Страница 210 из 286
На душе – невыразимо тяжело. Мысли, которые одолели меня на втором этаже, снова возвращаются. Решаю развеяться, и, переместившись в учительскую, снова отправляюсь оттуда патрулировать. Но на этот раз Хогвартс не помогает. «Черный лебедь никогда не сможет стать белым», - крутится в голове. Новизна рано или поздно приедается. А бог, католиков или чей бы то ни было, - вечен. Неужели же я действительно смогу с ним поспорить? Выхожу к лестнице на первый этаж, стаскиваю браслет – просто тяну его вниз с запястья, и он снимается. Стискиваю его в руке, он больше не светится, впрочем, здесь лампы повсюду, и хоть свет и приглушенный, но он есть.
Все это так глупо. Одна сплошная дурацкая ошибка. И зачем я только с ним переспал? Кажется, тоже недалеко ушел от Уэнделл. «Черный лебедь…» Мерзкий урод, вообразивший себя… ну не лебедем же? А кем тогда, павлином? Не знаю, почему это лезет мне в голову, но даже не само по себе, а вместе с павлинами Люциуса, и я не выдерживаю, наверное, напряжение сегодняшнее добило, и начинаю хохотать. Представляю, насколько это гадкое зрелище – уродливый профессор зельеварения хохочет посреди коридора. Но честное слово, даже если кто-то и увидит меня сейчас, - плевать.
А потом и вправду становится легче. Я освободился, и Хогвартс снова обнимает меня своими коридорами, словно баюкает крыльями, и тишиной. И рыцари-стражи молчат приветливо, готовые защищать.
И когда навстречу мне спускается сердитая, кутающаяся в халат Минерва, и взгляд ее не обещает ничего хорошего, мне все еще смешно.
Как мне надоели твои чертовы птицы! – восклицает она, и я приглядываюсь и замечаю цепляющуюся за ее рукав маленькую сову.
А когда я отвязываю письмо, без адреса, и, проверив его на чары, открываю, в нем оказываются всего три слова: «Я тебя люблю».
========== Глава 101. Сомнения ==========
12 апреля, вторник
В Фуэнтэ Сольяда он аппарировал около двенадцати. По идее должен был раньше, с самого утра, но после ухода Северуса никак не мог уснуть, потом еще долго сочинял письмо, пока не придумал обойтись всего тремя словами, а потом еще, в очередной раз почувствовав исчерпанность своего магического лимита, ждал «Ночной рыцарь», чтобы добраться до круглосуточной волшебной почты. А потому утром позволил себе выспаться, и, проснувшись, еще минут двадцать лежал в постели и ловил на лицо редкие солнечные лучи, и думал – про то, что он теперь знает, как выглядит то самое счастье. Потом, конечно, пришлось вставать, заливать в себя наскоро чашку кофе и снова нестись на почту – чтобы ответить на письмо, крошечный свиток, в котором тоже была всего одна строчка: «Вечером у тебя?»
Так что когда Ромулу оказался перед замком, где в развалинах первого этажа уже были возведены две самых больших комнаты – главный зал и библиотека, работа стояла, а строители, сидя на полуразрушенном парапете над озером, попивали брагу и перекидывались в кости. Проверив крепления потолка, сооруженного за сегодняшнее утро, и раздав указания на завтра, Ромулу распустил рабочих по домам. Все они были строителями высокого класса, а прораб и того выше, однако Ромулу не доверял никому и всегда принимал работу лично. Тем более что сейчас, ввиду обстановки, несмотря на то, что рабочие при начале строительства давали стандартные для такого случая клятвы, ему хотелось самому убедиться в том, что никакие другие чары, кроме поддерживающих и защитных, не будут вплетены в стены и потолок. А также в том, что для этих других чар и на будущее не останется места. В отличие от маггловской, магическая архитектура никогда не подразумевала просто строительство.
Когда хлопки дизаппарации во дворе замка стихли, Ромулу еще раз прошелся по восстановленным комнатам, пытаясь вызвать в памяти детали старого декора: через несколько дней настанет очередь отделочников, а ему хотелось, чтобы здесь все было в точности так, как в его детстве. То есть не совсем так. Разумеется, он нисколько не настаивал на прогнивших досках паркета, проеденных молью коврах и трухлявых шторах, одна из которых, как он помнил, обвалилась на него вместе с карнизом при попытке отодвинуть ее. И все же тогда, несмотря даже на выходки Инес, он чувствовал себя очень счастливым. Они были все вместе – вот что было главное. И он никогда не чувствовал одиночества, потому что Эрнесто говорил ему: «Нас двое».
