Дар памяти

Да еще Ромулу с утра прислал письмо, что опять поменял расписание и сможет посмотреть новый дом в семь – если я заберу его «с нашего места». С одной стороны, непонятно еще, понравится ему или нет, а с другой – мы же маги в конце концов, он мне так и сказал на прощание, к тому же он, как архитектор, и сам знает много строительных заклинаний.

До шестого курса, однако, мы не доживаем. С пятым мы уже на последней стадии повторения умиротворяющего бальзама, когда с оглушительном стуком распахивается дверь и на пороге появляется Брокльхерст. Она судорожно дышит и хватается за грудь, но, видимо, не может выговорить ни слова.

В первую секунду через мою голову несется мысль, что что-то с Поттером, потом – что с Альбусом. Потом понимаю, что ни Поттер, ни Альбус к Брокльхерст никакого отношения не имеют.

Погасить котлы, повторить рецепт до следующего урока, - говорю, продвигаясь по направлению к ней. Все равно уже работу сорвали – пялятся на Брокльхерст, не переставая, кто ингредиенты не добавил вовремя, кто мешать прекратил. – Баллок, вы за старшего, присмотрите, чтобы все убрали. – Беру Амандину Лилию под локоть и вывожу в коридор: - Ну?

Эрни, - говорит она, все еще задыхаясь, по лицу текут слезы, – в больничном крыле.

Из кабинета поднимаемся по сети в учительскую.

Рассказывайте, - кидаю, пока идем по коридору к владениям Поппи. – Быстро и факты.

Это Майкл, Ротенберг, - поясняет она. – Он Эрни что-то сказал про меня, и Эрни… Боже, какой дурак! – всхлипывает. – Они ушли обратно в класс по чарам, у нас сдвоенные чары были, и нас отпустили пораньше. Я пошла за ними, Майкл оттуда вышел и куда-то, а Эрни…

Разворачиваюсь и хватаю ее за мантию:

Теперь по порядку. Что с Эрни? Стоит, лежит, вопит, плачет? Как выглядит?

Он… - она мотает головой, и я понимаю, что вряд ли от нее чего-то добьюсь.

Что ж, с четырьмя сотнями учеников, напичканных гормонами и магией, сложно предсказать, что случится в следующую секунду.

В больничном крыле Поппи водит палочкой над несчастным хаффлпаффцем, и лицо у нее становится с каждым взмахом все отчаяннее. Ну, тут есть на что посмотреть. Лицо у Макмиллана абсолютно серое, из головы во все стороны торчат обугленные пучки волос, а из лица будто вываливаются раздувшиеся остекленевшие глаза. Тело неподвижно, но губы шевелятся.

Поппи, что у тебя там? – спрашиваю.

Это проклятье, Северус. Я не могу его определить. Оно распространяется вглубь. Двадцать минут назад был задет только верхний слой кожи, а сейчас она поражена вся. И он в сознании, я не могу погрузить его в сон, - с отчаянием говорит она.

Брокльхерст всхлипывает и вцепляется мне в руку.

Наклоняюсь над Макмилланом и провожу палочкой от лица к ногам. Что-то смутно знакомое, темные колючие сгустки – будто кто-то скомкал и запутал тонкую-претонкую проволоку – болтаются у самого лица, на теле их мало и они сами меньше. Потом еле заметная серебристая ниточка связывающего заклятья. А еще вот эта красная, каким боком она сюда вообще? И вот эти пронизывающие черные прямые линии, уходящие за границы тела. Похоже, что здесь перепутались два проклятия. Похоже на то, что Ротенберг, когда проклинал, не мог выбрать, что лучше – просто обезобразить лицо или же все-таки мучительно убить. И это дает нам шанс, потому что ни одно проклятие не доведено до конца и потому что можно их отвести в сторону, оставив взаимодействовать друг с другом, как бы стравить.

Луч темной смерти. Это проклятие Луч темной смерти, - вспоминаю я.

Его можно остановить?

Через сорок минут будет готово зелье, и мы попробуем. Мы переместимся камином в мои комнаты. Распутывай пока связывающее и выясни, что это за красная нить.

Я могу его усыпить?

У тебя и не получится. Это проклятие удерживает сознание, чтобы жертва как можно дольше мучилась.

Мы уходим в кабинет Поппи. Вслед нам доносятся вздохи, слышно, как Поппи огораживает Макмиллана ширмой.

В лаборатории выкладываю ингредиенты.

