Дар памяти

И, глядя на него, я думаю, что так и не смог его возненавидеть. Очень старался, но не смог. И – будь с собой честен, Северус Снейп, – сейчас тебе хочется его получить. Почувствовать эту белую гладкую кожу под своими руками. Провести ладонью по редким бесцветным волоскам на груди, попробовать на вкус напрягающиеся соски, смотреть в эти серые холодные глаза и видеть, как они затуманиваются страстью.

И именно потому, что теперь я его хочу, его предательство еще более непростительно, чем могло бы быть. Понимал ли он сам когда-нибудь, что сделал? Или для него все случившееся было, в первую очередь, уязвленной гордостью? Прилюдным унижением, которое он получил из-за меня?

Здравствуй, Северус, - говорит он, с улыбкой глядя мне в глаза. Чуть напряженной, но настоящей улыбкой, в ней есть высокомерие, но почти нет холода, и она идет ему. Люциус не кажется моложе, ему дашь все его тридцать девять, но он из тех, кто с возрастом становится интереснее.

Я киваю, прохожу и молча сажусь в кресло.

Тяжелый день сегодня? – улыбка из простой переходит в насмешливую, и Люциус наливает мне огневиски.

Мог бы предложить что-то подороже, но огневиски – это своеобразное напоминание о Хогвартсе, о нашей небольшой пьянке в Выручай-комнате, которая имела место на седьмом курсе.

Нормальный, - отзываюсь я, грея в руках бокал.

В комнате ничего не изменилось: шкуры редких животных и дорогое оружие на стенах, тяжелая антикварная мебель, на столике – царапина, как напоминание о дуэли, которую мы здесь устроили после выпуска. Нарцисса в этой комнате почти не бывает, знает, на что может нарваться. Та дверь, через которую пришел я, ведет в парадный холл, а вот за той, что напротив, скрывается лестница. Если подняться по ней, то наверху будут гостевые спальни. В них селят избранных гостей, тех самых, что представляют интерес непосредственно для Люциуса.

Он смотрит на меня изучающим взглядом. И мне вдруг хочется узнать, осталась ли в нем хоть капля того желания, которое он испытывал ко мне. Зачем мне это? «Решил пуститься во все тяжкие после вчерашнего?» - ядовито спрашиваю сам себя.

Так что за книга тебе понадобилась?

Кое-что по ядам, - уверенно вру я. Посвящать Малфоя даже в сотую долю подробностей происходящего не хочется.

Он понимающе кивает: – Книги всегда привлекали тебя больше, чем что-либо другое, да, Северус?

Намек. Приглашение. Я знаю, что он не дразнит. Я слишком ему не по зубам, чтобы дразнить. Мы смотрим друг другу в лицо, впиваемся друг в друга глазами. Изучаем более чем откровенно. Его взгляд перебегает на мою шею, скользит по груди, спускается ниже. Я представляю, что будет, если зароюсь пальцами в его волосы. Люциус проводит языком по губам. Члену становится тесно в брюках.

Секс глазами – такое у меня было пару раз с Альбусом. При должном подходе - отдельное наслаждение, ничуть не меньшее, чем его воплощение в жизнь.

Ассоциация помогает сделать над собой усилие, я резко отвожу взгляд и подношу к губам бокал. «Он едва не сделал из тебя дешевую шлюху», - напоминаю я себе. Но боль от предательства, оказывается, вполне уживается с возбуждением. Ничего, перетерплю.

Ты не меняешься, Северус, - скучающим, тягучим тоном произносит Люциус. Драко так любит копировать эти нотки.

Мне нравится постоянство и... верность принципам, - выделяю я с сарказмом.

Предпочитаю гибкость, - насмешливо отвечает он, салютуя бокалом.

Я улыбаюсь уголками губ. О да, ты всегда вывернешься, думаю я. Но если ты когда-нибудь попытаешься взять меня силой или выпросишь у Лорда, когда он вернется, я убью тебя. От этой мысли становится спокойно. Возбуждение уходит, а я – я чувствую себя выигравшим маленькую войну. У собственного безумия и собственного, худшего на свете предателя - тела.

