Дар памяти

Ага, - сказала сильфида, - ты проявляешь воду и огонь. Теперь многое становится понятным. Лепреконы используют магию земли и воды. Воду в меньшей степени. Нужен кто-то, кто проявляет землю.

Рита проявляет, - сказал Эухенио.

Подумайте о ней, - велела сильфида.

Эухения представила Риту, со смешками рассказывающую об очередной охоте. Тотчас же перед ее мысленным взором образовались потоки земли и камней, которые мчались от Риты к Мору.

Ты забираешь у нее силу, - испуганно пробормотал Эухенио. – Это не навредит ей?

Тебе бы быть целителем, а не зельеваром, - ответила сильфида. - Твоя магия больше склонна к целительству. Это навредит ей, - согласилась она, - как может навредить кто-то, кто забирает то, что тебе не нужно.

Ее палочка стала выписывать круги над Мором. Магия заклинаний едва ощущалась, и все же чувствовалось, что она была чужая, где-то пугающая, а где-то полная светлой печали. И вдруг Эухения увидела картинку – лес, залитый солнцем, на причудливо искривленных стволах – яркий зеленый мох, сильфида слетает с дерева, грациозно опускаясь на землю перед щегольски разодетым Мором. На его шее – белый шелковый платок. Он с веселым изумлением снимает треуголку и отвешивает поклон.

В этот момент связь распалась. Сильфида отступила от Мора, и он задышал. Точнее, захрипел. Сильфида взмахнула палочкой еще несколько раз, и дыхание Мора стало ровным и спокойным.

Я больше ничего не могу сделать, - сказала сильфида. – Его жизнь в ваших руках.

Внимательный взгляд скользнул по лицу Эухении.

И передавай привет Снейпу, - добавила сильфида и исчезла.

И тут же, пока Эухения с братом таращились друг на друга, отходя от шока, пришла Алисия – сообщить: что-то случилось с матерью…

Эухения вылетела из воспоминаний резко – Гжегож стоял над ней, протягивая руку.

Хватит, - сказал он твердо. – Ты уже давно не молишься. И как вернемся домой, сейчас же примешь перечное.

Как ты думаешь, – вздохнула Эухения, - Бог существует?

Гжегож задумался и несколько минут молчал.

Я думаю, что если и существует, то совсем не в том виде, в котором мы его представляем, - наконец сказал он. – Система наград и наказаний, которая в этом мире якобы от него, слишком произвольна, и потому точные данные отсутствуют. Тут могут быть только две константы: либо все совершается по воле божьей, либо все совершается без него. А если возвращаться к системе наград и наказаний, то получится, что бог похож на завистливых и злых богов из мифов, которые выбирают себе любимчиков, и только, не заботясь обо всех остальных. И даже любимчикам они порой не в состоянии помочь. Можно ли делать подобную систему точкой опоры? Можно ли верить правилам, которые установлены непонятно кем?

Эухения оглянулась, чувствуя страх оттого, что кто-то высказывал подобные мысли. Но в то же время в них не было ничего нового – Гжегож лишь выразил словами то, что она не раз смутно ощущала сама. И гром не грянул, и молнии не вонзились в землю. Лишь в окна рвался ветер, и откуда-то издалека доносились крики вороны.

Но как же тогда жить? – спросила Эухения. – Каким правилам следовать?

Гжегож сжал ее руку.

Я не знаю. Но сейчас я следую сердцу, - улыбнувшись, сказал он.

Мария Инесса открыла глаза. Она явно была в своей спальне. Потолок виделся расплывчато, перекрытый желтыми плавающими пятнами, но свет, тусклый свет раннего утра, падал сквозь не видное ей окно так, как она привыкла. На груди будто кто-то сидел, тяжелый, и дышать выходило с трудом. И пахло – как же она ненавидела этот запах! – пустырником.

На несколько мгновений она даже почувствовала разочарование – умерла бы, и все несчастья бы кончились. И нести на своих плечах род, эту почти неприподъемную даже для очень сильного человека ношу, было бы уже не ее задачей. Но потом представила, как пошло бы все без нее в тартарары, и усмехнулась – жива, и слава Черной Мадонне. Значит, еще пока поскрипит.

