Дар памяти

Эухения посмотрела на него очень странно, а потом тихонечко дотронулась до его волос, словно хотела погладить по голове, но передумала. Он видел, что у нее на уме была какая-то мысль, которую ей хотелось высказать, но Эухения не стала этого делать, а вместо этого начала перебирать письма.

Вот, - сказала она наконец, подавая ему конверт, надписанный знакомым кругловатым почерком, - Фелиппе только что прислал. Он все еще скорбит от того, что инквизиторскую библиотеку затопило. Эрнесто, кстати, тоже.

При упоминании брата Ромулу почувствовал боль. Он постарался поскорее развернуть письмо.

«Спроси у Ромулу, нет ли у него доступа в библиотеку графа Ферейра», - писал Фелиппе.

Что это? – нахмурился, сам не понимая почему, Ромулу. - Зачем это ему?

Эй, - Эухения ласково усмехнулась и все-таки погладила его по голове, - ты будто подозреваешь его в чем-то? Он всего лишь ищет книги, что-нибудь новенькое по магии секса. Точнее, ему нужны контракты, связанные с сексом. – Тут Эухения все же покраснела, и у Ромулу на этом отлегло от сердца.

Должно быть, Фелиппе в его голове как-то связался с Эрнесто, а поскольку про Эрнесто думать было больно… и что Эрнесто, когда ушел из дома, жил у Фелиппе… и был близок с ним. Ромулу вдруг с удивлением понял, что… ревнует? Не оттого, что Эрнесто наверняка спал с Фелиппе. Но оттого, что Эрнесто допустил душевную близость с кем-то посторонним в то время, как был он, Ромулу. Эта тоска по давно ушедшему, тому, что, по сути, и было-то по-настоящему только в детстве – в период полового созревания Эрнесто замкнулся в себе, и Ромулу теперь понял почему, заставила его задуматься. Чтоесли, допустил он мысль, попытаться вызвать Эрнесто на разговор, даже извиниться перед ним… В чем-то это будет ужасно унизительным, но ведь он, Ромулу, сам виноват, и по чести – должен за свой проступок ответить. Тем более теперь, когда сам пал так же низко… И даже еще ниже…

Ты меня совсем не слушаешь! – воскликнула Эухения.

А? Что? – заставил себя встряхнуться Ромулу.

Она тоже объясняет, что настоящее значение брака забыли, потому что идеалы любви все перекрыли. А изначально-то брак был не для любви.

Ромулу понял, что пропустил какую-то важную часть, но переспросить было уже невозможно – Эухения Виктория, краснея пятнами на щеках и избегая его взгляда, уставилась в развалины башни напротив и продолжала пересказывать, видимо, прочитанную книгу.

То есть у него не было никакого сакрального значения помимо того, что это была честная сделка. И честная сделка могла быть также совершена вне брака, но этим открыто пользовались только мужчины, женщины боялись последствий, ну знаешь, этих обычных «после замуж никто не возьмет». А мужчины-маги все-таки оказывались смелее, наверное, потому, что все равно они в глазах общества стоят выше женщин. А еще на это решались бастарды или младшие сыновья, которым нечего было ловить, а так они могли стать достаточно обеспеченными. Или дети очень бедных магов. Обычно зрелый маг брал юношу в ученики, и они заключали контракты – знание, силу, деньги в обмен на… - она вздохнула и приложила ладони к пылающим щекам, - ну на постель. И вот девственность очень ценилась, ведь если кто-то соглашался на ученичество, всем сразу становилось понятно, что ученик спит с мастером, и он сразу падал в глазах общественности, и это стоило очень-очень дорого. Она пишет, что на самом деле это в любом случае была невыгодная сделка, тот, кто снизу – всегда проигрывал в итоге. Если только он не отличался особым талантом и не становился потом таким же мастером и покровителем по отношению к кому-нибудь. Но в обществе его могли принимать только за особые заслуги. Даже в некоторых профессиональных гильдиях существовала особая проверка для новых членов, чтобы выявить, вступали ли они в такие отношения. И на этом основании могли отказать, да еще и ославить. В общем, все это было достаточно унизительно. Но знаешь, что интересно – плату можно было потребовать и после, сверх контракта, как бы в дополнение, если она казалась недостаточной. И даже если контракта вообще не было. То есть, если кто-то кого-то изнасиловал, там плата вообще могла быть огромной. И она цитирует какого-то древнего автора, который про это писал. Собственно, поэтому она ему и нужна, потому что там есть эти цитаты, а он не помнит, кто автор, - сбивчиво закончила она.

