Страница 28 из 31
— Александра, расскажи сказку!
Илья был моей постоянной аудиторией.
Неграмотный, он очень любил слушать, а я рассказывал, увлекаясь его восхищением. За две недели я передал ему весь мой богатый запас Перро, братьев Гримм, Афанасьева, Андерсена. Когда же запас кончился, я начал варьировать и импровизировать сам, по способу Шехерезады. Стоило посмотреть, как он торопливо понукал:
— Ну, ну… а царь что сказал?
День шел за днем, а работа моя двигалась плохо. Мне попался скверный участок, ель и сосна, но мелкая, а ель, как известно, часто завита внутри штопором, так что раскалывать ее очень хлопотливо. Однако за две недели я нарубил куб и три четверти.
Снег везде сошел. Запахи и сырость весны были тревожны. Дремучий, молчаливый лес окружал меня. Раздавались здесь только отдаленный звук топора Ильи и изредка треск в чаще неизвестного происхождения. Стук упавшей шишки, стук дятла, скачок белки, хвост убегающей лисицы — все это в течение дня как события. Мальчиком я стремился к дикой жизни в лесу, а теперь, еще не понимая разумом, чувствовал, что такая жизнь в сущности мне чужда. Кроме того, у меня не было будущего. Босяк… лесной бродяга… чужой здесь и чужой там.
Речка, бывшая неподалеку, еще не вскрылась, однако сквозь лед начала проступать вода. Я ходил смотреть заготовленные для скидки дрова. По обоим обрывистым берегам, составленные в три-четыре яруса, тянулись на несколько километров высокие поленницы, навезенные сюда еще прошлым летом. Они подступали к самому обрыву. Сброшенные в полую воду, дрова приплывали в заводскую запруду. За ближайший к воде ряд платили десять копеек за прогонную сажень; второй стоил пятнадцать копеек, третий — двадцать пять и четвертый — сорок. Впоследствии, хлынув сюда толпами из окрестных селений, мужики с бабами первый ряд сбрасывали почти мгновенно с помощью рычагов, продвинутых под поленницу, но с другими приходилось труднее, а насколько труднее — расскажу дальше.
Когда сошел весь снег, а лед начал постреливать, в нашу тесную хижину прибрело человек тридцать — мужики, бабы, парни и девушки. Скидка ожидалась со дня на день. Все почти крестьяне приходили семьями.
Лед шел с утра, за ночь он поредел, река поднялась до краев обрыва, и рабочие кинулись занимать участки. Десятник отводил столько, сколько просила каждая группа или семья. Мне дали в общей сложности саженей пятьдесят дальних и ближних дров. На другом берегу тоже засуетились артели, и река в лесу приняла вид битвы: куда ни взгляни, летели, кувыркаясь над ревущим течением, стаи черных поленьев. Я никогда не видел такой исступленной, такой бешеной работы. Передние поленницы были сброшены быстро. Начал таять и к вечеру истаял второй ряд, и тут началась мука над третьим, над четвертым рядами, потому что теперь каждый бросок требовал меткости и основательного размаха.
Летели, кувыркаясь над ревущим течением, стаи черных поленьев
Часть народа летала по берегу, подбирая и сбрасывая в воду недоброшенное. Работающие оставались у реки до конца скидки. Ночью в лесу пылали сотни костров, возле которых отдыхали и ели, но спать никто не ложился три дня, разве самые немощные.
Сильное эхо окрестностей сообщало ночью картине скидки характер дьявольской оргии, особенно когда на красном блеске костров, обвеянные дымом и речным паром, мелькали всклокоченные черные фигуры. Удесятеряя крики, гул ударов о льдины и воду, плещущий шум дров, тысячами летевших сверху в стремительный поток, полный водоворотов, эхо неистовствовало дико и оглушительно. Вверх и вниз по течению работали тысячи людей.
На четвертый день скидки утром я вышел из хижины. В лесу было тихо, Скидка окончилась. Я два дня просидел безвыходно дома, оправляясь после непосильного потрясения зверски тяжелой работы.
Пройдя немного к реке, я услышал странные звуки — вздохи, стоны, шопот и причитанья. Местами кусты шевелились.
Это возвращалась наша партия, человек сто. Мужики шли с трудом, еле волоча ноги, опираясь на палки. Некоторые карабкались на четвереньках. Несколько баб сидело под кустами. Они маялись, качая головой из стороны в сторону или, наваливаясь животами на сложенные руки, тихо ревели. Лица всех были черные, истощенные. Один парень лежал на спине навзничь с открытым ртом, быстро и часто дыша.
Илья сильно исхудал: лицо у него почернело, опухло, но он был доволен, потому что выгнал тридцать рублей.
После скидки я работал три дня с одной партией по сплавке. Рабочие идут с острыми баграми, по обоим берегам речки, сталкивая в воду застрявшие в траве и выплеснутые водой на берег поленья. Иногда возле кустов образуются настоящие заторы. Их расталкивают. Так партия действует до самого завода, — до огромной запруды, где плотно сбившиеся дрова буквально вытесняют воду, и по этому настилу может свободно пройти рота солдат.
С рассвета до вечерней зари я шагал по колено в ледяной воде и не схватил даже насморка. А ведь я два раза лежал в вятской больнице больной суставным острым ревматизмом после пустяковой простуды! Я хорошо помню, что ноги мерзли только в начале дня, потом им становилось горячо. Ночью, ночуя в попутной хижине дровосеков, я заботливо сушил портянки и лапти, — как будто утром мне снова не предстояло проваливаться по колено в трясину и набухший по берегам рыхлый лед.
Плата была рубль в день.
Утром четвертого дня на самодельном плоту отправлялся на завод старик-дровосек, худой и слезливый человек. Он взял меня на плот. Мы проскочили невредимо через десятки кипящих пеной порогов. Задачей старика было сталкивать застрявшие на порогах дрова — целые горы дров. И эта задача была благополучно выполнена.
Выехав в восемь утра, к закату солнца мы были уже в заводе.
КАК ЭТО БЫЛО
БЕРНАРД РИВЕС
Рассказ Анио Каллас (из воспоминаний о 1905 годе)
Перевод с финского Н. В.
Рисунки худ. Жарова
Волна забастовок прокатилась по всему Прибалтийскому краю. Крестьяне, изнывавшие под гнетом помещиков-баронов, отвечали на притеснения погромами и поджогами помещичьих имений. Повстанцы быстро сорганизовались в настоящие боевые отряды и навели ужас на своих вековых угнетателей.
Семьсот лет бароны держали в рабстве «серое стадо», которое теперь осмелилось не только поднять голос в защиту своих прав, но и дерзнуло посягнуть на собственность притеснителей.
Революция 1905 года дала здесь хорошие всходы.
Взбешенные бароны и царские чиновники наводнили Прибалтийский край карательными отрядами. Рекой полилась повстанцев. С необычайной жестокостью истреблялись повстанческие отряды, беспощадно расстреливались все те, на которых падало малейшее подозрение со стороны помещиков и охранников. Но мятежный дух долго еще держался среди крестьян, которые не хотели отказаться от пред’явленных землевладельцам требований.
Поздно вечером в октябре 1905 года карательный отряд, состоявший из конницы, пехоты и артиллерии, численностью более тысячи человек, вошел в деревню Сесвеген. Немедленно было арестовано десять человек во главе с Бернардом Ривесом — лучшим ораторам и непримиримым борцом за свободу.
Бернард Ривес был арестован