Дар памяти

Способа спасти Фелиппе я так и не придумал, и во дворе замка, когда массивная дверь захлопывается за мной, я какое-то время медлю идти дальше. Мне страшно вернуться в Милан, страшно увидеть его мертвое лицо, понять, что… что-то вновь отняли у меня.

Чертово небо, ты никогда не оставляешь мне выбора!.. Однажды, собирая ирландскую болотную мшанку, я наткнулся на скелет человека, когда-то засосанного трясиной. Это меня… впечатлило. Мне было девятнадцать, я как раз жил у Эйвери, и в тот вечер праздновали чей-то день рожденья, а я сидел один в боковом холле, тупо смотрел в огонь, и представлял, как тот человек умирал. Как пытался выбраться, быть может, кричал, забыв, что его никто не услышит. А может, его спутники специально бросили его там… Что-то я себе все больше напоминаю… тот скелет.

Внезапно я вспоминаю этот вечер так ясно, как будто он был вчера. Отблески пламени камина пляшут на лицах людей, собравшихся в заставленной громоздкой мебелью комнате. Эйвери и Мальсибер, уже нетрезвые, предаются любимому занятию - играют в маггловские шахматы. Эйвери, как всегда, обыгрывает. Мальсибер, почти ко всему относящийся с легкостью и значительно навеселе, хохочет. Розье, как и я, не в настроении: забился в угол и читает французскую книжку по средневековым пыточным заклятьям. Роули, ни на кнат не понимающий в стратегии, со скучающим лицом рисует карту очередного рейда. Посреди гостиной с кубками в руках стоят, прислонившись к спинкам кресел, Каркаров, Долохов и еще один русский, которого эти двое притащили из Парижа, Александр Годунов.

Разгульный, обаятельный Долохов – центральная фигура в нашем кружке (конечно, настолько, насколько ему это позволяет отсутствующий в этот вечер Люциус), и юному выскочке Годунову это не дает покоя. Он и сам хорош собой – правильные черты лица, роскошные белые волосы, двумя аккуратными полосами ниспадающие на сильные плечи. Строгий облик совсем не вяжется с поведением. Игорь стоит чуть поодаль от Долохова и Годунова, не желая попадать под перекрестный огонь. Когда я решаю вернуться в гостиную и выпить вина, ссора в самом разгаре.

Что, не захотела она с тобой древлянку собирать? – издевательски спрашивает Годунов. – Рылом для нее оказался кривоват?

В голосе Долохова - нескрываемое бешенство. - Дождешься, что я тебе рыло скривлю, - выкрикивает он. – И не посмотрю на то, что ты…- он обрывает сам себя.

На то, что я что? Ну давай уже скажи всем, кто я, – подначивает его Годунов.

Поведение Долохова мне немного непонятно. Тони разражается длинным проклятием на русском языке и вместо того, чтобы ударить обидчика, как, безусловно, сделал бы с любым из нас, пинком подкидывая вверх попавшуюся по пути скамейку, вылетает за дверь. Каркаров отводит Годунова в сторону и начинает что-то ему втолковывать. Тот несколько тушуется, кивает головой, соглашаясь.

А что за древлянка такая? – поднимая голову от доски, спрашивает любопытный Мальсибер.

А? Что? Куст такой, на болоте растет, - бросает Каркаров и возвращается обратно к Годунову.

Стряхивая пелену воспоминания, обнаруживаю, что все еще стою во дворе замка и тупо пялюсь на решетку внутренних ворот. Мерлин, древлянка – это куст, который растет на болоте! Неужели все так просто? Неужели у нас с Фелиппе еще есть, пусть крохотный, пусть призрачный, но шанс?!!

========== Глава 50 Две встречи. ==========

Из Хогвартса к границе аппарации я тоже бегу. Дыхания уже не хватает, и морозный воздух иголками втыкается в горло. Сам виноват – хотел ведь взять теплый шарф, но посмотрел на него, вспомнил, как Альбус связывал меня, и рука сама запулила его в угол за кресло, подальше от глаз. Лучше бы, конечно, Эванеско, но Альбус ведь сам его вязал…

На середине пути оглядываюсь на Хогвартс, как будто отсюда видны окна Гриффиндорской башни. Да если бы и были видны, в спальне третьекурсников уже должно быть темно... В животе противно подрагивает.

