Страница 16 из 22
Чрезмерное упрощение российской истории – искажение, и все же историки единодушны: непродуманная и катастрофически проведенная война с Японией обозначила собой начало конца имперской России. Даже империи – особенно они – склонны прыгать выше собственной головы. Концессия Бринера в Корее послужила той переломной точкой, в которой территориальные амбиции России превзошли ее способности, и «железный мост через всю Россию» завел чересчур далеко.
Всю войну семейство Бринеров – три мальчика и три девочки, возрастом между десятью и двенадцатью годами – боролось с обстоятельствами; но их богатство, разумеется, предоставляло гораздо больше возможностей, чем многим другим жителям Владивостока. Для начала, «Бринер и компания» теперь сами владели судами – и довольно крупной судоверфью притом, – которые могли при нападении на город перевезти всю семью в безопасное место. А если слишком опасным становилось напряжение в самом городе, они за несколько часов могли пересечь Амурский залив в Сидеми – даже ночью, при необходимости, поскольку Жюль на острове Кроличий построил маяк. Но Сидеми располагалось лишь в нескольких десятках километров от северного края Кореи, поэтому, если японские войска вздумали бы пойти маршем на Владивосток, они бы неизбежно оказались на участке Бринеров и Янковских без предупреждения. Нечего и говорить, что этот участок патрулировали хорошо обученные и обмундированные дружинники Михаила Янковского.
«Во Владивостоке военного времени была масса предпосылок для беспокойства»[57], – писал историк Стивен, – учитывая постоянный поток солдат и матросов на поездах и судах. Но беспокойный послевоенный гнев стал гораздо тревожнее после отмены военного положения. Вместе с миром настала демобилизация 90-тысячных войск, и бо́льшая часть их проходила через город, где все еще случались вспышки насилия: матросы и грузчики выясняли отношения с гарнизонной пехотой. Целые отрезки Транссиба иногда перекрывали бастующие, отчего создавались опасные заторы, и прижелезнодорожные городки переполнялись целыми полками безденежных озлобленных солдат, иногда – по целым неделям. Из тюрем и каторг по всему региону во время и вскоре после войны освобождались сотни, если не тысячи заключенных; все они тоже тянулись к Владивостоку и сосредоточивались преимущественно у множества опиекурилен в издавна существовавших корейских и китайских кварталах. Мак по-прежнему выращивался китайцами в дебрях Маньчжурии, и по всему Дальнему Востоку к опиекурильням относились терпимо – взять, к примеру, район Миллионки во Владивостоке. Но потасовки между докерами, солдатами, матросами и уголовниками подпитывались водкой по тридцать центов за пинту.
«Полная анархия»[58], по словам военного губернатора, воцарилась во Владивостоке 12 ноября 1905 года после чтения царского манифеста в соборе[59]: следующие три дня в уличных столкновениях погибло 38 человек, некоторые – прямо перед домом Бринеров на Светланской. Вспышка эта носила чисто политический характер – те, кто поддерживал избранную Думу, сражались со сторонниками абсолютного самодержавия.
• 6 •
Смута после революции 1905 года постепенно улеглась, и Жюль Бринер – ему уже исполнилось пятьдесят семь – сосредоточился на новом предприятии, которому суждено будет сыграть значительную роль на следующем отрезке российской истории. Девятью годами ранее, уже готовясь ко встрече с корейским императором, он начал осуществлять громадный горнодобывающий проект, хотя до сих пор ввести его в строй толком не удалось. Сначала его отвлекала корейская концессия, затем Боксерское восстание, за ним – Русско-японская война и революция 1905 года, но в итоге ему удалось запустить одно из ценнейших и долговечнейших своих промышленных предприятий, а с ним и основать новый городок, выстроенный в глуши практически на пустом месте. Так к его империи, прежде охватывавшей судоходство и добычу леса, добавилось горное дело.
В 1896 году знакомые искатели женьшеня, заходившие к Янковскому за пантами, молодыми рогами пятнистых оленей, которых разводил у себя на полуострове Янковский, – они также использовались в традиционной восточной медицине, – принесли ему образцы руды, найденные в пятистах километрах к северу от Владивостока. Образцы увидел Жюль; китайцы думали, что это серебро, и предложили показать ему место, где они их нашли. В образцах действительно содержалось серебро, но главным образом – каламин, высококачественный цинксодержащий минерал. Подвергнув образцы анализу, Жюль призвал на помощь талантливого русского исследователя Сергея Масленникова. Несколько месяцев спустя небольшая поисковая партия, в составе которой находился известный немецкий геолог, выступила в тайгу Сихотэ-Алиня вдоль реки, которую немногочисленные местные жители называли Тетюхе.
