Страница 22 из 39
На лице Петра был ужас. Андрей подумал, как бы и этот не сошел с ума от страха, и позвал Григория:
— Пойдем, брат Григорий, пройдемся.
Григорий покорно встал с колен и вышел с Андреем в коридор. Андрею и самому стало жутко. Впервые довелось ему встретиться с умалишенным. Они были совсем одни, если не считать Петра. «Вдруг Григория охватит буйство? Тут как в могиле, кричи не кричи, на помощь никто не придет. Что тогда делать?» — думал он.
В это время Григорий неожиданно вбежал в туалет, стал на колени перед унитазом и стал на него молиться. По временам он с благоговением целовал грязный стульчак.
— Се престол божий, — пел он глуховатым голосом. — Се святая святых…
Андрей хотел было оттащить святотатца, но махнул на все рукой: «Шут с ним, пусть молится, лишь бы Петьку не беспокоил. Парень и так что-то не в себе…»
Подъехала машина, и в изолятор в сопровождении инспектора отца Вячеслава и Бородаева вошел врач с двумя санитарами. Врач сразу констатировал помешательство на религиозной почве и укоризненно сказал отцу Вячеславу:
— Ваше заведение — основной поставщик подобного рода больных. Когда вы только кончите калечить людей!
— Мы тут ни при чем, — спокойно ответил отец Вячеслав. — Они сами себя до этого доводят.
— Э, бросьте!.. Почему же из других учебных заведений не поступают к нам душевнобольные, а только из вашего?
— У нас своя специфика: мы не только учим, но и воспитываем…
— Вот, — врач кивнул на Григория, — плод вашей деятельности. И когда это только кончится?
— Это вас не касается, — отрезал отец Вячеслав. — Делайте свое дело, а мы будем делать свое!..
Когда «блаженного» увезли, Андрей долго еще не мог опомниться. Лежа на постели, он думал о Григории, о Петре и о себе. Вспоминая «подвиги», приведшие его в изолятор, Андрей твердо решил навсегда отказаться от всякого рода религиозных излишеств. «Буду, как все! Нечего мне мудрствовать. Не то и я «сподоблюсь» такой же судьбы», — думал он, засыпая.
Вдруг что-то разбудило его. Он открыл глаза и увидел Петю, который ходил по комнате. Видно было, что он сильно взволнован.
— Петрусь, что с тобой?
Юноша окинул Андрея странным взглядом. Глаза его были широко открыты.
— Тебе плохо?
— Нет, ничего.
— Тогда ложись, спи.
— Я лягу.
— Прошу тебя, Петя, ложись, отдохни.
— Бедный Григорий! До чего они его довели. Нет, бог не допустил бы… Страшно… Страшно мне… Кажется, я один на целом свете… Нет никакого бога, слышишь, нет его… Все обман один… И мы с тобой обмануты. Напрасно прошла моя молодость. Ничего я в жизни не видел и не увижу…
— Успокойся, Петрусь. Все у тебя впереди: и жизнь и молодость.
— Что жизнь? Что молодость? Кому мы нужны?
— Людям! — твердо ответил Андрей.
— Каким людям? Люди обходятся без нас, попов. Верующих становится с каждым днем все меньше. Что нас ждет? Что, скажи мне?
— Нас ждет паства, верующие. Они нуждаются в нас, священниках. Мы понесем им вечные истины добра и справедливости, будем спасать их души…
— Да? А мне кажется, что без попов, которые только морочат головы, им было бы лучше…
— Что ты говоришь, Петр? Ты же без пяти минут пастырь!
— Не буду я пастырем, не хочу!.. Хватит, насмотрелся на них… Не хочу жить так, как они, как живет брат. Разве это жизнь человеческая? Вечно вокруг него старухи, глупые, неразумные, блаженные да вонючие монахи.
— Убогим людям мы и нужны.
— Не нужны! Им не наши утешения требуются, а настоящая помощь. А мы им о боженьке толкуем. Обман… кругом обман…
— Если религия — обман, то зачем ты здесь? Иди в мир и живи себе мирским человеком.
— Кому я там нужен? Смеются над нами, не доверяют… Да и специальности нет у меня, кто примет меня на работу.
