Дар памяти

Сопливус, выбирай, как тебе больше понравится? Или ты нам отсосешь, или мы тебя выебем в жопу. Тебя, кстати, кто-нибудь уже ебал?

Ленивый голос Поттера звучит в моей голове так ясно, словно не было никаких шестнадцати лет.

Мерлин, как мне страшно было тогда. Никогда, ни до, ни после я не испытывал такого всепоглощающего страха. Какое там попытаться сбросить заклятие… Я мог лишь умолять. А Поттер смеялся и похлопывал меня по заднице.

Мне страшно до сих пор – от другого.

Если бы не подоспевший Слагхорн, не знаю, что бы я выбрал.

И еще – от того, что когда Альбус снял Обливиэйты, он высказался лишь о Слагхорне. Страшно поверить в то, что и зная, он, возможно, не выгнал бы Поттера, просто предложил забыть инцидент, как это было с Визжащей Хижиной. «Вы ведь участвовали в той истории с Мэри Макдональд, Северус?» Да может быть, он и знал? Ведь Альбусу подчиняется все и вся в Хогвартсе.

…За что еще я должен был любить Поттера? За несчастное одинокое детство среди магглов? Но мало ли таких детей? Я с ходу могу назвать десяток моих змеенышей, которым приходилось куда хуже. По крайней мере, у Поттера на глазах никто не погибал от страшных проклятий, как, например, в семье Забини. Его не наказывали Круциатусом, как это делал сумасшедший дед с Маркусом Флинтом. Его не обещали выгнать из дома, если он попадет в Гриффиндор или Хаффлпафф, как Пьюси и многих других моих змеек. А сколько в Хогвартсе детей, побывавших в различных приютах! В некоторых из них было не лучше, чем в том, про который рассказывал Фелиппе.

Или, может быть, я должен любить Поттера за героические поступки на первом и втором курсе? Которые не состоялись бы, не будь на свете Альбуса, направлявшего его, меня, который поддакивал Альбусу, и девчонки Грейнджер, которая была мозговым центром Золотой троицы.

Да, чтобы сразиться с троллем, полезть спасать философский камень и в комнату к василиску, требовалась определенная храбрость. Должен ли я был любить его за храбрость? И плясать перед ним, признавая в нем десяток остальных несуществующих достоинств?

Лили убили потому, что она пожертвовала собой ради него – должен ли я был любить его за это?

Или, может быть, за то, что вся моя жизнь так или иначе подчинена этому сосунку? Сопливому щенку, который почти всегда смотрит на меня с невообразимым чувством превосходства и с такой наглостью, словно… словно знает что-то обо мне…

Может быть, за то, что я должен круглые сутки быть в постоянной боевой готовности? Или за то, что мне приходится уходить в Хогвартс и оставлять человека, который вот-вот умрет?

Время на часах неумолимо приближается к девяти. Я смотрю на них каждые полминуты. Рука Фелиппе лежит в моей. Он уже не может говорить – несмотря на все мои усилия, черная пыль захватила его. Она разъедает его, выгрызает изнутри. Противоядие не сработало, и я не в силах помочь. Я проклинаю себя, не понимая, где ошибся. Я знаю, что антидот был сварен идеально. И ведь он очевидно действовал! Так почему? Почему?

Я вглядываюсь в его лицо - с бисеринками пота на висках, выступившими от напряжения венами, посеревшей кожей. Глаза Фелиппе открыты, и он периодически фокусирует взгляд на мне, узнает и пытается улыбнуться. Глаза у него синие, насыщенного густого цвета, почти индиго, я никогда не встречал таких. Иногда я глажу его ладонь, или подношу его руку к губам и целую пальцы.

Люди нередко умирали при мне. Но на руках – никогда. Я не боюсь смерти как таковой, не боюсь видеть покойников. Я знаю, что этой фобией страдают многие, Люциус, например, или Долохов: сколько раз они убивали при мне, и потом отшатывались от мертвого тела, изображали презрение, хотя на самом деле ими владел ужас. Ко мне это не относится. Я всегда думал, что в этом есть какое-то таинство, когда ты принимаешь последний вздох. Самое страшное для меня в смерти матери было не то, что она умерла, а то, что меня не было рядом с ней в последние дни. Впрочем, может быть, это иллюзия, всего лишь мое желание ее спасти, всего лишь нежелание понять, что и в магическом мире нет лекарства против банального маггловского рака. И против несчастного брака тоже нет…

Я смотрю на Фелиппе, разминаю его пальцы в своих и думаю, думаю о том, что мне придется сейчас уйти. Я готов возненавидеть Поттера за одно только это. Фелиппе будет умирать один.

