Облеченные в облако

- А что ж ему, желудочным соком питаться?

- Что же является источником молочной реки?

- А ничто. Взялась откуда-то и течет.

- Так не бывает, - возразил Дёма.

- Еще как бывает. Откуда, думаешь, вселенная взялась?

- Эт-та...

Дёма задумался. Он вполне отчетливо понимал, что встречный вопрос Аркадия относительно вселенной - не по существу. Сравнение не корректное. Самозарождение молочной реки и вселенной - даже при наличии в ней Млечного Пути - вещи совершенно разные. А если дракон способен сам себя пропитать, вырабатывая для этого из себя молоко - то это что ж? Получается вечный живой двигатель?

В вечный двигатель Дёма не верил. И даже подрался по этому поводу с Филимоновым, который первый напал и наговорил лишнего.

- Так и тут, - завершил дискуссию Прометей, приняв молчание Демы за согласие с его несерьёзной версией.

Про себя Дёма решил, что этот Аркадий не настолько грамотен и просвещён, каким хочет казаться. Не такой уж он Прометей. А раз так, то не стоит полностью на него полагаться, а более самому кумекать, что к чему.

- А нормальный реки тут есть? - спросил он.

Солнце припекало изрядно. Мучила жажда. Употреблять молоко он почему-то брезговал.

- Есть, как же, ручьи. Есть подземные русла, осуществляющие кровоснабжение.

- Берегом бы прогуляться. Воды испить.

- Хамы схватят, не упустят своё. Видишь, сколько их кормится на берегу? Вот погоди, на ночь они отвалят от берега к своим хижинам. Мы ж на ночевку встанем, тогда и попьёшь. А пока молоком перебьешься. И чем тебе не нравится молоко?

В одном узком месте с берега на берег был переброшен мост.

А вот интересно, птицы земные взлетают сюда? Дёма считал, что да. Они же с Памелой взлетели. Что-то вроде ностальгии по нижнему миру нахлынуло на него. Ему показалось, что если хорошенько прислушаться, то можно уловить кое-какие звуки, доносящиеся с земли. То обрывки маршей - от бравурных до траурных. То колыхнет вдруг воздух колокол-пустозвон, то зайдется воплем пила.

Он заскучал. Разнообразие растительности по берегам уже не так интересовало его. Да и не было особого разнообразия. Мимотекущая природа придурковато выглядела. Какие-то стебли, словно сабли травы, равномерно торчали по правую сторону. По левую расстилался низкий кустарник, из него чуть высовывались, словно пригнувшись от внимания хамов, сутулые деревца. Неврастения растительности распространялась на несколько километров вниз по реке, потом пейзажи вновь пошли веселей.

Стадо каких-то незнакомых животных - величиной с корову, с хоботами с обеих сторон, паслось в траве.

- Это слуны, - объяснил Аркадий.

- Может, слоны?

- Слуны, - гнул своё Прометей. - Потому что с луны, а не со звезды, понятно?

- Ах вот как...

Дёма был отчасти доволен таким объяснением. Его вчерашняя догадка насчет лунного происхождения разума косвенно подтверждалась. Правда, не люди свалились с луны, а другие животные, но вслед за ними и люди могли.

Аркадий сказал:

- Животные ничего, доверчивые. Хамы считают, что у них и у слунов - общие предки. Поэтому слуны священны для них. А то бы всех сожрали давно.

Слуны скрылись за поворотом, снова пошел лес, над лесом высилось что-то еще, горы или облака - что-то громоздкое. Рассмотреть подробнее мешал туман.

И тут туман, передернул плечами Дёма, но туман тут же рассеялся, открыв аллейку, уютно засаженную тополями, кусок перекрестка и ряд многоэтажных домов, а справа спускался с горки, катил вдоль улицы веселенький зеленый трамвай.

Трамвай? Дема замер с открытым ртом. Трамвай ходил в Летове по кольцевой - но в этой первозданной Аркадии?

- Это он мечтает о счастье для нас, - хмуро сказал Прометей.

- Кто? - выдавил из себя Дема.

- Дракон. Это его сны прорываются в явь. Да ты приглядись внимательней.

