры. Мая утверждала, что она категорически идеальный пассажир и даже думать не желает, почему педали три, если ноги – две. А я, к своему стыду, дожила до тридцатки, но не обзавелась ни правами, ни машиной, ни мужчиной с машиной.

У Кати была старенькая форд фиеста, маленькая, но шустрая. На столько маленькая, что я даже не могла в ней расположить все свои ноги. На ней она развозила всех своих детей в школу, садик, кружки и по другим разным делам.

А вот Кира гордо рассекала на новеньком, – погоди вспомню, как называется, а точно – фольксвагене нью битл белого цвета.

Еду вот в старом мерседесе – огурце и размышляю о чужих автомобилях. А сама уже без работы и цели в жизни. Все, решено – как только Кира заберет детей, я найду себе новую работу, заработаю кучу денег, сдам на права и тоже куплю себе машину. Вот мне нравится ниссан жук, глазастенький такой. Красный. Обязательно куплю себе красного “жука”!

Не о том мне сейчас надо думать. У Киры какие-то осложнения и она пробудет в больнице еще неделю. Надо Маю попросить, чтобы побыстрее принесла ей пирожок с рыбой. Пусть поправляется уже быстрее.

Ну йомайо! А я дни считаю, на календаре прямо отмечаю дни до своей свободы. Мне очень трудно все это дается, несмотря на помощь подруг и даже сестер. Воспитание детей – это не мое призвание. Вот не знаю точно, что именно мое, да что угодно, только не это.

Я очень сильно боюсь навредить детям, поэтому постоянно нахожу в напряжении. Я, пардон, даже в туалет не могу спокойно сбегать. Мне постоянно кажется, что Ангелина плачет.

Эту имитацию материнства я прохожу, смиренно наступив сама себе на горло. Я очень благодарна подругам за помощь, но понимаю, что забота о детях Киры – в основном моя проблема. Это ведь я когда-то зажигала с мужем Киры. Сто раз уже пожалела, что попала именно к этому доктору на прием.

Сегодня у меня гости – Карина и Кристина. Они еще и детей своих взяли, двое такого же возраста, как Левушка, и одна лет четырнадцать, чтобы присматривала за ними. Дети гуляют на площадке во дворе, а я все-равно волнуюсь и посматриваю за ними в окно. Там же мой Левушка. Ах, да – и родные племянники.

– Ты посмотри, как ей идет ребенок на руках! – Начинает старую песню Карина. Вот жрет мои эклеры, так пусть бы и жрала молча.

– Да! – Соглашается Кристя. – Пора бы уже и своих на руках качать, а не только подружкиных.

Ангелина вертится и показывает язык.

– А вот вам! – Я демонстрирую гримаску девочки сестрам. – Скажите лучше, что это на щечках у ребенка?

На меня посыпалось море версий. Аллергия? На смесь? Мало воды пьет? Или на стиральный порошок? Ты чем стираешь? А два раза ополаскиваешь? Или это цветение младенцев? Ну, гормональное. Тогда само пройдет. Или аллергия на белок коровьего молока, тогда надо покупать специальную смесь. А еще может быть лактазная недостаточность.

Ну вас нафиг. Только выбесили меня. Вызвала врача, пусть специалист решает.

Да, эклеров больше нет! Возьми вон круассан. Это из магазина “Чего желаете?”, знаете такой? Ага, Майкин. Подруга у меня ведьма. Вот попрошу у нее пряник какой, чтобы вы больше меня не терроризировали разговорами о муже и детях.

А эклеры у меня еще есть, но делиться больше я не намерена. Это мое! Захар знает, что это моя любимая сладость, и часто передает мне гостинец. А с тех пор, как из моей жизни пропал секс, я полюбила их еще больше. Каждый вечер, когда дети уже спят, я готовлю себе большую чашку чая, достаю корзинку с эклерами и тешу свою душу. Замещение – сказала бы моя подруга – психолог. Мне после эклеров легко и приятно. Эклеры меня успокаивают. Они меня любят. Они точно меня не предадут.

А еще я ем и не толстею. Все горит от нервов.

Карина и Кристя пробыли у меня долго. Дольше, чем я хотела бы. Но, наличие у меня дома детей, как бы уравняло нас в положении, и они считают своим долгом приходить ко мне и посвящать в азы материнства более подробно. Я уже не могу больше слушать о родах, подгузниках, коликах, зубках и прививках.

И выгнать их не могу. Они развлекают Левушку и гуляют с Ангелиной в коляске, а я в это время пытаюсь придать себе человеческий облик. И немножечко убираюсь. В моей квартире сейчас творится форменное безобразие и бардак. Как, собственно, и во всей моей жизни.

Карина, когда уже они уходили от меня, на конец-то, умудрилась во дворе поскользнуться и упасть. Это ж надо было! Еще и так неудачно упала, прямо на нос, и сломала его. Так что я вызывала им скорую помощь, вызывала на подмогу ее мужа и старших детей, потом до полуночи не спала и волновалась, пока ее оперировали. Я всегда насмехалась над ее выдающимся носом, и не только я одна, а теперь вот еще один повод для волнения.

Карина и Кира в одной больнице, только в разных корпусах, а я не могу их даже проведать. Мне наказали смотреть за детьми и не рыпаться. И нечего таскаться с детьми по больницах.

Мая отнесет им по пирожку, это все, чем я могу им помочь. Дети связывают тебя по рукам и ногам, многое становится недоступным. Даже вот подругу или сестру проведать и то – большая проблема.

Эту мою большую проблему легко порешал Гаврилыч. Привез и любезно согласился посидеть с Левушкой и Ангелиной в машине, пока я быстренько метнусь к болезным.

– Если начнет плакать – вот соска, правда она ее не очень любит. Можно поносить на ручках еще. Или сразу звони, я прибегу.