Дар памяти

Чаша наполняется неумолимо, сколько же он выцедил уже? полторы пинты? Но Альбус, слив кровь в котел, возвращает чашу на стол и снова поднимает руку.

Хватит, - говорю, но он лишь качает головой.

Альбус, пожалуйста.

Делаю шаг к нему - прервать, но он останавливает меня, кладет ладонь на мою руку, слегка заползая пальцами под рукав. И так мы стоим, пока он не сливает в котел полную чашу. Ноги дрожат, и непонятно, то ли от слабости, то ли от его близости. Наконец Альбус кивает, говорит: «Северус, я отменю твои уроки», и уходит. Меня, значит, не спрашивает. А я как раз хотел дискуссию по основам в связи с этой идиотской рекламой в «Вестнике» устроить сегодня.

Брокльхерст, кажется, ничего не поняла, у нее же в конце концов, в голове сплетены в страстных объятиях я и Люциус, да и не до того ей сейчас – первое зелье с кровью, то еще потрясение для нежных девиц.

Больничное крыло закрыто наглухо, Брокльхерст стучит в дверь чуть ли не ногой, потому что я трясусь над кубком.

Аллохомору попробуйте.

По счастью, Поппи не закрыла на что-то более серьезное. Сама она сидит на кровати Макмиллана, видимо, не хотела прерывать процесс.

Красную я отвела, Северус, а связывающая соскальзывает.

Что ж, это уже тогда будут лечить в Мунго. Главное, чтобы с зельем сейчас срослось.

Когда цвет лица Макмиллана становится чуть более нормальным, а глаза чуть менее выпуклыми, Поппи вытирает глаза.

Это еще не все, он должен приходить в себя около двух суток.

Изо рта Макмиллана вырывается хрип.

Только двое суток, Северус, - говорит Помфри, обследуя его. – Слышите, мистер Макмиллан, вам придется потерпеть двое суток. И это очень малая цена за вашу глупость, слышите?!

Оставляю за дверями больничного крыла счастливое семейство, включая в три ручья ревущую Брокльхерст, и ухожу. И, в отличие от них, меня не покидает мысль, что будет со вторым учеником.

С Альбусом мы сталкиваемся в библиотеке, да не где-нибудь, а в запретной секции. Он положил руку на книгу по алхимии, словно раздумывал, рекомендовать ли ученикам, и так и стоит, смотрит куда-то отсутствующим взглядом. И я смотрю, не знаю, что сказать. Хочется спросить, в порядке ли он, все-таки кровь, да еще после такой чудовищной ее потери, не быстро восстанавливается, но слова не идут.

Наконец он замечает меня, его взгляд оживляется и становится озабоченным:

Ты пообедал?

Нет еще.

Донки, - Альбус поднимает руку, пресекая все попытки возразить, и обращается к появившемуся эльфу, - подай обед профессору Снейпу в его гостиную через двадцать минут, и если он не поест, доложи мне. – Стоит эльфу исчезнуть, подмигивает. – Так о чем ты хотел со мной поговорить?

Я? Вы ошибаетесь, директор, я зашел за книгой.

Кажется ли мне, или вправду на секунду голубые глаза темнеют от разочарования? Когда же, когда ты меня отпустишь, Альбус? Или… когда я сам тебя отпущу? Расставаться с иллюзиями непросто, особенно если в иллюзии столько могущества.

Что же вызвало твой интерес на этот раз, Северус?

Книги о создании фантомов.

Пожалуй, я могу тебе кое-что порекомендовать, - улыбается Альбус. – У меня есть хорошая книга в личной библиотеке, зайди ко мне на неделе.

Он прихватывает книгу, лежавшую под рукой, потом еще одну и, пройдя мимо меня, вдруг разворачивается:

Как я слышал, лечение мистера Макмиллана прошло успешно?

Да, успешно.

Еще бы не успешно, с двумя-то с половиной пинтами крови столь могущественного волшебника.

И в этот раз, полагаю, мы обойдемся без специалиста из Святого Мунго?

Помфри хотела попросить консультацию…

А. В таком случае мне надо немедленно с ней побеседовать, - он выходит из-за стеллажей. Потом спохватывается: - Кость, Северус. Ты израсходовал ее всю? Сколько школа должна тебе? Тысячу галеонов?

