Страница 36 из 39
24 марта 1979 г. (Ленинград, 193167, п/я УС 20/12, Режимное отделение). С 19-го лагпункта я выехал в понедельник 19 марта, а под утро 24-го поступил сюда. Мне бы хотелось, конечно, скинуть то незримое бремя, что легло на меня в июне 1977 года, от которого я весь какой-то вялый, побитый и усталый.
9 апреля. (Ярославль, п/я ИЗ —721). Итак, я пробыл в ленинградской больнице 10 дней и 3 апреля убыл. Врач-терапевт Вера Николаевна сказала мне еще 27 марта (на основании рентгеновских снимков, сделанных накануне), что у меня сухой плеврит. В прошлом было воспаление плевры, а теперь вот остаточные явления и вызывают повышенную температуру (т. к. не залечили вовремя и они не рассосались).
7 июня 1979 г. (пос. Лесной, 385/19). 4 мая я вернулся из ленинградской больницы. Туда ехал несколько дней (с 19 по 24 марта), обратно – месяц (с 3 апреля по 4 мая)… Наверное, ты слышала, что несколько человек, в т. ч. Эдик Кузнецов, Алик Гинзбург и др., освободились. Правда, освободились несколько необычным способом – с выдворением. Эдуарду еще оставалось 6 лет, Гинзбургу – тоже. Настроение мое, как всегда, ровное и среднеоптимистическое.
29 июля. В июне я написал академику Шафаревичу, и, судя по уведомлению, он мое письмо получил. 27 июля я лишен «очередного свидания».
12 сентября. С 10 августа работаю снова там, где работал в прошлом июле – сентябре, вернувшись из Барашево. (Т. е. маляром, помощником опытного отделочника Рысина). 2 августа снова приезжал следователь из Владимира. Правда, на этот раз другой (не Плешков)… Все время, свободное от работы и сна, посвящаю чтению. Информации (исторической, экономической, философской, научной и т. п.) так много, а времени так мало, что за шорохом страниц и потоком идей и фактов не замечаешь недель и суток.
(Примечание. Деньги, которые в это время стали высылать в лагерь политзаключенным из фонда Солженицына, ни на что не разрешалось тратить, кроме подписки на журналы. Поэтому выписывал я в этот период много. До сих пор вспоминаю то удовольствие, когда, утомленный работой, возвращаешься в барак и видишь на койке свежий номер «Вопросов истории» или «Военно-исторический журнал».)
24 октября 1979 г. (пос. Барашево, зона 3–5). В пятницу 19 октября я переехал (т. е. меня этапировали) на новое место, в ИТУ 3–5 при поселке Барашево, Теньгушевского района… я был здесь в 1976 году, с 20 августа по 28 января (77-го). Больница теперь рядом, по соседству.
17 декабря. С 8 по 11 декабря у меня было личное свидание с Валей. Впервые за пять лет я получил трое суток. Первое свидание длилось сутки (август 1976 г.), второе – двое суток (февраль 1978 г.) и вот третье – трое. Такая получилась арифметика.
15 апреля 1980 г. (пос. Барашево, 3–5). (В письме вскользь упоминается поездка во Владимир. Туда меня возили для душеспасительной беседы на предмет раскаяния – а вдруг напишу покаянный текст? Не написал – отправили обратно в зону). Жизнь проходит, проходит неуклонно и безвозвратно. Пусть проходит!
19 июня. Норму я сейчас выполняю. Научился шить рукавицы сравнительно ловко и быстро. (От первой жены получил письмо из Парижа и фотографию.)
13 июля. Ты пишешь, что видела и слышала по телевидению иерея Дудко. Да, я тоже читал его покаяние в газете «Известия» от 21 июня. Кажется, его выпустили и до суда он будет жить с семьей… Что ж, я комментировать не буду. 2 июля у меня с Валей было общее двухчасовое свидание.
21 января 1981 г. 14 июля я был лишен очередного, т. е. личного, свидания. (В основном все отказы в свидании мотивируются непосещением политзанятий.)
18 февраля. Жизнь проходит. Биологически дело, вероятно, пошло на спуск. Вершину так и не заметил. В остальных отношениях – что даст Господь. Занимаюсь, как всегда, систематически, изо дня в день. Для нынешнего времени (последняя треть XX века) характерен кризис информации: поток информации превышает наши способности ее восприятия.
22 марта. Шью рукавицы, норму успешно выполняю, в ларьке отовариваюсь (повидло, килька, конфеты «подушечки», растительное масло).
22 июня. 3 июня вообще перевели на больницу. И вот я здесь почти 20 дней. Уколы и таблетки. Прохожу лечебный и одновременно профилактический курс в связи с моим плевритом. 12 июня получил письмо от Кати (дочери).
