Дар памяти

Он вздрагивает:

Это сложно. Мария Инесса – глава огромного рода. В конечном итоге ей приходится защищать нас всех, в том числе и от самих себя. А на род наложено не одно проклятие. Сегодня у нее был тяжелый день. Она просила меня помочь в розысках своего брата Пабло Эстефано, чтобы сообщить ему о смерти другого брата, герцога Вильярдо, а выяснилось, что Пабло Эстефано тоже умер.

Фелиппе кивает на колдографии. Я беру ближайшую ко мне, и она чуть не падает у меня из рук – с колдографии мне подмигивает тот самый бородач, которого я видел здесь, во сне, когда пытался вытащить Фелиппе из-под чар фальшивой смерти. Что ж, наверное, я где-то видел его колдографию, и этот образ затесался ко мне в видение. Я оглядываюсь в поисках колдографий в комнате, но нахожу на камине только пару фотографий – девочки-зельевара и Фелиппе в компании шестерых парней-полицейских.

Двоих уже нет, - говорит он, заметив мой интерес. – Стефано пятого февраля… Ну, ты помнишь. У меня здесь еще были колдографии отца и Эрнесто, но я убрал их. Не могу их видеть.

Я киваю.

Ритуал предположительно в следующую субботу.

Просто пришли сову. Я буду в отпуске. И сниму браслет, так что меня не смогут отыскать для внезапного дежурства. Даже забавно, я не был в отпуске с тех пор, как начал работать в полиции.

Все когда-нибудь бывает в первый раз, - хмыкаю я, чувствуя, как начинает таять глыба льда, которую, оказывается, представляли собой до этого момента мои внутренности.

Фелиппе разливает вино и подходит ко мне.

Итак, за субботу, - говорит он спокойно.

Хотел бы я это спокойствие. Фелиппе это всего лишь Фелиппе, он не делает ничего выдающегося и ему не приходится присматривать за победителем Темного Лорда и сражаться с невидимыми врагами. Как у него все просто! Любимое дело, домик на отшибе, и где-то даже есть семья, которую можно навестить в выходные. То, что совершенно недоступно мне.

Фелиппе протягивает мне бокал.

Не волнуйся, - говорит он. – Я просил погадать мне на рунах. Все должно пройти хорошо.

Я не верю в гадания, - усмехаюсь я.

Он улыбается:

Зато я верю.

На несколько мгновений наши пальцы соприкасаются.

Мы чокаемся, в камине трещит огонь, в комнате тепло, Фелиппе продолжает улыбаться, и, несмотря на то, что его уверенность скорее заставляет меня вновь задуматься о его наивности, чем убеждает, сейчас я вполне готов согласиться с тем, что «вино веселит сердце».

По мере приближения к замку мои мысли становятся все мрачнее. Фелиппе принял известие о неминуемой смерти совы со смирением, а я все думаю, имел ли Альбус в виду только то, что я схожу к Хагриду. Знает ли он, как именно я ухожу из замка и что мне помогает Филиус? Не наложены ли на меня следящие чары, которые ни я, ни Филиус не могли бы обнаружить? Альбус творит такое, что никому не под силу, неужели бы он не придумал, как проследить за мной, если бы тому это понадобилось?

Сэр Уильям говорит, что Альбус на Астрономической башне. Наверху ветрено. Альбус стоит у перил, вглядываясь в огни Хогсмида.

Все хорошо, Северус? – спрашивает он, не оборачиваясь.

В школе происшествий не было, директор. По крайней мере, после обеда. Вы хотели меня видеть?

В последние недели ты часто уходишь из замка, Северус. Должен ли я спрашивать тебя, надлежащим ли образом ты выполняешь свои обязанности?

Сердце моментом оказывается где-то в желудке. Ах, вот оно что. Впрочем, этого следовало ожидать. Формально я распорядок не нарушаю, но мы оба понимаем, о чем это. Вот только… насколько я понимаю Альбуса и насколько меня – он?

Полагаете, что моя личная жизнь может помешать выполнению профессиональных обязанностей?

Личная жизнь? – в голосе Альбуса неожиданно слышится удивление. – Ах да, - он наконец-то оборачивается ко мне и подмигивает: – Кажется, ты что-то говорил об этом.