То есть я так понял, что Фелиппе нужна эта книга, в которой кто-то кого-то цитирует?

Ну да, - вздохнула Эухения, явно досадуя на его непонятливость. – Марбель Этери цитирует самые ранние источники. Фелиппе уже побывал во всех наших библиотеках. Он говорит, что вмонастырской есть кое-что по контрактам, вплоть до образцов, это все прекрасно, конечно, но…

Вряд ли я смогу заявиться к дону Себастьяну и попросить его о доступе в библиотеку ради такой книги, - сказал Ромулу. Он на секунду представил себе выражение лица дона Себастьяна, и его разобрал смех. – По-моему, лучше спросить у Фернандо, Хуан Антонио, кажется, с ним ладит.

Ну, разумеется, я спрошу, я так и написала Фелиппе уже…

Эухения продолжила о чем-то болтать, а Ромулу снова задумался. От слов Эухении словно огромный ком навалился на него, обрушился пониманием, что он натворил вчера. Отдался. Отдал себя. Подстелил и даже не задумался ни о чем. Нет, задумался, где-то глубоко внутри, но даже себе высказать это не решился. Потому что мысль там была одна и четкая – что Северус совершенно точно не захочет быть снизу и наверняка даже намек на это сочтет оскорбительным, а он, Ромулу, уже не мог так, хотел удержать, хотел близости, хотел чувствовать – и любой ценой.

«Вот она – моя сделка, - ужаснулся он. - Да еще нечестная».

Господи, какую же чушь он нес вчера, так и сказал Северусу, что бросит Риту… Сентиментальный жалкий идиот. Северус – Пожиратель. Конечно же, он на все смотрит другими глазами. Он зрелый и опытный, и ему, может быть, вовсе не нужны отношения. А он, Ромулу, принялся изливать на него свою глупую любовь. Велико сокровище.

И усмехнулся, представив вдруг, как бы подробно объяснил Северусу, что хочет поменяться, а то еще больше – потребовал бы плату.

Ужасно, просто ужасно, - вновь перебил его мысли голос Эухении. – Ни вправо, ни влево, только около замка, и даже на поле, хотя оно нам принадлежит, мне принадлежит, черт побери, выйти нельзя! По озеру на лодке не прокатиться.

А, она об охранных чарах…

Да, нелегкое дело, - согласился он.

Эухения резко остановилась.

С тобой что-то происходит, - сказала она. – Ты весь в себе. Что происходит, Ромулу? Скажи.

Он вздохнул, совершенно не понимая, что отвечать. Я чувствую, что совершил и продолжаю совершать ужасную ошибку? Я чувствую себя растоптанным и в то же время понимаю, что лучше так, чем без него? Что когда я смотрю на него, когда я ощущаю на себе его руку, когда я слышу его голос, чувствую его запах, для меня вообще больше ничего уже нет, кроме него?

Ромулу почувствовал, как его начинает трясти.

Я уже начала думать, что ты вернулся к Рите, - заметила Эухения, видимо, отчаявшись что-то выпытать с помощью вопросов. – Вы сидели вместе за пасхальным обедом, вместе были в церкви, потом гуляли по Лондону. Потом ты целую неделю возвращался ночевать домой.

Ромулу усмехнулся. Он думал, что дошел до крайней степени отчаяния, когда Эухения чуть не погибла и впала в кому, и после, когда рассорился с братом, но те дни, которые последовали за его расставанием с Северусом после нападения Марты, стали настоящим адом. Разговор с Эухенией в вечер после чтения завещания, казалось, помог ему, но едва Ромулу вышел от нее, как его снова накрыло. Эухения ведь не знала и малой части того, что он знал о Северусе. Она могла говорить все, что угодно, но верить Пожирателю!.. Достаточно вспомнить то, что рассказала о своем отце Мартина. Обсуждать же с сестрой все это еще раз, и тем более открыть ей правду, у Ромулу не хватило духу. Быть может, он не поговорил с ней, потому что не сдержись она и напомни, например, о том, что Северус был среди тех, кто пытал крестного, он не вынес бы еще и ее негативной реакции ни в свой адрес, ни тем более в адрес Северуса. Всего случившегося уже было достаточно.