Еще немного о "Защите Лужина"

Петраков Игорь Александрович

Еще немного о "Защите Лужина"

"Защита Лужина"

В этом набоковском романе исследователи выделяют три отлично "прорисованных", если угодно - запечатленных - образа - самого героя, его отца / мать показана этюдно / и супруги Лужина, по характеристике Марка Липовецкого, "девушки, предельно чуткой ко всему незаурядному", "преданной", "волевой", напоминающей Зину Мерц / "Дар" / или Соню Зиланову / "Подвиг" /.

Остальные персонажи по приемуществу сомнительны, например, являвшийся вне сообразности с романным действием Валентинов. То, что Лужин не может вспомнить связанную с ним последовательность событий, не может изложить историю знакомства с ним - отнюдь не случайно. Валентинов, и вот, пожалуй, главное его определение, - по существу, призрачный персонаж. Так герой "Соглядатая" не может восстановить в памяти всю фабулу встречи с Кашмариным, так Лик не вполне понимает, как он оказался в страшном обиталище Колдунова. В рассказе Леонида Андреева "Он":

В то же утро, возвратившись с прогулки, во время которой все мы под предводительством господина Нордена играли в снежки, я ушел на несколько минут в свою комнату и написал письмо товарищу-студенту, жившему в городе. Друзей в жизни у меня не было, и этот студент не был моим другом, но относился он ко мне лучше других, был добрый и хороший человек, всегда готовый помочь / вспомните стедента Ушакова из романа "Соглядатай" - И.П. /. Смысл письма и чувство, с которым я писал его, было то, что я нахожусь в страшной опасности и он должен приехать... Но почему-то я даже не послал письмо, и уже долго спустя, после выздоровления, я нашел его в кармане тужурки запечатанным... И вообще надо думать, что с этого именно дня у меня началось странное ослабление памяти... на весь последний период моей жизни у Нордена ложится налет отрывочности и безпорядка. Я уже говорил, что не помню ни одного лица многочисленных гостей Нордена и вижу толко платья... как буто это не люди были, а раскрылся, ожил и затанцевал платяной шкап; но должен добавить, что и речей я не помню, ни одного слова, хотя знаю твердо, что все, и я с ними, очень много говорили, шутили и смеялись. Совершенно не помню я чисел и до сих пор не знаю, сколько времени, сколько дней и ночей прошло... И в то же время я с величайшей ясностью помню отдельные мелочи / так у Набокова герой видит шляпу в завершающей части рассказа "Образчик разговора" - И.П. / ...состоялся большой, даже грандиозный бал, от которого сохранился образ множества движущихся людей и необыкновенно яркого света, похожего на свет пожара или тысячи смоляных бочек. Положительно невозможно, чтобы на балу присутствовали только обычные гости Нордена: людей было так много, что, вероятно, были и другие, только на этот вечер приглашенные гости, потом разъехавшиеся. И с этим вечером у меня связано очень странное чувство - чувство близости Елены: словно и она присутствовала на балу. Очень возможно, что в саду и на дворе д е й с т в и т е л ь н о горели смоляные бочки и что я случайно или умышленно пробрался к тому месту берега, где стояла занесенная снегом пирамида, и долго думал там о Елене, но в тогдашнем состоянии моем вообразил себе нечто иное - другого объяснения я не могу найти. Но это только объяснение, чувство же близости Елены было и остается до сих пор таким убедительным и несомненным, что всю правду я невольно приписываю ему; я помню даже те два стула, на которых мы сидели рядом и разговаривали, помню ощущение разговора и ее лица... но тут все кончается. И теперь мне кажется минутами: стоит мне сделать какое-то усилие над памятью - и я увижу ее лицо, услышу слова, наконец пойму то важное, что происходило вокруг меня...

Примечательно, что все эти брутальные существа, не вызывавшие доверия персонажи, охотно показывавшие свою безпредельную осведомленность хотя бы в политических вопросах, не могли не то что поддерживать - выносить свидетельства действительной жизни. Скажем, в "Защите Лужина" герой пытается объяснить своему собеседнику элементарную шахматную позицию / с его стороны это "элементарная вежливость" /:

"Мы имеем ходы тихие и ходы сильные. Сильный ход..." "Так, так, вот оно что", - закивал господин. "Тихий ход это значит... компликация, - стараясь быть любезным и сам входя во вкус, говорил Лужин, - возьмем какое-нибудь положение. Белые..." "К сожалению, - нервно сказал господин, - я в шахматах ничего не смыслю... Мы сейчас пойдем в столовую" "Да! - воскликнул Лужин, - Мы просто возьмем положение, на котором сегодня был прерван эндшпиль. Белые: король сэ-три, ладья а-один, конь дэ-пять, пешки бэ-три, сэ-четыре. Черные же..." "Сложная штука шахматы" - проворно вставил господин и пружинисто вскочил на ноги, стараясь пресечь поток букв и цифр, которые имели отношение к черным" / 96, 45 /.

