Страница 34 из 286
Северус, мне нужно сказать тебе что-то. Мы можем пройти в твой кабинет?
Ах да, она что-то хотела.
Это так срочно?
Более чем, - отрезает она.
В кабинете мы с минуту сидим в креслах и бестолково созерцаем друг друга.
Чаю?
Да, пожалуйста, - отвечает Минерва.
Не припомню, чтобы она когда-либо пила чай у меня. Мы, конечно, не враги, но и повода принимать ее в приватной обстановке никогда не было. А вот в ее гостиной я пару раз в год бываю.
Исполнив роль гостеприимного хозяина, я смотрю на то, как ее тонкие пальцы берут ослепительно белую чашку и молчу. Если ей что-то нужно, пусть говорит первой. Я почему-то не сомневаюсь, что речь пойдет об Альбусе и прошлом воскресенье. А мне на это настолько наплевать, все во мне так замерзло, замерло сейчас, что единственная мысль, относящаяся к Минерве – поскорее бы она ушла, и я бы мог, наконец, заняться своими делами. Но заговаривает она совсем не о том.
Северус, в прошлое воскресенье я была у Сибиллы, и она произнесла пророчество.
Вот как? Кто на этот раз умрет? - хмыкаю я.
Минерва вздрагивает и, не обращая внимания на мой сарказм, продолжает:
Это было… отвратительно. Такой голос! Я… надеялась, что это несерьезно, Северус, но… Она сказала, - Минерва откидывается в кресле, как если бы собиралась с силами, - «Все решит пятнадцатое. Тот, кто уйдет из замка до полуночи, проведет того, кто вернется после полуночи, через ад». Ты вернулся после полуночи, Северус. Я не знаю, кто тот, другой человек, и не знаю, как он вышел из замка, возможно, через один из потайных ходов, но ты вернулся через несколько минут…
Она произносит это «ты» таким тоном, как будто обвиняет меня в чем-то.
Моя бровь взлетает:
И ты веришь в эти сказки, Минерва? Трелони за каждым вторым ужином предсказывает ужасы.
Во мне шотландская кровь, Северус, - тихо говорит Минерва. – Многие из нас обладают даром предвидения. Я знаю, что оно истинное, - в ее глазах что-то похожее на сочувствие.
Я пожимаю плечами, решив сменить холод на гримасу отвращения:
Мне нет дела до нелепых домыслов, Минерва. Поищи кого-нибудь другого, более подходящего на роль жертвы.
Северус.
Ну что еще? Кажется, я ясно дал понять, что не играю в эти игры…
Северус, мы не друзья, - говорит она, пристально вглядываясь в мое лицо. – Но я никогда не хотела, чтобы с тобой что-то случилось.
Проводив Минерву, я сползаю вниз по только что захлопнувшейся двери. Холодный пол под ладонями кажется раскаленным. Охваченное ужасом тело ни на кнат не подчиняется обезумевшему разуму. В памяти всплывает размеренный, торжественный голос деда: «Войдя в сад Гефсиманский, Иисус Христос… преклонив колена, пал на землю, молился и говорил: «Отец Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия…»
Я смеюсь, горько и надрывно. Бог-отец не пожалел единственного сына, куда уж меня-то… Бывшего пожирателя, без пяти минут убийцу, предавшего единственное, что было светлого в его жизни…
Через час тупого созерцания кабинета и бесконечного перемалывания в мозгу прошедших событий я прихожу в себя. Встаю, подхожу к столу и, отыскав чистый пергамент и перо, начинаю писать Ричарду.
Пророчество не обойти, не так ли? Я знаю это слишком хорошо. Но если этому суждено провести меня через ад, я сделаю все, чтобы он прошел его вместе со мной.
========== Глава 25 Возвращение в Эдем. ==========
В два часа дня в воскресенье 16 января баронесса Мария Инесса де Ведья-и-Медоре стояла перед зеркалом в своем кабинете и, с каждой минутой раздражаясь все больше и больше, пыталась что-то сделать со своей внешностью. Для начала мановением волшебной палочки она поменяла цвет волос с тускло-ржавого на черный, а затем на ярко-рыжий. Затем попробовала оттенки малинового и сиреневого, столь популярные среди молодых волшебниц. Потом, подумав, перекрасила себя в златовласку и, удовлетворившись результатом, с отвращением посмотрела на платье.