— Попробуй…
— Легко тебе говорить: попробуй! Такими вещами не шутят. Легко советовать, когда у тебя родные есть, свой дом. У меня же нет никого, кроме брата. Если я уйду из семинарии, откажусь от религии, брат проклянет. Он у меня за отца и мать, а легко ли жить под родительским проклятием?! Нет, мне все дороги заказаны. Выхода нет, — вздохнул Петя.
— Ты взволнован. Ложись-ка спать. Утро вечера мудреное.
— Спокойной ночи тебе… Не сердись на меня и прости, ежели тебя чем обидел…
— Чего зря говоришь? Спи!
— Прощай, брат…
— Спокойной ночи.
Андрей, утомленный необычным днем, быстро уснул. Утром его разбудил голос Бородаева, пришедшего проведать больных.
— Как себя чувствуешь, Смирнов? — спросил лекарь.
— Неважно.
— Температуру мерил?
— Я только проснулся.
— Меряй… А где Петя?
— Должно быть, в туалете.
— Что-то долго он там.
— А куда ему спешить.
Все-таки Андрей поднялся с постели и пошел в уборную. Дверь была заперта. Он постучал. Молчание. Андрей позвал Бородаева. Иван взволновался.
— Что с ним? Как он себя вчера вечером чувствовал?
— Вроде ничего. Только взбудораженный какой-то был.
И Андрей рассказал о ночном разговоре.
— Уж не случилось ли с ним чего? Пойду в семинарию, позову людей, пусть взломают дверь…
Вскоре он вернулся в сопровождении двух рабочих и помощника инспектора. Стали ломать дверь.
Когда ее сняли, предстала страшная картина: на крюке, вбитом в стену, на ремне от брюк висел удавившийся Петя.
МАША
Андрей не мог больше находиться в страшном для него теперь изоляторе, и его увезли в городскую больницу.
Здесь бурсака поместили не в общей палате, а в отдельной комнатушке, предназначенной для тяжелобольных. Видимо, больничное начальство учло, что семинарист не обычный больной. Чтобы избавить его от расспросов и любопытства посторонних, ему предоставили отдельное помещение.
Через два дня Андрея навестил Гатукевич. Андрей несказанно обрадовался ему. Отец Лев рассказал Андрею, что семинарское начальство, которому до крайности была неприятна история с самоубийством, постаралось замять ее. Бурсакам объявили, что Петя покончил с собой в припадке безумия, что и раньше он был не вполне нормальным и держали его в семинарии из жалости к человеку, которому некуда деться, и из уважения к его брату — примерному монаху и студенту духовной академии. Поскольку по церковным канонам самоубийц отпевать в храме не полагается и молиться за них нельзя, труп Пети отвезли сначала в морг, а затем похоронили на городском кладбище. Семинаристы и даже брат Петра в похоронах не участвовали, присутствовал один лишь Дон-Кихот, которого командировали «для порядка».
Гатукевич сказал Андрею, что решил не ехать на каникулы, чтобы усиленно заняться философией и побывать в Москве.
После ухода приятеля Андрей пробыл в больнице еще несколько дней. Дело шло на поправку, и ему уже разрешали прогуливаться по больничному коридору.
Палату, где лежал Андрей, обслуживала медицинская сестра, молоденькая девушка. Звали ее Машей. Приветливая, простая и веселая, она нравилась Андрею. Видимо, и он ей приглянулся. Несколько раз в день Маша заходила к нему, спрашивала, как он себя чувствует, приносила лекарства и сидела у койки, пока он измерял температуру.
Постепенно они разговорились. Маша расспрашивала молодого человека о семинарии, о его учебе, товарищах. Интересовалась, как он попал в столь необычное учебное заведение. Андрей рассказал ей о своем детстве, о том, почему стал верующим. В свою очередь, и он попросил Машу рассказать о себе.
— Что мне говорить? Моя жизнь короткая и простая. Родилась я здесь, в Загорске. Отец рано умер. Остались мы вдвоем с матерью. Окончила семь классов, потом медицинское училище и теперь работаю здесь.
— Нравится вам работа?
— Нравится. Правда, хотелось бы учиться дальше, стать врачом.