Дар памяти

Ты хочешь?.. - Он на секунду останавливается, и я вздрагиваю – мне кажется, он хотел спросить «Ты хочешь, чтобы мы принесли брачные клятвы?»

И я целую, чтобы перебить, пока не стало слишком поздно. Веду его рукой вниз, обхватываю его член. Наклоняюсь к налитой головке и втягиваю ее в рот. Ромулу издает полувздох-полустон, вцепляется пальцами мне в волосы, зачем-то больно тянет их вниз, и я сначала терплю, но потом все-таки решаю – какого черта? Ложусь рядом, и обнимаю его, просовывая руку ему под спину. Не буду делать то, что не хочу. Не буду. Я не с Альбусом, в конце концов.

Глажу легонько его яички, ласкаю член, он доходит быстро, вытягивается с громким стоном и выплескивает мне на брюки жалкие струйки спермы. Потом зарывается в мой свитер лицом:

Ты не стал…

А я и сам не знаю, почему. Я все-таки немного возбужден, и мне нравилось доставлять ему удовольствие. Но… ненавижу попытки мной манипулировать, пусть даже это он. Пусть, в конце концов, начинает замечать, что я не его пушистая комнатная собачка.

Я что-то сделал не так, Северус? Я слишком многого хочу, да? Я просто… просто мне казалось, что ты тоже… что это все не на пять минут. Я ошибся? Скажи.

Он… смотрит так открыто, так отчаянно вглядывается в меня, так уязвим сейчас, что у меня перехватывает дыхание. Я глупец, капризничающая первоклашка. Может быть, с кем-то другим, но не с ним, с ним так, сейчас, здесь – нельзя.

Нет, нет, - сгребаю в охапку, целую куда-то над ухом, вжимаюсь всем телом. – Это просто…

Он отодвигается, несмело улыбаясь:

Просто я замотал тебя?

Целую его по отдельности в каждый глаз, потом подставляю шею его языку, в то время как его пальцы расстегивают мои брюки. В конце концов, что у меня останется, когда его не будет? Кроме этого, что еще?

Я вхожу в него медленно, не попадая ни с первого раза, ни со второго раза и, может быть, даже не желая попадать – он меня подгоняет своим нетерпением, а мне кажется, что он весь уже истерзан мной там, и с его полуоткрытых губ срывается мучительный стон, заставляя меня замирать в испуге. Но когда все-таки получается протиснуться – и, боже, он опять такой узкий, как будто и не было между нами ничего - он вцепляется в рукав моего свитера, подтягивая к себе, он отталкивается от этого чертова камня, подаваясь навстречу, а потом пытается скрестить ноги за моей спиной, чтобы я уж точно никуда не делся, и в этот момент все мои попытки спорить кажутся такими несущественными, несерьезными. Потому что серьезным что-то может быть в маленьком мире. А мир, в котором я оказываюсь, огромен. И в этом мире никого больше не существует, только я и он. Не существует (и это ужасно кощунственная мысль) ни Поттера, ни Альбуса, ни даже воспоминаний о Лили. Не существует моей виновности, всего моего прошлого. Не существует школы с безмозглыми учениками, не существует Тупика прядильщика, ничего, что я не люблю. И следом простая мысль приходит в голову: рядом с Ромулу выживает только любовь.

И это каким-то непостижимым образом значит – да. Я могу и умею любить. Я тоже.

Наверное, еще много всякой чуши можно придумать, но Ромулу вдруг делает движение навстречу такое сильное, что у меня будто шаровая молния разрывается во всем теле, в паху, а затем, мгновенно поднимаясь вверх, и в голове.

Давай уже, - сердито говорит он. И коротко, пронзительно ахает, когда я действительно «даю».

Кончаем мы оба на боку, лежа на алтаре, он попросил, а мне все равно – только бы быть внутри него. Впрочем, нет, когда я так вот, сзади, я словно бы получаю еще больше его – это соприкосновение спиной, он в моей полной власти, и он доверяет мне.

Я довожу его рукой, и он всхлипывает. Потом прижимается еще тесней и смеется:

Твой свитер ужасно колется.

И ты решил сказать об этом только сейчас?

Я не очень-то соображал, знаешь. Ты еще не заметил, что я в твоем присутствии вообще-то теряю голову?