Баронесса очень хорошо владела трансфигурацией. Например, она могла бы превратить этот грубый коричневый хлопок в тончайший зеленый шелк. И даже не опасаться, что в полночь иллюзия развеется, словно платье для Золушки, – баронесса была сильной волшебницей, и ее чары держались достаточно долго. Но ведь сделав это, она все равно будет знать, что ее красивое платье – всего лишь обман, фальшивка. Точь-в-точь как наколдованная позолота, которая скрывает ходы, проделанные жучками-пронырами в раме зеркала. Кроме того, на трансфигурированной одежде не держатся чары, и в них нет той самой живой магии, которую вкладывает в пошив швея-волшебница.
Она со вздохом опустилась на краешек кресла напротив стола. Бедность. Самое унизительное, что может быть в этой жизни. Проклятая бедность. Мария Инесса получала неплохие деньги за перевод книг по зельеварению и трансфигурации на разные языки, но расходы семьи были слишком велики.
А ведь она не раз могла составить блестящую партию и купаться в роскоши. Да что там, она могла бы быть сейчас женой министра магии, если уж на то пошло. Если бы у нее хватило терпения. И если бы в ее голове не было этой чертовой идеи, что именно она должна заботиться о всех Вильярдо. Если бы она не сбежала из Парижа после ссоры с Хосе Антонио, свой второй большой любовью. Если бы поверила, что у Хосе Антонио хватит духу разорвать помолвку с дочерью своего патрона. Если бы она не бросилась от отчаяния к кузену в Валенсию, не желая оправдываться перед отцом за уже вторую неудавшуюся попытку личной жизни. Если бы не бегала весь день по сорокаградусной жаре, пытаясь найти Леонардо, отправившегося к пациентам. Если бы не увидела около дома двух заморышей в чужих обносках и женских сандалиях с отваливающимися подметками…
Прошло уже больше 17-ти лет, но эта картинка до сих пор помнится так, как будто все случилось вчера.
День невыносимо жаркий. Раскаленное солнце прожигает спину насквозь, и охлаждающие чары на соломенной шляпе приходится обновлять каждые пять минут. Вид дома, в котором живет Леонардо, говорит сам за себя: облупившаяся желтая краска и заштукатуренные трещины на фасаде, стекла на верхних этажах выбиты, белье, развешанное на балконах и лестницах – серое от частых стирок. На детской площадке в тени гранатового дерева кучка мальчишек постарше пристает к пацану лет шести. У пацана от лица остались одни глаза. На голом тельце четко выделяются ребра, свободно болтающиеся шорты, явно с крупного взрослого мужчины, собраны у талии резинкой и сильно смахивают на юбку. Но это чучело стоит посреди двора с таким вызывающим видом, что старшие боятся к нему подойти.
Прежде чем вмешаться, Мария Инесса полминуты наблюдает сцену от ворот. Очень уж хочется увидеть, как пацан поведет себя, пропадет его гордость втуне и он заплачет или будет защищаться. Но узнать продолжение ей не суждено – стоит хулиганам сделать шаг по направлению к мальцу, между ним и нападающими молнией вклинивается второе чудо. И, пока защитник выкрикивает грязные ругательства (некоторые из них Мария Инесса и не слышала никогда), глаза его горят таким огнем, что даже и взрослому стало бы ясно, что с этим чертенком дела лучше не иметь.
Да уж, чертенок так и вырос чертенком, и с языком у него лучше не стало. Но расстраиваться по этому поводу – поздно. Если что и мучает больше другого, то, что ночами не дает уснуть – помимо всех бед любимых детей – так это потеря Фуэнтэ Сольяда, старого семейного поместья.
Для Марии Инессы, выросшей в городе с кривыми улочками и тесными домами, Фуэнтэ Сольяда казалась раем на земле. В детстве она часто гостила у родителей кузена, гуляла по полям и среди виноградников, купалась в озере, по традиции выпрыгивая в него прямо из окна гостиной. Читала, устраиваясь на противоположном берегу под гигантскими соснами. Каталась на лодке вместе с Леонардо и его ныне покойным старшим братом Херонимо. Давила виноград в бочках во время праздника урожая.