Страница 36 из 39
– Хочешь вот, расскажу тебе в двух словах, на чём держится вся торговля, бизнес? Как реально живёт любой бизнесмен, Колькин брат, например, в каком дерьме ежедневно возится? – неожиданно обратился Стеблов к жене.
– Расскажи, – покорно согласилась та, поражённая услышанным от супруга.
– Так вот, держится Колькин брательник и всё его дело торговое исключительно на знакомствах и связях, как я уже говорил, которые он активно заводит всю жизнь, которые старательно поддерживает, мотаясь по кабакам и притонам по вечерам, по презентациям и фуршетам. Именно там, в кабаках, и совершается основная масса всех сделок, запомни, там же заключаются и наиболее важные договора – не в офисах, не в конторах… Поэтому если ты хоть раз туда не придёшь по какой-то причине – всё, пропал: тебя вычёркивают из списка моментально, и ты попадаешь в категорию неблагонадёжных. Никто уже никогда никаких дел с тобою иметь не станет, копейки не заплатит тебе… Но там надо непременно пить, на презентациях и фуршетах этих: и много, и часто, почти ежедневно. И ещё непременно надо развратничать, непременно! чего я категорически не терплю, что больше всего порицаю в людях – прелюбодеяние!… А там ты без этого не проживёшь, ни единого шага не ступишь, как ни крутись и каким ни будь по натуре чистым, стойким и правильным… Колькиному брату всё это нравится, такая “сладкая” жизнь и такая “малина” ежевечерняя. Ладно. Пусть, пусть себе живёт и здравствует: “клубничку с малинкой кушает”. Ему и жену поменять – что тебе высморкаться. У него уже столько их разных было – не сосчитать… А мне? Каково мне-то будет в этом гнилом вертепе?…
– Ты вот знаешь, например, что основная масса женщин, что в нашей торговле крутятся: все эти так называемые бизнес-леди и безнес-вумен крутые и деловые, и очень самостоятельные, – так вот все они одинокие в основном, незамужние. И все дюже сильно голодные и безнравственные из-за этого. Они с тобой ни одну сделку пустяшную не заключат и ни один контракт не подпишут, пока ты их, дур озабоченных, не напоишь и не удовлетворишь, удовольствия пока не доставишь. И это не редкость, не исключение, уверяю тебя, – там это, опять-таки, правило, негласный торговый закон, как и таблица умножения в математике. Там все так работают и живут, в этом грёбаном, грязном бизнесе: ежедневно пьют как скоты и потом всю ночь как кролики трахаются. Другого там ничего не знают и не умеют, и не хотят знать и уметь. Потому что дебилы полные, как я уже сто раз говорил, животные: одними инстинктами только живут, одними страстями и похотью. Там такая мерзость и грязь, про которую мне тебе и рассказывать-то дальше совестно!
–…И наш сосед Николай так живёт? – настороженно спросила жена Марина, губы в ухмылке скривив, вроде как не доверяя мужу.
– И Николай, – утвердительно кивнул головою Вадим. – Он что, рыжий что ли?!
– То есть, ты хочешь сказать, что он Гальке своей изменяет? – тихо, но твёрдо стала допытываться жена, заметно в лице изменяясь, усталой и расстроенной сразу же становясь, будто бы описанной только что жизнью убитой.
– Изменяет, да, – с готовностью подтвердил было Вадим свои же собственные слова… и тут же и осёкся на полуслове. – Ты только… это… смотри, Гальке не проболтайся, – жалобно попросил он супругу. – А то такое начнётся! С Колькой врагами станем навек, знаться совсем перестанем.
–…Колька, ты хочешь сказать, кутилка, прохвост и кабель, как и все торгаши? – через паузу поинтересовалась жена, крайне расстроенная таким поворотом дела и неожиданным разговором таким, и будто бы и не расслышавшая предупреждения. – Тоже пьянствует и развратничает напропалую?
