Страница 37 из 39
– Не захочу, не захочу, успокойся, – подтвердил Стеблов виноватым голосом, видя, что здорово расстроил жену известием об уходе и о потере заработков, после чего добавил как можно уверенней: – Что я – ненормальный что ли, чтобы дважды в одну и ту же реку пытаться входить. Поищем что-нибудь получше и попривлекательнее в материальном плане… Я же – кандидат физико-математических наук у тебя, как-никак. Ёлки-палки зелёные! Передо мной все дороги открыты! Хочешь – в науку иди, хочешь – преподавай. Лет десять назад, помнится, когда я только-только кандидатскую защитил и университетские стены покинул, за такими специалистами, как я, настоящая шла охота. Все хотели заполучить к себе такого крутого сотрудника, прямо на части рвали. Я думаю, с той поры мало что изменилось. Даже и после этой ельцинской перестройки…
28
На такой вот оптимистической ноте и закончили они разговор. А уже на следующий день, встав пораньше и взяв по звонку отгулы на фирме якобы по болезни, Стеблов кинулся искать себе новое место службы, что на поверку оказалось делом совсем не простым в свете последних событий. Угорело пробегав несколько дней по Москве и встретившись с прежними приятелями по Университету и аспирантуре, обстоятельно с ними переговорив, проблемы обсудив насущные, наш герой-коммерсант вдруг к ужасу своему обнаружил, что он, простофиля, всё самое главное-то, оказывается, и пропустил, проторговал заграничным пивом и жвачкой. Которые, как выяснялось, заслонили от него всю текущую, ореформленную Гайдаром и Чубайсом жизнь непроницаемой розовой плёнкой.
А жизнь-то, между тем, была ужасной в стране, тяжелейшей и беспросветной прямо-таки для фабрично-заводского рабочего люда и интеллигенции. И эпоха правления Б.Н.Ельцина для этой категории граждан кардинальным образом отличалось от прежнего славного советского времени, как небо отличается от земли, или как день от ночи. Ельцин с помощниками вздыбили и перевернули страну, поставили её с ног на голову словно часы песочные. И то, что ценилось и культивировалось тогда, что хорошо оплачивалось и уважалось, – теперь это вдруг сделалось отжившим, бесполезным и смешным, никому, по сути, не нужным, не интересным. Учёные и инженера, преподаватели технических вузов, кем вознамерился опять начать работать Стеблов, в новой России оказались людьми совершенно лишними – изгоями и чуть ли ни паразитами, от которых власти старались избавиться побыстрей как от клопов-кровопивцев. Это чувствовалось по всему; это было видно невооружённым глазом.
Зато как тараканы в бомжовнике плодились повсюду посредники-торгаши, воры, громилы и рэкетиры, нарко-дилеры, сутенёры и проститутки. А ещё – маньяки разные и аферисты, растлители человеческих душ, опустошители чужих кошельков и карманов. Плодилась нечисть, короче, служители тёмных сил, или славное воинство Сатаны, грозного и безжалостного Люцифера. Оторопевший от увиденного Вадим тогда это быстро понял, возжелавший вернуться в прошлое.
Интеллектуальная же элита страны при Ельцине оказалась в глубокой опале, или в заднице, если совсем уж грубо, – на свалке Истории, на помойке. Правительство махнуло на прежних кумиров и рыцарей Духа рукой: платило им либо гроши, либо совсем ничего не платило, по полгода и больше задерживая зарплату, прокручивая её в коммерческих банках для собственной пользы и выгоды.