Главное, чтобы не то, что ниже.

Хохочет.

Дотягиваюсь до палочки и трансфигурирую ткань. Это не очень удается, чувствую, как свитер трещит по швам, теперь надо стаскивать и смотреть, какие беды с ним приключились, но ткань все же стала мягче.

Ромулу тоже оценил – трется об нее спиной. Потом говорит жалобно:

Я замерз, между прочим.

Это была твоя идея, между прочим, трахаться в каких-то особо извращенных местах. Хорошо, что не посреди публичного выступления в Гайд-парке.

О, в Гайд-парке, - в его голосе явное оживление. – Тем более, опыт парков у нас уже есть.

Ну нет уж, - отлипаю от него, набрасываю на себя очищающие и одеваюсь. Когда я завязываю шнурки на ботинках, он все еще лежит на алтаре, не делая никаких попыток подняться. Не знаю, какие докси меня кусают – подхватываю его под спину и коленки и выношу из зала.

Боже, Северус, - он не вырывается, с протяжным вздохом обхватывает меня руками за шею.

Тяжелый ужасно. Не помню, когда я вообще кого-либо так носил. Для транспортировки в больничное крыло вполне годится заклинание левитации. Один раз, кажется, пытался сонную Лили приподнять, но она запротестовала, и мне от нее даже влетело. Она иногда терпеть не могла эти девочковые вещи.

На лестнице догадываюсь попробовать заклинание облегчения веса. Беспалочковый маг из меня еще тот, но половины тяжести как не бывало. Повторить, однако, я не решаюсь. Если оно сейчас так криво подействовало, то мало ли – может, следующий заход вообще Ромулу в призрака превратит.

Но приятно, черт возьми. Сгружаю его на траву у мельничного камня.

Как невесту, - говорит он.

И смотрит, смотрит, смотрит в глаза.

Боже. Ты, наверное, существуешь, потому что иначе не мог бы он так смотреть.

Его живот все еще в сперме. Я опускаюсь на колени и вылизываю, начиная с пупка и далее по кругу. Вылизываю везде, член, внутреннюю сторону бедер, яички. Ромулу дергается, выгибается в сладких судорогах, член его тоже дергается.

Черт знает что. Ты хочешь, чтобы я четвертый раз? – бормочет он в перерыве между стонами.

После этого мне уже ничего не остается, как доделать дело. Четвертый раз уже не быстрый, да и я потерял сноровку без практики, губы устают, но я ни за что бы сейчас не оторвался от него. Когда он кончает, я отстраняюсь, словно бы уже не могу, и сперма брызгает мне в лицо, будто случайно. Целую его, ухожу за одеждой и на лестнице, в замке, довожу сам себя. Стыдно, невыносимо стыдно, и я ни за что бы не признался ему, но и невыносимо хорошо – тоже.

В бутылке, которая претерпела уменьшение, вино явно испортилось, но все же не настолько, чтобы его не пить. А может, мы оба в таком состоянии, что сойдет и любая дрянь. Я, помнится, тоже не всегда был особо разборчивым.

Жаль, что еда и жидкости трансфигурации не поддаются, - подмигивает Ромулу, отхлебывая из горла. – Знаешь, чем отличается бог от просто мага?

Нет.

Бог умеет превращать воду в вино.

Он в одной майке, куртка накинута на плечи. На майке написано «Queen». Я спрашиваю, и он объясняет, что это маггловская группа, ее солист умер от СПИДа пару лет назад.

Песня «Show must go on». Не слышал?

Я не знаю маггловских песен, Ромулу.

Совсем? – удивляется.

Совсем.

Не считать же пьяные рулады отца. Хотя в доме бабушки тоже звучало радио, но это было, кажется, так давно, что я действительно не вспомню.

Я должен тебе сыграть, - он улыбается. – И Богемскую рапсодию тоже. Припиши к обязательным вещам в нашем доме приличное фортепиано.

Тогда придется вызывать настройщика.

Придется, - кивает он. – Но ты что-нибудь придумаешь.

И почему все так уверены, что я обеспечу какие-то их нужды за счет ресурсов своего ума?

Он берет меня за руку, разминает пальцы, подносит к губам и целует:

Я пошутил. Настройщика можно транспортировать портключом. Или маггла вызвать.