– Да, именно так: и пьянствует, и развратничает на пару с братом, – утвердительно закивал головою Вадим, удивлённо затылок почёсывая. – И делает это не через силу, не из-под палки, уверяю тебя, а с большим-пребольшим удовольствием. И угрызений совести потом не испытывает, вот что поразительно-то… Знаешь, Марин, для меня это и самого стало большим откровением, честное слово. Я-то думал, по прежним советским годам, что он такой же идеалист, как и я. Хороший, – думал, – добрый, весёлый, беспечный и бесшабашный парень. Абсолютно честный и бескорыстный, что главное, любитель походов, театров и книг, любитель задушевных компаний. Думал, что торговля и он – две вещи несовместимые. Потому так долго с ним и общался, дружил… Но, вижу теперь, что ошибся, увы. Он оказался таким же жуком и таким же пройдохой бессовестным, как и его брат: одного поля ягодки. Не успел на фирму прийти, как уже с бухгалтершей нашей снюхался, сорокалетней еврейкой Райкой. Живёт теперь с ней в открытую вот уже сколько месяцев, по кабакам почти ежедневно мотается, потом к ней на хату едет – любовь там крутить… Бухгалтерша эта сначала с братом его жила, а теперь на Кольку переключилась, стерва, когда его брат другую себе завёл, посимпатичнее и помоложе. Не долго расстраивалась и горевала, словом, не до того… Незамужняя! – чего ей! Ей, дуре гладкой и праздной, чем больше мужиков, тем лучше. Оголодала, сучка.
–…А Галька-то чего же тогда молчит, интересно, не чешется? – произнесла Марина задумчиво, удивлённая и расстроенная до крайности такими неожиданными известиями. – Ни разу я от неё не слышала жалоб на то, чтобы Колька ей изменял, чтобы с какою-то там бабою на стороне путался.
– Так он же ей не говорит про это, наверное: про любовницу-то свою похотливую и служебный роман, – искренне засмеялся Вадим, слыша слова такие. – Наивная ты у меня девчонка, Марин, наивная и смешная. Кто же про такие вещи жёнам своим рассказывает! Он ей, наоборот, всё про свои дела крутые плетёт: что, мол, так поздно приезжает домой потому, что “базары с кем-то перетирает”, “стрелки наводит”, важные переговоры ведёт – якобы почву для собственного дела готовит. А на самом-то деле… на самом деле он только Райку одну ежедневно холит и “трёт”: задницу ей и передницу до блеска вылизывает… Да меня регулярно предупреждает, прохвост, чтобы я, в случае чего, Гальке его подтвердил, что он действительно до позднего вечера на фирме как проклятый “пашет”… Представляешь, что Галька мне скажет, когда обман его вскроется, и он её бросить, к примеру, захочет. И на нашей бухгалтерше с дуру взять и жениться, красоте такой. Кошмар! Она глаза и ему и мне тогда выцарапает, жизни нас обоих лишит. Она у него баба отчаянная, Галька-то, на всё пойдёт – с горюшка и обиды…
Рассказ про любовницу и измену сильно не понравился жене Стеблова, которая уже и пожалела даже, что этот разговор начала. Такая правда грубая и неприкрытая, пусть даже и про соседку, ей совсем не понравилась, ну просто совсем. И идти самой по соседским следам ей, естественно, не хотелось… Она надолго задумалась, в себя ушла, губки прикрыла плотно… и потом, минут через пять, произнесла холодно, с прищуром взглянув на мужа:
– То есть, ты уже твёрдо намерен уйти с работы – я так тебя поняла? да? Торговля, бизнес тебе не в радость.
– Да, именно так! Поняла ты всё быстро и правильно, молодец! Не престало мне, выпускнику МГУ им.Ломоносова, кандидату наук к тому же, математику самой высокой пробы, в торговом дерьме возиться, водку сутками жрать да дур озабоченных трахать. Я, сколько себя помню, всё время стремился наверх, к вершинам Духа и Разума. Опускаться добровольно в болото, в дерьмо и грязь не в моих правилах и принципах.
– Это всё громкие слова, Вадим, годные для девочек молодых, для трибуны, – устало поморщилась жена. – От них, как ты сам понимаешь, мало проку. Их на хлеб не намажешь, в тарелку вместо щей не нальёшь, и детей и себя не накормишь… А есть и пить нам требуется каждый день, вот что прискорбно-то, постоянно требуется одеваться и обуваться… Так хорошо жили в последнее время, и вдруг – на тебе: ухожу. И катись ты, спокойная и сытая жизнь, куда подальше… Ладно, не будем о грустном, как говорится, – улыбнулась она невесело, – лучше, куда пойдёшь работать, скажи? В институт-то свой прежний не захочешь ведь возвращаться, надеюсь?