Девятнадцать тысяч за кость. Шесть тысяч за могильный гриб. И около двадцати галеонов за все остальное.

Его брови взлетают.

Надо же, как выросли цены за последние восемьдесят лет. Как ты думаешь, Северус, если мы попросим оплатить ингредиенты родных мистера Ротенберга?..

Я перебиваю его:

А что вы намерены делать с ним самим? Ведь это же Азка…

Альбус молниеносно закрывает мне рот кончиками пальцев и, прежде чем убрать их, ласково проводит по губам.

Майкл Ротенберг будет исключен, Северус, - говорит с досадой. – Вот как бывает, - вздыхает, - когда влюбленный мальчик, ученик исключительного ума и способностей, вместо того чтобы сказать о своей любви, запрещает себе ее показывать. Ведь любовь в его понимании – это слабость, недостойная настоящего мужчины. А если он не будет настоящим мужчиной, то не будет и привлекателен для… объекта своей любви. И вот в четырнадцать лет он обращается к темным искусствам. Печально, Северус. Печально.

Альбус уходит, покачивая головой, тихо позвякивают колокольчики в бороде.

И вот что это сейчас было, а?

Ромулу ждет меня в аллее, неподалеку от клуба.

Ты бледный, - говорит он.

Аппарацию я перенес не очень хорошо, все-таки последствия сегодняшнего зельеварческого марафона сказываются.

Может, доедем «Ночным рыцарем»?

Ну да, и потом вся Англия будет знать, где именно мы живем.

А точно, - смеется он. – Может, тогда просто погуляем?

Нет уж, - фыркаю.

Мне хочется поскорее отделаться, хочется, чтобы он уже что-то сказал.

Дом я нашел неожиданно. В субботу вечером, расставшись с Ромулу, аппарировал к почте, куда мне шлют маггловские письма, и обнаружил там сообщение от агента. И почему-то, увидев дом, сразу решил, что это то самое, что они друг другу подойдут. Дом на самом деле странный – стены, обращенной к морю, у него вообще нет, во всю стену окно. Но внутри, хоть и запущенно, уютно. Мебель в чехлах, но почти нетронутая. Агент объяснил, что владелец дома утонул через год после постройки, вдова и мать уехали из-за травматических воспоминаний, но продать дом не решались, а теперь вдруг им срочно понадобились деньги.

Пыль лежит повсюду, убирать было некогда, но я, припоминая хлам в квартире Ромулу, решил, что он мне это простит.

И вот мы здесь. Он стоит посреди гостиной уже пятую минуту, спиной ко мне и молчит.

Рояля нет, - говорю, чтобы хоть что-нибудь сказать. – Зато куда его поставить, есть.

Угу, - отвечает он тихо.

Что-то не так?

Я стою у окна. Небо над морем потемнело, и в тучах рыщут молнии.

Знаешь, все это ведь серьезно, - говорит он. – Я только сейчас понял, насколько это не игрушки.

Страшно?

Да.

Еще есть возможность все исправить, - говорю. – Повернуть назад. В твоей семье ведь еще никто не знает, что ты…

А у самого в горле пересохло, и будто тех самых молний напихали в живот и в грудь. Я не знаю, что будет, если он сейчас скажет…

Возможность есть, - в его голосе слышится улыбка. – Но я не хочу быть трусом.

А я даже облегчения не чувствую. Я не понимаю, что происходит. Понимаю только, что есть в этом во всем что-то неправильное. Что я не должен его… забирать так. Он не для меня. У него не должно быть такой жизни, чтобы прятаться в заброшенном доме с бывшим (и будущим) Пожирателем. У него должен быть нарядный, веселый дом и семья.

Ты понимаешь, от чего ты отказываешься? – спрашиваю. – Понимаешь, что у нас никогда не будет детей? Даже если когда-нибудь Темному Лорду настанет конец, и я уцелею, и мы сможем объявить о нас открыто, тебя будет презирать все магическое сообщество. За то, что связался с Пожирателем, и за голубизну. Тебя может отвергнуть собственная се…

Эрнесто выдерживает все это, - резко перебивает он.