А стрелка все ближе к девятке. Дальше медлить нельзя. В целом, если взять и рассмотреть мой план – это похоже на какой-то бред. Я должен сейчас уйти отсюда, должен оставить Фелиппе всего лишь из-за догадки. Своей собственной сумасшедшей идеи, паранойи, которая захватила меня. Но кого бы старался защитить Альбус, как не Поттера? «Нет, пожалуйста, нет. Я все сделаю, только не убивай… Я все сделаю, ты же знаешь».

Но даже если хоть на секунду допустить, что я прав, вероятность того, что ловушка сработает сегодня, настолько ничтожна… Кроме того, вне пределов гриффиндорской гостиной Поттера охраняет Кровавый Барон. И Минерва на дежурстве. И старшему Уизли я внушил под Конфундусом, чтобы он глаз с Поттера не спускал...

Хватит рассусоливать, Сопливус! Решительно выкидываю себя из кресла. Фелиппе тихонько стонет, когда я задеваю его чуть свесившуюся с дивана ногу. Укладываю ее обратно, провожу по сложенным рукам. Он уже не чувствует ни жара, ни холода, он уже как будто немного там.

Мне нужно уйти, - говорю я тихо. Взгляд у Фелиппе отсутствующий. – Мне нужно уйти, - говорю я громче. Он не реагирует.

Мое пожизненное клеймо – не метка, чернеющая на предплечье. Убеждаю себя, что это – не предательство, что он все равно теперь уже ничего не поймет. Что и боли почти нет, просто все чувства так обострены, что ощущается любое неудобство.

Чертов Поттер! В эту минуту я ненавижу его, кажется, сильнее, чем Лорда или Блэка. Да, наверное, и всегда ненавидел…

Убеждаю себя. Наклоняюсь и целую Фелиппе в лоб – на его губах желтовато-черная пена, и хоть я под отталкивающими чарами, но рисковать не собираюсь – спасибо, уже насмотрелся. Убираю пену заклятьем, открываю пошире его рот, всовываю палочку и шепчу заживляющее для горла. Как будто еще что-то может помочь. Поможет тут только смерть.

Поможет только смерть, - говорю я вслух. И застываю.

Нет, это не вариант! Для чего бы я сделал это? Для того, чтобы потом, когда я увижу, что в Хогвартсе все тихо, и Поттер спокойно спит в своей гриффиндорской спальне, вернуться сюда и ждать, пока Фелиппе не умрет? Возможно, еще нарваться на кого-нибудь из родственников, которые не будут рады застать меня над трупом, верно?

Но все же…

Вытаскиваю из кармана бодрящее. Сама идея нелепа, как все, что приходит мне в голову в последние дни. Накладывать на умирающего чары фальшивой смерти! Северус, ты придурок! Оставь его в покое, он это заслужил!

Так. Сосредоточиться. Как там учил Альбус? Как давно это было! Но память хорошая, я не жалуюсь на нее. На несколько секунд я словно бы вновь ощущаю кисть Альбуса на запястье, как это было тогда, на озере Лох-Шил. Смеюсь. Альбус всегда со мной. Вдвоем мы точно справимся. Только вот зачем? Но губы сами выговаривают: «Морс Адультерина *», направляя поток магии на слабо шевелящееся тело.

Все. Это оказалось так просто. Фелиппе все равно что мертв. Поглаживаю застывший лоб. Отвожу колечки волос и еще раз целую. Возможно, чары его и убьют. Я не Альбус.

Бессмысленность происходящего, наконец, добивает меня. Прислоняюсь к камину и истерически хохочу. В себя меня приводит бой часов. Девять. Пора. Опутываю комнату следящими чарами, распихиваю по карманам мантии уменьшенные книги, на всякий случай забираю также письмо девчонки, и, не глядя на Фелиппе, ухожу.

Понимание, что, возможно, я не такой уж и параноик, настигает меня на лестнице. Потому что внезапно я чувствую нечто похожее на вибрацию лопнувшей струны и ощущаю, что моя связь с Поттером исчезла, просто оборвалась в никуда. Как будто и не было никаких следящих чар!

А следующие сорок минут превращаются в немыслимую гонку. Самые страшные сорок минут моей жизни за последние тринадцать лет.