Я примерзаю к площадке:

Кажется?

Он, что, действительно не помнит? Мерлин. Что еще его заставили стереть? Он вообще, как управлять школой-то, помнит?

Я в ужасе, но Альбус вдруг улыбается и, сделав шаг навстречу, треплет меня по рукаву.

Видишь ли, некоторые мои воспоминания стали опасными, и я принял решение больше не хранить их в моей голове.

Что значит «принял решение»? И где они теперь?

Это значит, что я поместил их туда, где они не попадут в недобрые руки, мальчик мой. Не стоит недооценивать директора Хогвартса, - он смеется, так искренне и так весело, как не смеялся уже много месяцев. Не тем смехом, который у него бывает, когда он чудит, нет. И сейчас в его смехе превосходство человека, который выполнил невыполнимое, и поддразнивание. Сейчас этот смех говорит: «Ты думал, Северус, что я стар и немощен и не способен справиться?»

Это тот Альбус, которого я знал, который так влек меня к себе, уверенный и властный. Альбус, который не просто просчитывает на десять ходов вперед, а видит законченную картину.

Ни о чем не беспокойся, Северус, - говорит он. – Спокойно выполняй свои обязанности. - И подмигивает. – И присматривай за Гарри.

Потом машет рукой, отворачивается и делает шаг обратно к перилам. Я так понимаю, аудиенция окончена.

Спускаясь в подземелья, борюсь со все больше наваливающейся усталостью. Итак, он не узнает о моем любовнике, но что это было, тролль раздери, вот только что? Альбус что, пришел в себя и самостоятельно разорвал контракт? Или… он знает то, что я делаю, и по-своему присматривает за мной? Он выделил слово «Хогвартс». Альбус никогда ничего не делает просто так. Но что он этим хотел сказать? На что намекнуть? Для чего вообще была нужна эта беседа?

В спальне, перед тем как лечь, несколько минут сижу на постели, уставившись в пол. Как быстро, интересно, я должен буду расплатиться с судьбой? Фелиппе сейчас, Ричард летом… кто же будет третьим, Альбус или Ромулу?

И вдруг со всей ясностью понимаю – я ни за что не готов потерять Альбуса. Все, что угодно, но этого нельзя допустить. Он – единственный человек, который может сдержать Темного Лорда и помочь спасти Поттера. И… единственный, кем я могу пожертвовать, это – Ромулу.

*итал. ради всех святых

========== Глава 106. О детских мечтах ==========

В пятницу погода не подкачала, и, аппарировав в Фуэнтэ Сольяда, Ромулу на минуту застыл, не в силах отвести глаз от освещенных солнцем стен замка. Возведена была еще только половина второго этажа основного здания, и арка разрушенного перехода между единственно уцелевшими стенами двух башен все так же угрожающе нависала над двором, но Ромулу прекрасно помнил, что здесь было несколько месяцев назад. Строительство шло медленно, ужасающе медленно, но оно обязательно закончится, и замок над озером поднимется еще величественнее, чем прежде.

Строители возились у восточной башни, на развалинах которой так любила сидеть Эухения, разбирали обломки и левитировали их в повозку, запряженную, судя по всему, фестралами. Прораб, высокий бербер, пошел Ромулу навстречу.

Михас, - вздохнул Ромулу, - вы же знаете, что мы не собираемся восстанавливать башни сейчас.

Прораб слегка склонил голову:

Прошу прощения, сеньор. Мы здесь только до июля. Вы действительно собираетесь разгребать завалы сами?

Виноватым Михас себя явно не чувствовал, наоборот, Ромулу расслышал в его тоне плохо скрываемое недовольство. Ничего нового – между строителями и архитекторами вечная вражда, а уж Ромулу доставалось вдвойне. В Англии его недолюбливали за то, что он был архитектором испанским, а в Испании – за то, что британским. Кроме того, Михасу было уже за шестьдесят, век для строителя в Испании редкий. Обычно они отправлялись на тот свет гораздо раньше. И сами владельцы только что возведенных крепостей избавлялись от невольных свидетелей, и охотники за головами и драгоценностями ловили бедолаг в попытках вытряхнуть из них планы замков и вызнать слабые места в чарах. Последние, по слухам, не брезговали и некромантией.