Ромулу вдруг подумал, насколько же скучает по нему. Если бы все было по-другому, если бы он, Ромулу, смог тогда понять… Эрнесто, должно быть, тоже переживал все это, только на свой манер. Потому и пускался во все тяжкие. Да и до сих пор переживает, вдруг догадался Ромулу. Эрнесто тоже кажется, что он не имеет права на счастье…
Удивленный этим открытием, Ромулу подошел к окну и провел пальцами по подоконнику, на котором между камнями еще сох раствор. Окна были расположены теперь ниже, и в новом проекте он сделал их шире, хотя и пришлось из-за этого пожертвовать бывшими здесь сводчатыми потолками, оставив таковые только в подвале.
«Вот и мы, как этот замок, - подумал Ромулу. – Мы тоже меняемся, перестраиваем свою судьбу, чтобы было светлее, но камни пока еще не схватило намертво, и даже специальные чары могут лишь слегка ускорить этот процесс».
Эта мысль показалась ему неприятной, словно тень накрыла освещенную ярким солнцем комнату. Ромулу машинально схватился за руку, привычно нащупывая браслет, однако браслета не оказалось, и вначале он почувствовал досаду, а потом улыбнулся, вспомнив, что подарил его Северусу. В этот же момент он увидел во дворе Эухению Викторию. Та сидела на руинах, которые некогда были Восточной башней, и, покусывая ноготь на указательном пальце, сосредоточенно изучала какие-то свитки.
Ромулу окликнул ее.
Эухения оглянулась, вначале не понимая, а потом разулыбалась и помахала ему, подзывая к себе. Когда Ромулу подошел, она принялась перекладывать в подол конверты с письмами, валявшиеся рядом на камнях, чтобы освободить для него место.
Чем ты занимаешься? – спросил он.
Эухения с досадой приподняла ворох свитков и бросила его обратно на колени:
Пфф! Хуан Антонио считает, что я должна быть в курсе всех наших общих финансовых дел. Если бы я что-то понимала во всей этой математике, я пошла бы в бухгалтеры, а не в зельевары.
Ты же делаешь расчеты для зелий, - улыбнулся Ромулу.
Но я совершенно ничего не понимаю ни в акциях, ни в кредитах, - пожаловалась она.
А мама? Она наверняка может тебе помочь разобраться в этом…
Эухения кисло поморщилась:
Не хочу оставаться дома. Ника смотрит на меня так, будто на моем месте стена. Эухенио отобрал мою лабораторию, заказы на зелья и не разговаривает со мной.
Но ты же сама не хотела заниматься зельями.
Да, но мало ли, чего я хотела или не хотела? Это моя лаборатория и мои заказы, а меня никто даже не спрашивал!
Ромулу привлек ее к себе.
Спроси у Мартины, - сказал он и легонько подул на ее макушку. – Она ведь открывала ресторан в Париже, и она очень хорошо разбирается в делах.
Не могу сказать, что эта мысль меня радует…
Не хочешь быть ей обязанной? Неужели тебе ее не жаль?
Вообще-то, если по большому счету, она отняла у меня Хуана Антонио… Он ведь собирался просить моей руки.
Ну, теперь-то он никуда не денется. Он больше на нее и не смотрит. Да и Хуан Антонио не был любовью всей твоей жизни, а теперь у тебя есть Гжегож.
Есть, - ответила Эухения. – Только… я не знаю… - Она вздохнула: - Можем мы поговорить о чем-нибудь другом? О тебе, например. Ты не ночевал дома, хотя вчера обещал вернуться, и Рита спрашивала о тебе.
При упоминании жены Ромулу словно ужалили куда-то под сердце. Он отодвинулся и, комкая в руках край майки, опустил голову.
Понятно. Это он, да?
Давай лучше не будем об этом говорить! – быстро перебил Ромулу, чувствуя, как мысль о том, что он поступил вчера неправильно и что еще неправильнее продолжать вчерашнее, начинает захватывать его.