Мёртвая зыбь

— Какая книга мудрости? — удивился Званцев. — У меня такой нет.

— Это я так назвала твою записную книжку, куда ты записываешь все пришедшие в голову мысли и стихотворные строчки.

— Зачем же мои черновики? Есть солидный том афоризмов всех времен и чудесная книга “В мире мудрых мыслей”, откуда я заимствовал немало эпиграфов.

— Нет, нет! Это все чужое, другим известное. А здесь твое… и про нас…

— Вот не думал…

— А ты переписала? — спросила Лена.

— Нет. Я запомнила.

— Тогда ты будешь нашей записной книжкой! — Решила Лена. — Открывай страничку.

И Ксюша послушно процитировала:

“Лучше быть “мало обещающим”,

Чем “малобещающим”

— Ой! Это, если не о нас, то для всех нас! — воскликнула тоненькая Ира.

— И для меня? — спросила смышленая Алиночка.

— Конечно, и для тебя, — заверила идущая с ней рядом Лена.

— Это, чтобы не задаваться, — по своему расшифровала Алина и побежала по дорожке за ушедшим вперед Сколни.

Джек, считавший себя здесь за старшего, помчался следом за нею.

Кошка Таисья гулять не вышла.

— А что на следующей странице? — спросила Лена

— А я больше не запомнила. Мы спросим у дедушки. Он-то помнит!

— Недавно здесь Катиным мальчикам прочитал.

— А мы все тоже в брюках, — пошутила Лена.

— Тогда без шуток, — сказал Званцев и прочел про образование и воспитание.

— Я почувствовала, — первой отозвалась Ксюша.

— Что же ты почувствовала, Ксюшенька? Заколесило?

— Нет. Сомнение…

— Сомнение? — удивился дед.

— Да, дедушка, подумала о выборе образования. Я, воспитанная в среде служителей искусства, уже пройдя творческий конкурс в Литературный институт, как бы, предала поэзию и перешла в институт рекламы.

— Реклама — тоже искусство, и не чуждое поэзии. Достаточно вспомнить две строчки Маяковского, которые горели в московском небе и остались образцом выразительной краткости до сих пор:

Нигде кроме,

Как в Моссельпроме.

И еще дедушка Крылов со своими баснями твой активный помощник.

— Как так? — поразилась Ксюша.

— Например, броская надпись над рисунком сапога: “СУДИ, МОЙ ДРУГ, НЕ ВЫШЕ САПОГА”! И рядом: “Потому что ничто не может быть выше качества наших сапог, выпускаемых фирмой такой-то”.

Ксюша подбежала и расцеловала дедушку:

— Не знаю, как дедушка Крылов, а мой дедушка уже помогает!

Собаки снова ждали у ворот.

Еще один поход с собаче-кошачьим эскортом состоялся с приехавшей снова Катей и правнучкой Леночкой? с отличием закончившей музыкальную Академию и оставленную в аспирантуре.

Дед сердечно поздравил ее.

— Ну, как? — шутливо спросил он во время прогулки, — помог тебе на выпускном концерте мой талисман?

— Еще бы! Я его знаю наизусть, — и она на ходу прочитала посвященные ей строчки:

Легка, изящна, как пантера,

Поёт, как истый соловей.

Растёт и крепнет моя вера

В успехи правнучки моей.

“Иди, иди своей дорогой

С твоим талантом и умом.

В  пути препятствий будет много,

Но ждёт тебя оваций гром”.

— Вот я кончила музыкальную Академию. А дальше что? Я — солистка. А кто захочет слушать колоратурные каденции Вивальди или Белини? Труппы музыкальных театров переполнены певицами, борющимися за роли. Как пробиться? Какой философии придерживаться?

— Что ты имеешь в виду, Леночка?

— Один наш мальчик убеждал меня, что в мире существует только одна философия, которая присуща абсолютно всем, кем бы они ни были.

— Что это за примиряющая всех философия?

— Напротив. Не примирения, а вражды всех против всех во имя самого себя — эгоизм.

— А если кто-нибудь делает добро или приносит себя в жертву? Это эгоизм? — заметил дед.

— Он утверждает, что именно так. Чтобы его хвалили, даже после смерти.

— Такая философия, похуже солипсизма, — решил Званцев

— Солипсизм — это когда человек утверждает, что в мире существует только он один: и он сам, и все, что его окружает, и весь мир — его воображение? — спросила Катя.

— Я бы сказал, там — безвредный идиотизм, Поза! А здесь — воинствующая философия Вражды. Я прочитаю два афоризма. Может быть, ты, Леночка, найдешь к них ответ на свои вопросы. И о жизненном пути, и о жизненной философии. Учти, что в жизни легких дорожек нет. Готовься брать крутизну. Считай, что:

Как прекрасна мысли суть простотой.

Так прекрасен жизни путь — крутизной.

Об эгоизме:

Ты — эгоист? Твой принцип: “ДЛЯ МЕНЯ“?

Начнешь тонуть, считай: ДНО ДЛЯ ТЕБЯ.

И в заключение мой катрен по Нострадамусу: Как бы специально для твоего псевдофилософа.

Вразброд, с поникшей головой,

Забитой чушью всяких измов,

Ведомый только эгоизмом,

Шагает в пропасть род людской.

И помни, родная:

В пути препятствий будет много,

Но ждет тебя оваций гром

Конец десятой части

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Век Двадцать первый и Третье тысячелетие надвигались.

Родные все, сыновья и дочери, внуки взрослые и правнуки-студенты, кто не заброшен был Судьбою на Урал или в Париж, собрались в предновогодье у патриарха. Всего семнадцать было человек, от трех различных мам, не считая их мужей и жен.

Едва уселись за столом. Сыновья по очереди произносили речи, и дочери, и внуки от них не отставали. Правнуки ж студенческие пели песни, а запевала правнучка-певица. Патриарх невольно подпевал. Потом он встал с бокалом полным сока:

— “Я сам не пью, но шибко трезвых не люблю”. Почти цитирую из Годунова. Мы скоро повстречаем Двухтысячный грядущий год. И я прочту вам:

ТОСТ ТЫСЯЧЕЛЕТИЙ

Привет, наш Двадцать Первый век! —

Путь к яркой солнечной Надежде,

И пусть не выпадает злой снег,

На всходы первые, как прежде.

Во тьме пусть сгинет беспредел

И канет в вечность диктатура,

Земель исконных передел,

Магнатов власть и синекура.

Пусть возродится наша честь

И слава Родины родимой.

Всего мне здесь не перечесть,

Что нам вернуть необходимо.

Всмотритесь в глубь тысячелетий.

Что вам покажут дали эти?

“Мир станет общим. Каждый — побратим.