У опушки меня ожидает сюрприз – над поляной, с которой я собирался аппарировать, сгрудились дементоры. Что-то мне это не нравится… Судя по холоду, который становится все плотнее, их как-то очень много, и моя задача – выпустить Патронуса и аппарировать практически одновременно. Даже не хочу думать, что может случиться, если дементоры настигнут меня в момент аппарации.

И кто сказал, что они охотятся только за Блэком?!

А мне все никак не удается сосредоточиться… Эффект медитации уже прошел, и вместо воспоминания о том, как мы с Лили играли у реки, перед глазами появляются то Поттер с синяками на ключицах, то Альбус, уходящий наверх, то Фелиппе с белым лицом. То вдруг сама Лили: «Я бы на твоем месте постирала подштанники, Сопливус» - фраза, вновь и вновь наполняющая меня жгучим стыдом, от которого, кажется, не избавиться никогда.

Дементоры все ближе, свинцовая тяжесть сковывает ноги. Стараюсь расслабиться и дышать. Кажется, вот-вот поймаю тот день, когда…

Экспекто Патронум! – рано начал, с кончика палочки срывается лишь слабое серебристое свечение.

Еще раз. Ну же. Лицо Лили, выплывающее из тумана. Родная моя, пожалуйста, помоги! Боже, да! Июльский день. Мы лежим на животах на покрывале у реки, жуя бутерброды. Я рассказываю Лили о Хогвартсе. «Я так рада, что ты есть в моей жизни, Сев».

Экспекто Патронум! – кричу я изо всех сил, срывая горло. Серебристая лань мгновенно подскакивает вверх, вновь и вновь обегая поляну, все больше расширяет круг, свободный от дементоров.

Спасибо, Лили, - шепчу я и стартую, сосредотачиваясь на кухне дома на озере Лох-Шил. Магии, вложенной в Патронус, так много, и я так вымотан, что едва замечаю все те неприятные ощущения, которые обычно радуют при аппарации. При приземлении я резко ударяюсь об пол коленями, успеваю увидеть знакомый, изрезанный монетой угол стола, потом слышу какой-то звон, похожий на звук лопнувшей струны, а потом на меня обрушивается темнота.

Эннервейт, - холодный женский голос звучит надо мной. Свет бьет в глаза, моя голова лежит на чьих-то коленях, жутко неудобно, но я полностью во власти чьих-то рук. Слышится какое-то заклинание, и губы открываются сами собой, зубы размыкаются, а теплая жидкость льется в горло. По вкусу – кровевосстанавливающее, но более дешевое, чем то, которое привык варить я. Тошнит, и голова кружится так сильно, что на несколько мгновений это перебивает все другие ощущения. Я закрываю глаза. Если меня поят зельем, да еще не моим, значит, есть шанс, что не хотят убить. Встать с таким головокружением все равно невозможно.

У вас, кажется, легкое сотрясение мозга, - говорит женщина. – Впрочем, я не специалист.

Голос у нее очень мелодичный, глубокий, он словно задевает что-то внутри меня. Такой был у мамы Лили. Может быть, я брежу? Чары дома настроены только на меня и на Альбуса, и перенастроить их мы можем тоже только вдвоем…

Свет мешает ее рассмотреть.

Уберите лампу, - говорю я. – Кто вы?

Полагаю, мы с вами в каком-то смысле родственники, - задумчиво откликается она.

На несколько мгновений кухня погружается в темноту, затем где-то сбоку вспыхивают свечи. Колени выскальзывают из-под моей головы, сменяясь кучей тряпья, и женщина наклоняется надо мной и откидывает капюшон. Волосы, золотящиеся в свете свечей, падают на плечи. Лицо остается в темноте, так что его все равно не видно. Нащупываю палочку. Кажется, голова кружится значительно меньше. Встаю, опираясь на стол. На полу - лужа крови. На подоле ее платья кровь тоже. Она замирает напротив входа с палочкой в руке, высокомерно вздернув подбородок. В ее позе чудится что-то знакомое, где-то что-то я видел когда-то давно...

У меня нет родственников. Кто вы? – голос противно срывается, отзываясь резкой болью в горле. Перед глазами плавают круги. Кажется, меня сейчас вырвет.

У всех магов сила разная. Большинство относится к категории середнячков. Есть запредельно сильные маги – такие, как Лорд или Альбус. Есть волшебники, чья немалая сила вдобавок помножена на опыт – такие, как Люциус или Слагхорн. Есть очень сильные, такие, как я или, хотя его магия еще не проявлена, Поттер. Есть те, чья сила проявлена настолько, что один их вид способен остановить атаку и заставить отступить.