Мёртвая зыбь

И вот утром, сев на воздухе в любимое кресло и потрепав по шее подбежавших собак, Званцев прочел “своей наперснице”, березе, новый, кровью сердца написанный сонет:

ТЕРЗАНИЯ

Решил он честно рассказать

Про волны яростные века,

Что видели его глаза,

Глаза простого человека.

Прожить чтобы былое вновь

Людей он вызвал из могилы,

Для осуждения нет слов!

Ведь сам-то жив! Откуда силы?

Чтоб повторился жизни круг,

Не прибегал он к силам ада

Средь неживых, друзей, подруг

Страданье — адская награда…

Они все здесь. Ему близки.

А сердце рвётся на куски…

Никита возвращался с работы к вечеру, и тогда начиналась общая работа. Прочтя сонет, он похвалил его, но сказал:

— А не пора ли, папа, завершить роман не с ушедшими людьми, а с живыми? Твои близкие, ведь, будут приезжать сюда. Пусть они и отразятся на последних страницах романа.

Это был мудрый совет, перенесший Званцева из прошлого в сегодняшний день.

По утрам он привычно садился в кресло, продумать предстоящие странницы. Тотчас подходили три пса. Приветственно тыкались в него мордами, и ложились перед ним на асфальтовой дорожке от прозрачных ворот, из штакетника, к даче.

Мохнатой горкой высился огромный черный водолаз “Склони”, (по-английски что-то вроде европейского “Прозит!”). Другой пес Джек, довольно ценной породы “Миттельшнауцер”, очевидно, потерявшись, сам явился на дачу и сумел объяснить, как его зовут — из десятка обращенных к нему кличек встрепенулся только от одной. Третий пес Персей, той же породы, что и Джек, но моложе, любимец Марины, приехал с нею из Москвы, непоседа, внешне походя на собрата, по характеру — его антипод. Между собой они дрались редко. Друг с другом все трое ладили, хоть и были одного пола. Старший и более мудрый Джек уступал и неугомонному Персею, и огромному “щенку” Сколни, даже место у миски. Кошку и людей любили.

С дружным лаем бросались они все, если кто-то проходил мимо их крайней от леса дачи, особенно когда с собакой.

На колени Званцеву вспрыгнула кошка Таисья — золотистое творение редкого изящества и красоты. В кошачьем обличье “Таис Афинская”, прославленная Ефремовым гетера, сердца что покоряла, попирая царские венцы и поджигая величественные храмы…

Званцев, поглаживая кошку, вспомнил, что еще вчера вечером после приезда видел ее, уютно устроившейся на кудрявой шкуре спящего Сколни. Кошка с собаками, вопреки обычным представлениям, очень дружили. Глядя на традиционно враждебных животных, думал Званцев о прожитом веке бурь, где редки такие отношения между людьми…

Конечно, первой на дачу к деду приехала внучка Катя, в сопровождении двух сыновей, его взрослых правнуков.

Были они непохожи и своеобразны.

Младший правнук Саша, в раннем детстве, казался обиженным Судьбой, был косолап и неуклюж, а вырос — любимец девушек, художник, доказавший, что умеет добиваться цели. Его иллюстрации к роману прадеда публиковались в “Книжном обозрении”. Упорный и самобытный, он со второй попытки, но поступил в художественное училище имени 1905 года. К тому же страстный лошадник, активист знаменитого Раменского ипподрома, он в конкуре выигрывал призы на любимой, ухоженной им лошади. Ради нее он в 6 часов утра ехал из Жуковского в Раменское на конюшни и оттуда уж в Москву, в училище. И не существовало для него ни времени, ни расстояний…

Совсем другим был его старший брат Сережа, “без пяти минут бакалавр”, заканчивающий Московский энергетический институт. Уже подменял мать-инженера, работая по компьютерному обслуживанию разных фирм.

В компании, двух правнуков и внучки Кати, Званцев прогулялся по улице Довженко.

Одному ему бывало здесь грустно, Не осталось за пропущенные им шесть лет былых друзей-соседей. Нет ни Васи Захарченко, ни сына его Геннадия, ни Александра Крона, ни поэта Михаила Львова. И даже дача их сгорела до тла… На ее месте, окруженное не прозрачным, как прежде, а высоким непроницаемым забором, виднелся второй этаж уже не писательской дачи, а построенной на коммерческих началах. И так по всей улице!.. За глухими заборами в незнакомых дачах живут незнакомые люди вместо Сергея Смирнова, Анатолия Рыбакова, Маргариты Алигер, Левы Ошанина, академика Куницина, Марка Ефетова, летчика, Героя Советского Союза Гофмана, всех-всех, с кем он дружил, с кем гулял, с кем в шахматы играл.

Молодое окружение защитило Званцева от грустных мыслей

Собаки Джек и Сколни увязались за гуляющими и даже вместе с кошкой, считающей себя не “чьей-нибудь”, а “собачьей”.

Она с независимым видом шла по обочине, задрав флагштоком прямой хвост с шевелящимся кончиком.

— Вот, ребятки, а говорят “живут, как собаки с кошкой”. Люди бы так жили! На них глядя, я афоризм написал:

“В битве  врагов побеждает сильнейший,

В споре друзей уступает мудрейший”

— Это не только про четырехлапых, это и про нас с братом тоже, — отозвался Саша. — Мы маленькими дрались. Он, старший, верх брал. Я даже вольной борьбой занялся, чтобы выстоять…

— А потом выросли, — продолжил Сережа. — Спорить стали. Упремся лбами и ни туда, и ни сюда…

— Мудрости не хватило? — с улыбкой спросил дед.

— Мудреца рисовать непременно старым надо, — глубокомысленно заключил Саша.

— Если в юности живешь без мудрости, то молодым ума-то можно набраться, чтобы уступить? — вмешалась Катя.

— Да-а! — протянул Сережа, — а если он не прав?..

— Не будем спорить, ребятки, — вмешался Званцев. — Для того все вы и получаете образование, чтобы ума набраться. Но есть тут одна закавыка, без которой образование ничего не будет стоить.

— Что это за закавыка такая? — заинтересовался Сережа.

— Это — колесо.

— Колесо? — изумились все, каждый произнеся это слово по-своему.

— Вот, слушайте:

Воспитание — это ось,

Образование — колес сила.

Но без оси его  ты брось —

И колесо заколесило.

— Колесо заколесило, это здорово! — восхитились братья-соперники.

— Дело здесь не в игре слов, а в том, что без фундамента воспитания не выстоять зданию самого престижного образования. И мудрость берет начало в воспитании.

За разговором, незаметно они вернулись к даче, где собаки уже ждали их.

Общение с молодежью вселяло в Званцева силы, словно он сам молодел.

Когда по возвращении с прогулки Званцев сел за компьютер, Золотистая Гетера вспрыгнув к нему на колени, бесцеремонно перебиралась на стол и царственно пройдясь по клавиатуре, вызвав тем “электронный переполох”, грациозно улеглась на нее нежиться под настольной лампой, и была очень недовольна, когда Званцев сдвинул ее с клавиатуры.

В другой раз его сопровождал на прогулку приехавшие девочки. Внучка Ксюша, ее десятилетняя сестренка Алина и две ее подруги, сверстницы, дочь Марины, провозглашенная седьмой внучкой деда и неразлучная с нею Ира, тоненькая, как тростинка, девушка, старающаяся во всем идти в ногу с Леной, отличницей, кончающей институт инженеров связи.

— Дедушка, ты меня прости. Но нам всем будет интересно. Я тайком заглянула в твою “книгу мудрости”…