Конец POV Северуса

========== Глава 15 Пиппе ==========

12 января 1994 года

Пиппе*! – улыбнулась Эухения, подтягиваясь в кровати навстречу молодому человеку лет тридцати в голубой полосатой рубашке с засученными рукавами.

В доме был холод, а у него пот тек со лба, прилепляя к красной от жара коже черные колечки волос. Перед собой он левитировал закрытую миску золотистого цвета со множеством дырочек, из которых во все стороны вырывался дымок. По красному свечению в них было видно, что внутри что-то горело.

Привет! – миска зависла над кроватью, и друг дома, Фелиппе Арьяла с облегчением упал на стул, поставив его между кроватью и молчащим телевизором. – Больше не смотришь сериалы?

Надоело, - отмахнулась Эухения, показывая на книгу, которая лежала рядом с ней на покрывале.

Фелиппе взял ее:

Маггловский детектив! «Девушка в очках и с ружьем в автомобиле». Интересно!

Ты решил устроить мне баню? – спросила Эухения со смехом, указывая на миску, которая вдруг начала медленно двигаться в сторону двери.

Это обогреватель. Купил его в лавке «Все для волшебного дома» у нас в Милане. Все лучше, чем каждые двадцать минут согревающие чары накладывать. А что?

Эухения с сомнением посмотрела на его распаренное лицо:

А влажность он тоже повышает?

Тот поморщился:

– Нет. Это мы… немножко с Эрнесто не поделили…

Пиппе? – Эухения придвинулась на самый край и медленно положила руку поверх его широкой ладони. – Что произошло? – она вгляделась в синие глаза с темными кругами под ними.

Пиппе устало прикрыл веки. И махнул рукой.

– Все то же, что и раньше. Я не нужен ему, - с усилием сказал он.

Эрнесто бросил тебя?

Тот сглотнул:

Ты считаешь, что у нас что-то было? Как может пара ночей к чему-то обязывать?

Эухения прислонилась головой к его плечу.

– Он обещал мне, - мрачно сказала она. – Он обещал, что не тронет тебя, если это все несерьезно.

Это же Эрнесто, - прошептал Пиппе. В его словах не было горечи, только смирение.

Так нельзя, - произнесла Эухения решительно. – Так нельзя! – повысив голос, повторила она.

Все можно, - он усмехнулся, взял палочку, лежащую между колен, и засунул ее в набедренный карман джинсов тем особым профессиональным жестом, который можно видеть у охранников в банках или у представителей магической полиции.

– Я еще в сентябре, когда он первый раз обратил на меня внимание, знал, что так будет.

Ответом ему был возмущенный взгляд.

Послушай, Хен, - Фелиппе вздохнул, - гомосексуальная природа – это не то, что человеку легко осознать. Тем более волшебнику. Я слышал, что у магглов с этим проще. Что они… даже разрешают однополые браки.

Эухения хотела было сказать: «Уверяю тебя, Эрнесто давно осознал свою гомосексуальную природу», но, взглянув на друга, промолчала.

Они разрешили их хотя бы в одной стране, и во многих других странах борются за это. А если бы стало известно о связи Эрнесто со мной, то… - он сглотнул. – Я бы не хотел так подставлять вашу семью.

Ты прекрасно знаешь, как наша семья относится к тебе, и что тебе сказала мама. И уж после скандала с дядей Фелиппе и бегством его жены наша репутация, по-моему, пала ниже некуда. А уж когда этому уроду Пабло Сота** удалось узнать, что у нас не хватает денег, чтобы учиться в магических школах… «Крестница министра магии донашивает платья за старшей сестрой!», «Вильярдо продают семейные реликвии, чтобы накормить детей», - процитировала Эухения с яростью.

Послушай, это было давно, - заметил Фелиппе.

Ага, пять лет назад. И он еще предложил устроить кампанию, чтобы магическая общественность присылала нам подарки на Рождество. И мне действительно прислали поношенного розового зайца, - Эухения скрипнула зубами..

Хен, - он обнял ее. – Это не те вещи в жизни, которые можно назвать легкими. Но поверь, бывают вещи намного хуже. Когда, например, ты смотришь на маленьких детей с распоротыми животами, - Фелиппе стиснул свободную руку в кулак, - потому что какой-то мерзавец решил, что они годятся для темномагических ритуалов.