18 октября. Сентябрь проработал вновь маляром. Белил и красил. А с 1 октября снова на прежней работе.
24 января 1982 г. Ты пишешь, что сердце твое «очень чувствует беду». Ничего подобного со мной не происходит… особых метаморфоз с августа 1980 г. нет. (Примечание. Глухое упоминание об августе 1980 г. означает напряженный конфликт с администрацией, когда нам умышленно подкинули буйного провокатора и мы требовали убрать его из зоны. Сначала писали негодующие заявления, потом объявили забастовку. Наконец, я в знак протеста объявил голодовку и голодал 18 суток, ровно столько, сколько длился переход Суворова через Альпы. Когда я вернулся в зону из изолятора, один эстонец сказал, что через меня «можно смотреть», так я сжался).
17 – 18 февраля. 9 февраля с большим удовольствием посмотрел по телевизору документальный фильм «Художник Илья Глазунов» о замечательном русском художнике нашего времени… Получила ли Валя январский перевод на 30 рублей? (Я продолжал из заработанных денег посылать семье переводы.) Сейчас штудирую историю социологии (Дюркгейм, Зиммель, Вебер и т. д.). Значит, у Серафимы Михайловны новые хлопоты. (Подразумевается арест А.М. Иванова.) Вот только я не понял, при чем тут Семанов. Ведь я его лично не знаю, только понаслышке, он автор некоторых вещей по истории, в т. ч. биографий. (В зону ко мне приезжал следователь из Москвы и несколько часов настойчиво добивался у меня показаний о Сергее Николаевиче Семанове, видном «молодогвардейце». Следователь уехал ни с чем, угрожая мне статьей УК за «ложные показания», т. е. за отказ от показаний против Семанова.)
4 июля 1982 г. (г. Саранск, а/я № 3). (Нас, четырех политзэков отвезли в Саранск на «профилактическую беседу».) Я вот прочел недавно «Крейцерову сонату» Л.Н.Толстого. Толстой вообще считает, что почти все браки, так сказать, «неудачные», что счастливых браков чуть ли не 1 %. Чужая душа потемки и поди узнай, что в той душе раскроется. (Мама сетовала по поводу моей первой неудачи в личной жизни.)
Из саранской поездки запомнился спор харьковского историка Евгения Анцупова с Мазуром по поводу будущего. Анцупов придерживался теории цикличности в истории, строгой повторяемости всех важных событий через энное число столетий. Он считал, что в интервале 1981–1987 гг. неизбежна третья мировая война. Советские войска дойдут до Рейна, потом начнется изнурительная позиционная война, похожая на Первую мировую. Израиль, кстати, погибнет. На юге Франции высадятся воинственные арабы (типа ливийского Каддафи). Мазур резко возражал: «Ничего этого не будет!» Они поспорили на бутылку коньяка (чтобы был какой-то зримый символ и зримый проигрыш). Я торжественно разнял спорщиков. Анцупов умер в эмиграции, в Германии, кажется, в 1996 году. След Мазура я потерял. Анцупов был совершенно чистый, благородный, стопроцентно порядочный человек. Бывают такие люди. Но вот верил в «цикличность»…
29 октября нас с Анцуповым дернули на этап с вещами. Но отвезли недалеко, всего лишь на Потьму, в пересыльную тюрьму. 30 октября мы провели там однодневную голодовку (хотя сидели в разных камерах): день 30 октября к тому времени был признан всеми днем политзаключенных. А на следующий день, 31 октября, нас вернули обратно, в Барашево. В итоге чекисты добились, что на зоне 3–5 масштаб политической однодневной голодовки уже был не тот…
Вскоре меня этапировали по-настоящему. Сначала в Москву, через пересылку на Красной Пресне, затем – в Калугу, в местную тюрьму, откуда меня и освободили по концу срока 27 ноября 1982 года. Восьмилетка закончилась.
Напоследок, дня за три до освобождения, меня вызвали два функционера: сотрудник Калужского КГБ и прокурор. Они предъявили мне ксерокопию парижской газеты «Русская мысль», где были напечатаны мои довольно резкие отзывы о пенитенциарной системе в СССР. «Это Вы писали или они сами сочинили за Вас?» – «Я писал». – «Подумайте. Не спешите. Ибо иначе мы предъявим Вам обвинение по вновь открытому уголовному делу об антисоветской пропаганде и в день освобождения арестуем вновь, по новому делу». Я хорошо помню свое состояние: я был готов к новому, третьему сроку. Пусть будет так. Это судьба. А мой долг оставаться прежним. Таким, как я есть. Я решительно сказал своим собеседникам, что готов принять новый срок и раскаиваться за свои публикации в «Русской мысли» не намерен.