Дёма вгляделся. И действительно, яркость и четкость зрелища не была равномерной, оно выцветало и расплывалось ближе к периферии. К тому же движение было передано не вполне достоверно, а так, будто стробоскопический эффект был адаптирован к более инертному зрению. Для человеческого же глаза была вполне очевидна его киношная сущность, происходили подергивания, словно трамвай двигался микроскопическими перебежками, как в старой парижской кинохронике, контрабандно вывезенной Блондинкой, смутно мечтавшей о карьере в кино.

К тому же зависла драконова грёза буквально в воздухе, без опоры о какую-либо поверхность, а за пределами зрелища простирались те же леса. Дёма тут же припомнил пузырь с заключенным в нем зрелищем, который тогда, при взлете, принял за собственный сон.

- Это у него от молока, - объяснил Аркадий. - Большая часть продукта усваивается и идет в телесный рост. А шлаки в виде сновидений и зрелищ выводятся из организма.

- А вас, молокоедов, глюки не беспокоят? - спросил Дема.

- Ах, да что такое реальный мир? Смутная видимость, - уклончиво отозвался Аркадий.

Зрелище, словно под действием гравитации, опустилось вниз и скрылось за кулисами леса.

Вечерело. Хамы, нахлебавшись киселя, оставили берега и удалились к своим хижинам. Плотоводцы стали высматривать место, где бы причалить. Когда уже стемнело вполне, и звезды сместили солнце, они подогнали плот к левому берегу. Вытащили его на кисель. Ноги вязли в густом месиве. Даже Аркадий, которому такой кисель был не в диковинку, чертыхался и тяжело дышал.

Устроились спать под невысоким крутым обрывом. Сверху свисали какие-то ветви, образуя шалаш.

- Немного осталось, - говорил Аркадий, укладываясь. - На плоту с полчаса ходу. Течение там быстрое. Мигом вынесет. Так что с утра и нырнем. Слышь, солдат, а какой он, Аид?

- Он - огромный, - сказал, засыпая, Дёма.

* * *

Пользуясь тем, что потеплело, эта грибная плесень росла, как на дрожжах. Вслед за разведкой и авангардом устремился и главный её массив. Орды опят, словно батальоны Батыя, наступали со всех сторон, вытесняя людей из обжитого пространства. Грузди пенной волной подступали к пригородам. Выселки и хутора, где селились отщепенцы, первыми приняли на себя натиски.

Эти дары природы уже выстроились у окраин. Стали вокруг города серой сырой стеной. Подтягивались тылы. Подходили резервы. Громадные боровики, словно алчные конкистадоры. Легконогие сыроежки. Брутальный, условно съедобный, черный груздь.

Обдолбанный Голландец, для себя решив, что конкистадоры приходят и уходят, а псилоцибин остается, большую часть суток пропадал за сбором Stropharia cubensis, пряча связки и свертки этих грибов по укромным местам.

Единственный в городе дипломированный миколог, Маклай (в честь самого Миклухи!) Николаевич Микоян, предупреждал о недопустимости вдыхания грибных спор, чтоб они не овладели населением изнутри. Тем более, что распространялись грибы самыми подлыми способами.

Взрывотехник Камаринский, например, обнаружил у себя в огороде самодельное взрывное устройство. Ну и, конечно, взорвал, не подозревая, что в нем была за начинка. Взрывом высвободило и выбросило тучу грибных спор, осевшую тонким равномерным слоем в довольно приличном радиусе. А буквально через час из-под земли, словно проросшие зубы дракона, поднялось несметное войско, состоявшее исключительно из бледных поганок, выглядевшими в неверном туманном свете еще бледней. Убойная их ядовитость общеизвестна. А бледностью они превосходили самых заядлых блядей. И было их столько, что хватило бы отравить все городские колодцы. Да и коммунальные системы в придачу к ним. Даже в окна квартир совали они свои бледные рыльца.

Поэтому грибная выходка с участием Камаринского была воспринята всеми как смертельная угроза обществу. Тем более, что градоначальник Фомич, тем же утром войдя в присутствие, в собственном своем кресле - вместо себя! - обнаружил гриб. Понятно, что он расценил этот демарш как попытку захвата власти и велел узурпатору удалиться. Тот выказал гражданское неповиновение, но его удалось все-таки вывести с помощью рассерженных посетителей.