Искатели женьшеня провели их нелегким путем, последний отрезок – пешком, разведчикам пришлось отбиваться от диких кабанов, а подъем на восемьсот футов в горы был опасен. Там в подлеске расчистили небольшую площадку, в склоне горы, ровно в том месте, где были найдены первые образцы, пробили шурф. После долгих изысканий немецкий геолог объявил, что запасы руды на этом участке стоят ее извлечения. В 1897 году, приобретя у российского правительства права на добычу полезных ископаемых, Жюль водрузил здесь металлический знак пятнадцатифутовой высоты, определявший этот участок как «Первый рудник». В том году выработка оказалась незначительной – всего тысяча тонн. Меж тем 17-летний юноша по имени Федор Силин помогал геологоразведочным партиям Бринера отыскивать и другие горизонты залегания руд на горе, обещавшие богатую добычу цинка и свинца. Бригады рабочих вручную рыли там открытые карьеры. Позднее разработали еще несколько горных отводов, названных Жюлем в честь жены и детей: «Натальевский», «Борисовский», «Леонидовский» и т. д. – то были серные рудники с большим содержанием свинца, цинка и серебра. Несколько этих рудников действуют и сейчас, столетие спустя.
В 1897 году, по пути в Санкт-Петербург перед тем, как предложить концессию на реке Ялу царю Николаю II, Жюль начал планировать для этого места крупное механизированное производство. Никогда еще не начинал он такого громадного и сложного предприятия – глубоко в тайге, без местной рабочей силы и поселка, где она могла бы размещаться. Он уже убедился, что перевозить руду по суше через горы невыгодно; придется доставлять ее к побережью всего в 30 километрах оттуда. Естественная бухта Японского моря станет для этого предприятия портом; здесь руду будут грузить на суда и переправлять в промышленные порты Европы.
Но и такая переброска руды представляла собой немалые трудности. Жюль понимал, что придется строить свою железную дорогу. Ее очевидная стоимость превзойдет любые прибыли от рудников еще на много лет вперед; но поскольку пассажиров она перевозить не будет, ей и не обязательно быть полноформатной железной дорогой. О поездах Жюль задумывался с тех пор, как тридцатью годами ранее вопрос о трамваях и железных дорогах возник в Шанхае. Вместе с отцами Владивостока они также начали обсуждать и постройку трамвайной системы в городе.
Наконец в Тетюхе Жюль решил проложить узкоколейку[60]: небольшие вагонетки можно загонять прямо в штольни, где их грузили рудой, и они были достаточно устойчивы, чтобы проделать путь по рельсам, ведшим по речной долине к портовой пристани. Жюль знал, что в Швейцарии, где он впервые проехал в детстве по железной дороге, некоторые ветки проектировали с шириной колеи 60 см (около 21 дюйма), чтобы осуществлять транспортировку в горных местностях, а такая ширина колеи значительно у́же, чем для пассажирских или товарных поездов. Здесь грузовые поезда будут приводиться в движение паровыми локомотивами.
57
Стивен, стр. 101.
58
Там же, стр. 102.
59
См. также письма г-жи Прей от 12–17 ноября 1905 г. в: Элеонора Лорд Прей, Избранные письма, 1894–1906. Владивосток: Рубеж, 2012, стр. 280 и далее.
60
Этой частью истории я обязан неопубликованному отчету Ч. Э. (или Э. Ч.) Кидда о рудниках, озаглавленному «Тетюхе: история Тетюхинских рудников в Сибири» (Лондон, 1980), каковой мне любезно позволили использовать наследники мистера Кидда. Копию документа из архивов Лондонской школы экономики мне предоставил Джонни Видер, королевский адвокат Королевского колледжа, Университет Лондона, перед кем я в долгу за значительную часть информации о Тетюхе: В. В. Видер занимался исследованиями этого предприятия для своей работы «Горнодобывающая концессия Тетюхе, 1924–1932 гг.: русско-швейцарская история (где не лаяла арбитражная собака)», опубликованной в: Liber Amicorum Claude Reymond: Autour de l’Arbitrage, Париж: Эдисьон Жюри-Классёр, 2004. Кроме того, нынешние владельцы концессии Тетюхе «Дальполиметалл» организовали для меня в 2004 году продолжительную экскурсию по рудникам и всему этого району, когда я услышал и множество рассказов местных жителей.