В романе "Приглашение на казнь" / в шахматы играли не только Пьер и Цинциннат, но и Гумберт Гумберт, и герой рассказа "Что раз один, в Алеппо" /:

"Он как бы нечаянно сбил несколько фигурок и, не удержавшись, со стоном смешал все остальные...

- В другую игру, в другую игру, в шахматы Вы не умеете, - суетливо закричал мсье Пьер" / "Приглашение на казнь", 2004, 122 /

Так птички и мыши из переведенной писателем на русский язык сказки "Алиса в стране чудес" не могли терпеть, казалось бы, вполне безопасного для них разговора о кошках. Отнюдь не самые привлекательные персонажи демонстрировали в романе неприятие шахмат.

Гимназическое, школьное прошлое как бы отброшено в сторону от романного действия, - так же, как и в случае с Валентиновым, Лужин не может вспомнить подробности / очевидно, не веселящие / своего "обучения": "...он в школе, должно быть, больше не бывал... не мог представить себе то ужасное ощущение... радость была - вот это / шахматы - И.П. / кладет конец школе". "Проклятый" школьный мир, "военные" и "революционные" кампании в романе Набокова отчетливо противопоставлены сакральному детству героя, теме и образу отца, - так, как он был увиден в эти годы.

Мы видим Лужина выступающим в разных шахматных соревнованиях в Петербурге, в Нижнем Новгороде, Одессе, а после 1917 года - в Европе, где рядом с ним периодически появляется Валентинов. Даже в снах Лужина теперь обозначаются порой "тени его подлинной, шахматной жизни... стройна, отчетлива и богата приключениями была подлинная жизнь, и Лужин замечал, как легко ему в этой жизни" / 96, 94 /. Апофеозом шахматной карьеры Лужина становится турнир, проходящий в одном из городов Германии / прообразом этого турнира, возможно, было соревнование сильнейших шахматистов Европы, состоявшие в 1925 году в городе Баден-Баден, победу в котором, кстати, одержал русский шахматист Александр Алехин /, в соответствии с расписанием которого герой должен встретиться в решающей партии с автором нового, дерзкого дебюта итальянцем Турати - последнему как раз достаются белые фигуры. Готовясь к предстоящей партии / в частности, читателю становится известно, что окончания турнира ожидает невеста Лужина /, Лужин разрабатывает собственную стратегию защиты против смелого дебюта удачливого итальянца - "защиту Лужина".

Однако в назначенный день "происходит странная вещь" - во-первых, непонятным для Лужина образом связанная с начинающимся искажением, изменением окружающего его пространства мира - "Он... в недоумении остановился... тут сразу должен был находиться шахматный зал. Вместо него был пустой коридор и дальше лестница. Лужин стал преодолевать непонятное пространство". В "романе" Ивана Тургенева "Похождения подпоручика Бубнова" с пространством происходили похожие "странности" - "...во всю длину улицы находились всего три дома - два направо, один налево... улица эта была без малого с версту" - явная картина сложения периферийного пространства, напоминающего лабиринт / в виде гармоничном представить расположение трех домов на улице длиной в один километр вряд ли возможно /. Впрочем, в "Защите Лужина" находим видение пространства иного характера, - в частности, в квартире Лужиных "комнаты выдвигались телескопом" - то есть одна комната, например, столовая, всегда описывалась в виду перспективы другой / в данном случае - гостиной / как второй план экспозиции, да и портрет самого Лужина состоял как бы из нескольких помещенных "одна в другую" картин, на каждой из которых герой был изображен сидящим за шахматной доской. Здесь же автор сообщает, что Лужин играл в шахматы "всегда". Так выражена в романе тема времени, - настоящего, действительного, критериального, времени, в котором находится герой, и которое не имеет, как говорится, ничего общего с призраками псевдомистериального прошлого.