Страница 24 из 39
Автор письма Евгений Викторов сообщил важную деталь: «В 1982 году, когда я работал корреспондентом александровской газеты «Голос труда», как-то зимой у меня в кабинете раздался телефонный звонок. Звонила моя бывшая школьная учительница, а к тому времени третий, идеологический, секретарь ГК КПСС. Интересовалась, езжу ли я в деревню Рождествено и цел ли дом В. Осипова. «Нужно немедленно его СЛОМАТЬ ДО КОНЦА. Может, кому-то из соседей дрова нужны, – сказала она. – Пусть берут все, что осталось от дома…» Так по приказу строителей коммунизма был сломан мой дом, чтобы там не жить ни мне, ни другим зекам. Это и к вопросу о том, как мы в «Вече» «прислонялись» к советской власти и верили в миф о «национальном перерождении коммунизма». Что же, при абсолютном отрицании советского режима, мы не должны были предлагать обществу ИНУЮ, национально-православную ИДЕОЛОГИЮ? Не должны были надеяться на эволюцию? Конечно, иудейско-масонские корни в коммунистической системе оказались сильнее и они победили в августе 1991 года. Или их победа была неизбежна и нам не следовало высовываться?
В марте 1974 года в обстановке резко усилившейся вокруг меня слежки мне пришлось объявить о закрытии журнала (поскольку передать его в другие руки, как я рассчитывал в начале января того же года, мне не удалось). Комитет государственной безопасности словно только этого и ждал. Мгновенно – 1 апреля 1974 г. – были произведены обыски в Ленинграде у моих соратников Г.Н.Бочеварова, В.Е. Конкина и П.М.Горячева (последний перепечатывал «Вече» в количестве 40–50 экземпляров и рассылал по стране подписчикам). 30 апреля 1974 года личным распоряжением председателя КГБ СССР Ю. В.Андропова было приказано Владимирскому управлению КГБ возбудить уголовное дело «по факту издания антисоветского журнала «Вече». Андропов уже определил, до решения суда, что журнал «антисоветский». Его подчиненным оставалось теперь только подгонять под это определение свои поиски. В конце 90-х прокрутили телефильм Евг. Киселева о славном генсеке. Настоящий панегирик Андропову: и принадлежность к «нации номер один», и большой ум, и поэтичность натуры (писал стихи, восторгался Ильфом и Петровым), и вытягивание Горбачева наверх… Словом, любимец закулисы…
Светлана Мельникова не согласилась с моим решением закрыть «Вече», несмотря даже на обыски 1 апреля 1974 г. в Ленинграде и выемку всех материалов «Вече» у П.М.Горячева. Она решила выпустить 19 апреля того же года десятый номер «Вече», поставив на обложке фамилию нового «редактора», жителя города Покров, бывшего сотрудника радиостанции «Свобода», добровольно вернувшегося в СССР и тем не менее репрессированного за «измену Родине» – Ивана Васильевича Овчинникова. Правда, сам Иван Васильевич на следствии показал, что никакого отношения к изданию 10-го номера не имеет, т. к. его «выпускали московские товарищи, в первую очередь С.А.Мельникова». Впрочем, 10-й номер чекистов не интересовал и никому не инкриминировался. Затем Мельникова и Овчинников объявили об окончательном закрытии журнала «ввиду уголовного преследования». В тех условиях я счел, что важное историческое дело не должно уходить в песок, и именно по причине уголовного преследования я решил вновь издавать православно-патриотический журнал. 1 августа 1974 г. совместно с бывшим политзэком Вячеславом Родионовым я выпустил № 1 журнала «Земля». «Гвоздем» номера стали православные беседы отца Димитрия Дудко, которые с зимы 1974 г. он вел публично в своем храме и даже заслужил у диссидентов титул «православного Сахарова». В этот же период я написал статью «Пять возражений Сахарову» в защиту патриотической позиции недавно высланного А. И.Солженицына.
В архиве «Хроники текущих событий» сохранилось «Заявление в связи с 35-летием Ю.Т.Галанскова» от 19 июня 1974 года, в котором воздавалось должное честному и мужественному узнику ГУЛАГа Юрию Тимофеевичу Галанскову (1939–1972). «Мы, бывшие узники и друзья Юрия Галанскова, напоминаем всем, в ком живо сострадание, что сегодняшний режим для политзаключенных в СССР есть продуманная система разрушения здоровья и глумления над человеческим достоинством. Циничное истязание генерала Григоренко, домучивание Буковского, Огурцова и сотен других «неисправимых» – вот «практический вклад» Советского Союза в дело международной разрядки». Подписанты призывали мировую общественность, Международный Красный Крест и «Эмнести интернейшнл» приложить все усилия для скорейшего расследования содержания политзаключенных в СССР. Заявление подписали: Леонид Бородин, Николай Иванов, Владислав Ильяков, Валентина Машкова, Владимир Осипов, Вячеслав Родионов, Станислав Серый.