Брокльхерст, уберите слезы. Сейчас нужно действовать четко и быстро. Ставьте смолку на огонь. Бобы сразу, как только нагреется. Четыре штуки раздавить. Крылья стрекозы – десять штук сразу после этого. Две унции желчи гигантской жабы и два раза против часовой, восемь раз по часовой.

Две унции, - она вытирает глаза и вытаскивает из сумки косынку, чтобы перевязать волосы, - так много?

Нет, Брокльхерст, я не ошибся, - усмехаюсь. – Здесь будут и другие ингредиенты, которых много. Повторите последовательность.

Бобы раздавить четыре штуки, как нагреется. Крылья стрекозы, десять, сразу. Две унции желчи, два раза против, восемь за.

Я иду за особыми ингредиентами. Ошибетесь – начинайте сначала.

Отсчитываю минуты. Уложимся ли?

Заглядываю опять в камин к Поппи:

Альбус знает?

Только что был здесь.

Проклятье. Посылаю Патронус: «В мою лабораторию через пятнадцать минут».

В кладовой вытаскиваю с дальнего стеллажа банку с полустершимся ярлыком «Толченая кость археоптерикса», прихватываю еще сухие травы и жестянку с вонючими склизкими грибами. Банка с костью наполовину пуста. Хватит ли?

Брокльхерст, судя по цвету зелья чуть темнее рвоты, все сделала правильно. Зелье я варил только однажды, исключительно для тренировки, когда перебирал справочник «Снадобья против всевозможных темномагических проклятий». Разумеется, зелий там было, по сравнению с проклятьями-то, раз-два и обчелся. Но хоть такие.

Может, лучше в Мунго? - спрашивает Брокльхерст, когда я велю ей наломать травы. – Там же специалисты по проклятиям?

В Мунго вам это зелье не сделают.

Почему? Здесь что-то запрещенное? Кость археоптерикса? А грибы?

Молча, Брокльхерст.

Не объяснять же ей, что кость на самом деле… Впрочем, и грибы тоже не в лесу на солнце выросли.

Альбус появляется, когда я уже заканчиваю второй этап. Зелье теперь бурое с черными сгустками, пахнет отвратительно, Брокльхерст зажимает сразу и нос, и рот, борясь с тошнотой.

Альбус входит, и я киваю, призываю серебряный кинжал и взрезаю левое запястье. Кинжал – потому что здесь лишней магии на крови быть не должно. Сцеживаю кровь не сразу в котел - в чашу, чтобы было понятно, сколько. Почти сразу, как только кровь начинает течь, Альбус берет меня за правую руку, вставая за спиной. Его чуть сдерживаемое дыхание у моего уха. Брокльхерст таращится на нас во все глаза, Альбус ничего не делает, только держит меня за руку и стоит молча, ни одного неприличного движения, но у меня чувство, будто меня сейчас трахают на публике. Причем еще с особым подчеркиванием всех моих пристрастий.

Достаточно, - жестко говорит вдруг Альбус, хотя я еще и половины чаши не нацедил.

Он отводит мою руку от стола и залечивает. Не было бы Брокльхерст, я бы протестовал, но сейчас это бы уж слишком нелепо выглядело.

Брокльхерст, ваша очередь, - говорю.

В горле пересохло, и в голове шумит.

Сначала укрепляющее и кровевосстанавливающее, Северус, - Альбус непреклонен.

Нельзя останавливать процесс, - возражаю я.

Но Альбус призывает склянки беспалочково, так же их открывает и заставляет тыкаться мне в рот, попутно объясняя Брокльхерст, что делать, и отворяя ей кровь. После зелий действительно легчает, но Альбус заставляет меня сесть и кладет руку мне на плечо. И почему ему так надо касаться меня?

Мы оба следим глазами за струйкой, чаша наполняется, и Альбус сливает ее в котел, снова ставит под руку Брокльхерст. Меня, значит, пожалел, а ее не жалеет.

Хватит, - я сам убираю ее руку, залечиваю и не выдерживаю, оборачиваюсь, встречаюсь взглядом с Альбусом - его глаза смеются.

Брокльхерст он не поит, сразу шагает к чаше, я призываю зелья, и пока Брокльхерст отходит, смотрю и смотрю на Альбуса. На его запрокинутое лицо, словно ему и не нужно следить за тем, сколько крови натечет, на запачканные красным кружева на рукаве парадной мантии – должно быть, он вместо обеда собирался в министерство, потому что после обеда у него сегодня алхимия с седьмым курсом.