«Хотите – работайте, не хотите – не надо: плакать по вас не станем; пишите заявление на расчёт и гуляйте себе на здоровье: без вас как-нибудь обойдёмся в современных рыночных условиях, – был у Гайдара с Чубайсом девиз. – Идите себе тогда, дескать, с Богом на все четыре стороны: мы никого не держим, работать не заставляем. Мы же ведь демократы, не диктаторы никакие, не Сталины. Поэтому и ведём себя по-людски и по-демократически… Денег у нас на вас, дармоедов, нет и в ближайшем будущем не предвидится, – говорим честно. Так что хватит сидеть, штаны протирать и в носу целый день ковыряться. И хватит изобретать и умничать, гениев из себя корчить – кончилось ваше время. Шабаш, парни, завязывайте давайте с изобретениями-то! Столько уже всего наворотили и наизобретали за 70 советских лет – девать те ваши изобретения некуда. Хоть пруд ими бери и пруди, честное слово, или печку топи деревенскую. Лет на десять, поди, хватит; а, может, и того больше. Куда к чёрту!…»
От подобной позиции и директивной установки правительства в академических институтах Москвы, что занимались чистой наукой, да и в столичных вузах тех же господствовали паника и пессимизм, куда ни приди, уныние и чемоданное настроение. Учёные сотрудники их были в шоке, в глубокой нищете и прострации. И не знали, что делать, что предпринять: либо остаться на прежнем месте и прозябать-голодать безо всякой надежды на будущее и перспективы, либо уволиться и удавиться. Сил выносить и терпеть весь этот ельцинско-гайдаровский шабаш у многих просто не оставалось.
И только самые предприимчивые и деловые, самые крепкие и энергичные поняли, что их институты рано ли, поздно ли, но прикроют, и наука долго ещё не будет нужна. И им, поэтому, побыстрее нужно всё бросить здесь, в России, продать квартиры, дома и машины, и побыстрей уезжать из страны куда глаза глядят – если кто ещё хочет профессию и знания сохранить, и продолжать научными исследованиями заниматься. В противном случае надо менять профессию и мировоззрение: становиться банкирами, предпринимателями, депутатами, чиновниками и бухгалтерами на самый худой конец – и начинать здесь вместе со всеми крутиться-вертеться и воровать, набивать бесхозным советским добром свои квартиры и дачи, виллы и гаражи, а долларами – счета банковские. Других вариантов прожить тогда у работящего и образованного советского гражданина просто не было…
В этот период начинается массовый отъезд молодых и талантливых советских учёных на Запад в поисках лучшей доли. Там им на удивление быстро – нонсенс вроде бы для кичливой Европы или Америки, что традиционно крайне ревниво и жёстко оберегают самих себя от разного рода нашествий и поползновений, – там всем им предоставляли условия для работы, для жизни творческой, сносной. Что означало, как теперь ни оправдывайся и ни крути, что Запад хищнически начал пользовался опять нашим интеллектуальным добром, что выращивалось десятилетиями в СССР, бережно копилось и культивировалось, доводилось до передового уровня и лучшего вида. Все прежние друзья-товарищи Стеблова, или почти все, кандидаты и доктора наук, славные выпускники МГУ, механико-математического факультета в частности, в итоге и укатили туда, поменяли гражданство и подданство – у кого не было формы секретности, кто не работал на оборону и советский космос. И все они добывали славу в расцвете лет Европе, Америке или Канаде той же – но только не своей Родине России, где когда-то родились, выросли и воспитались, ума и сил набрались, получили достойное образование. Разве ж это правильно, скажите?! разве ж по-государственному?!
Именно в это время в Америке появляются знаменитые Силиконовые и Кремневые долины, где все передовые новаторские идеи исходили и исходят от русских учёных как раз, эмигрировавших при Горбачёве сначала, но массово – уже при Борисе Ельцине. А американские менеджеры-хозяева, Биллы Гейтсы всякие, им там только зарплату платили и платят за рабский подневольный труд и подсчитывают барыши баснословные. Другого там ничего не любят и не хотят, не знают и не умеют, как только деньги считать, да чужими мозгами и идеями пользоваться…
Стеблову, как бывшему учёному-оборонщику, за границу был путь закрыт из-за недавней формы секретности, которой он всё ещё обладал. Да и не захотел бы он ни за что бросать свою несчастную, но очень любимую Родину, становиться гражданином другой страны, учить постылые иностранные языки, а свой родной забывать постепенно – то есть, по-живому резать духовные русские корни, родительско-дедовскую пуповину.