Уголовное дело было возбуждено 11 мая 1974 г. Вначале лета специальным постановлением прокурора была официально арестована моя переписка (о чем я узнал, естественно, позже). Тем не менее где-то в октябре я получил по почте из ФРГ от недавно выехавшего за рубеж православного диссидента Левитина-Краснова приглашение мне и «моей семье» на выезд в Германию. Точнее, высылал приглашение не сам Левитин, а организация «Эмнести интернейшнл» и не в Израиль, как обычно «приглашали» диссидентов-демократов, а в Германию. Все заведомо знали, что даже формально по израильской визе я не поеду. Однако я отказался вообще от эмиграции и уведомил об этом всех вокруг. Мой помощник Петр Максимович Горячев, печатавший и рассылавший «Вече», против которого тоже было возбуждено уголовное дело, получил аналогичное приглашение из-за границы и выехал из СССР 13 октября 1974 г. Я же остался, чтобы принять следственно-судебный бой с богоборческим марксистским режимом. Андропов при всей своей ненависти к русофильству был умен и сознавал, что чересчур ссориться с русскими ему не выгодно и поэтому Осипова лучше выслать (и опозорить), чем сажать. Я же предвидел, что в случае моего бегства в «Известиях» появится погромная статья обо мне и моей деятельности и как я «смазал пятки жиром». На это я пойти не мог. Русское дело было важнее всего на свете.
Дело № 38
28 ноября 1974 года у меня было заурядное дежурство в пожарной охране. Обсуждали итоги последнего пожара. Горело чердачное перекрытие двухэтажной коммуналки. Очаг нашли быстро, в едком дыму вскрыли железную кровлю, проникли внутрь и раздавили Змея Горыныча сразу, не дав опомниться. Приказом премировали: по пятерке на брата. Я слушал своих александровских мужиков вполуха: мне было не до премии. Накануне в моем доме (сторожка кооперативного сада, где Валентина Ефимовна, с которой мы недавно расписались, числилась сторожем) чекисты из Владимира провели обыск. Были изъяты мои черновые наброски, перевод статьи «Другая оппозиция» из журнала «Венский дневник» № 12 за 1973 год, несколько «Открытых писем». Ни одного экземпляра «Веча» или «Земли» не обнаружили. А ведь именно из-за «Веча» и производился шмон. Я вернулся из Москвы в сумерках. Они, пожалуй, прихватили бы и меня, да сорвалось: я не сдержал слова, данного одному серому субъекту, который загодя, дней за пять, очень просил меня в этот день быть непременно дома и вернуть ему какой-то пустейший материал не то о йогах, не то об индийской философии (в который я и не заглядывал), что сам же и всучил мне при шапочном знакомстве. Жена (Валентина Ефимовна Машкова, с которой я заключил уже фактический брак в 1973 году, расторгнув фиктивные отношения с Найденович) рассказала, как йог прибыл ровно в девять, сильно удивился моим отсутствием, суетливо завернул «Веды» в пакет и – «до свидания». Свидания, увы, жду 31 год. Вышел язычник – вошли гебисты: начальник следственной группы УКГБ при СМ СССР по Владимирской области подполковник Евсеев, следователь Плешков (будущий мой основной выпытыватель), два александровских сотрудника КГБ плюс милиционер в форме. «Оружие есть?» – первый вопрос с порога. Стратеги, мыслят масштабно. Таких не проведешь. Что им журнал «Вече», разное там славянофильство и почвенничество, статьи о Церкви. Они видят сквозь. Как рентген. В отличие от рядовых советских граждан, им ведомо, что журнал «Вече» – очень хитрый, подозрительно безобидный. Курьезный случай: районный чекист подает Евсееву «Архипелаг ГУЛАГ», еще пахнущий французской краской. Шеф наорал на александровского недотепу: «Ты что, не видишь, это же Библия. Мы религиозную литературу не изымаем!» Вероятно, было указание «Архипелаг» не брать во избежание дополнительного шума: Солженицын был выслан лишь девять месяцев тому назад и все было свежо в памяти. Ночью я включил Би-би-си: передавали протест Сахарова против осуждения Айрикяна. Тогда еще неведомого мне Паруйра, с которым буду вместе голодать и бастовать. Спал мало. И вот утро, 28 ноября. К восьми часам я пришел на работу, в свою пожарку. Не переходить же на нелегальное положение редактору православного журнала. Они явились ко мне на работу часов в десять. Евсеев и Плешков. На черной «Волге». Приглашают проехаться с ними до площади. Там здание милиции и в этом же здании райотдел госбезопасности. В июле 1961 года этот домик горел от рук восставших «хулиганов». Мои пожарники помнили этот день прекрасно. Я отказываюсь ехать, пока они не предъявят мне свои документы. Гася возмущение, внуки Дзержинского подали мне удостоверения. «Теперь все в порядке. Я вижу, что вы – из КГБ, а не самозванцы. Поехали». Как был, в форме пожарного, в синей гимнастерке и синих галифе, набросив только плащ, я сел в «Волгу». Пиджак с карманами, записной книжкой и с разными бумажками ЗАБЫЛ на стуле в комнате отдыха. Потом его заберет жена. Едем. На площади, однако, не остановились (первая мелкая ложь с их стороны). Шоссе на Кольчугино. Елькино – центр сельсовета. Поворот к деревне Рождествено (раньше была селом, когда там стояла снесенная Хрущевым церковь), где мой дом, проскочили. Значит, дом, где я прописан, но не часто бываю, смотреть не будут. Потом я узнал, почему: компания Ефанова уже все осмотрела и все сдала госбезопасности. Еще летом. Спутники не успокаивались: «Мы – власть. А как вы себя ведете по отношению к власти?» (т. е. – потребовал у них документы). Говорилось еще что-то. Помнится, я сказал Евсееву: «Когда вас незаконно выгонят с работы и выбросят вон, я первый буду выступать за ваши права». Евсеев поежился, промолчал.