Старое дерево поскрипит, - пробормотала она, попытавшись приподняться.

Не надо, друг мой, - рука Леонардо мягко удержала ее, да Мария Инесса и сама чувствовала, что рано.

Поспи еще, - сказал муж, и Мария Инесса с радостью закрыла глаза, проваливаясь обратно в забытье: она все равно ничего не могла сделать, кроме как лежать, значит, этот сладкий отдых был ей позволен, и она предалась ему всей душой.

В следующий раз она пришла в себя под вечер – естественный свет сменился светом семисвечного канделябра, еще материного. Он стоял на столике, придвинутом к изножью кровати, а Леонардо сидел в кресле около изголовья и сосредоточенно читал толстый медицинский справочник. Очки, как всегда, сползли на нос, и это напомнило Марии Инессе те времена, когда он еще не был мужем, испортившим ей жизнь, а любимым кузеном, увлеченным и потому увлекающим. Она приподнялась - вес на груди явно уменьшился, и теперь сделать это было легче - и несколько минут просто смотрела на него. Сначала он нахмурился, видимо, что-то не поняв – складки собрались в районе переносицы, - потом перелистнул страницу обратно, и его губы зашевелились (он всегда проговаривал про себя то, что не понимал), и Мария Инесса ожидала, что вот-вот морщинки разгладятся, но Леонардо только хмурился еще больше. Ему пришлось перечитать отрывок четыре раза, залезть куда-то в начало справочника, потом в конец, потом еще раз в начало и в середину, и только после этого он наконец разулыбался и, стащив очки, сначала вытер пот со лба, а потом, довольный, засунул одну дужку в рот и пожевал ее. Сколько раз Мария Инесса чинила ему эти самые дужки!

«Как глупо было на него сердиться», - подумала она, откидываясь обратно. Глупо было сердиться и на Лео, и на Снейпа. Тратить на это силы. А ведь она собиралась применить темномагическое заклинание. Ну, допустим, оно не включено в реестр темномагических, просто потому что никому не известно, но ей-то самой понятно, что оно не может быть ничем иным. И, с одной стороны, его применение вполне оправданно, с другой – на ней род, и если Снейп сильный маг, то смог бы защитить себя и понял бы, кто его приложил, а это была бы объявленная война. В то время как проще, конечно, было сварить для Пиппе отворотное. Побывать у него дома и раздобыть волос Снейпа. Потом немного крови главы рода, активировать вассальную связь, и все прошло бы как по маслу. Пиппе бы даже и не заметил, как Снейп бы начал вызывать у него недовольство, желание придраться то к одному, то к другому, а дальше дошло бы уже и до ссор… Так, пожалуй, она и сделает. За это зелье взялись бы единицы, но с ее уровнем мастерства, пусть она и не закрепила его когда-то официально, это пустяки.

Мария Инесса улыбнулась довольно, снова закрывая глаза и уплывая в сон, и уже на самой грани чувствуя смутное сожаление, что война так и не началась.

В третий раз опять был вечер. Лео дремал, он был уже в другой рубашке, значит, прошло больше суток. Едва Мария Инесса попыталась сесть, как он очнулся и, наклонившись, помог ей и поправил подушки. Она различила исходящий от него еле уловимый запах бодрящего. Глаза тоже были красные – значит, не спал два или даже три дня.

Каковы перспективы?

Несколько недель покоя, дружочек, и будешь как новенькая. Лекарства помогли и на этот раз.

Он тоже, - вспомнила Мария Инесса, - говорил, что я должна помнить об этом… о лекарствах…

Кто он? – с недоумением посмотрел на нее Леонардо.

Грегори.

Она замолчала, вспоминая тот разговор в кабинете.

«Сколько еще лекарств он сможет изобрести», - говорил Грегори.

«Волк не перестанет быть волком, даже надев овечью шкуру», - настаивала она.

«Иногда люди дарят миру много хорошего во имя своего искупления».

А что если магия до сих пор считает, что у нее долг жизни? Но она же отдала ему долг, когда спасла? Или их жизни только связаны еще больше? Вдруг эта связь и ударила по ней обратной стороной? Или все это чепуха? «Мариночка, не умножай сущее», - любила говорить Каэтана. А если нет?