Шедевр

– Кто-то ведь говорил, что у нее аллергия на все обычное, – с усмешкой напоминает он. – А желание гостя для меня закон. Заказывала разнообразие? Будет тебе разнообразие. Надо было заранее уточнять детали.

– Хорошо, – примирительно киваю я, разводя руками. – Разнообразие так разнообразие, но в данный конкретный момент мы можем поговорить спокойно?

– Ну, если в данный конкретный, – словно эхом откликается Оскар, становясь серьезным, а потом вдруг снова усмехаясь. – Хотя, признаться, было забавно посмотреть на тебя, когда ты злая и обиженная. Оказывается, ты вовсе не такой сухарь, каким очень хочешь казаться.

– Ты думал, что я сухарь? – без понятия, почему меня внезапно так задели его последние слова, но просто взять и смолчать не вышло. – А мне-то казалось, что я вовсе не верх сдержанности.

– А я обратного и не утверждаю, – говорит он. – Но сдержанность и замкнутость – это не одно и то же. Ты держишь большую часть настоящих чувств в себе, выставляя напоказ лишь те, которые помогут составить о тебе прямо противоположное истинному мнение. Фантастическое нахальство, показное равнодушие, сопровождаемые способностью без малейшего смущения обсуждать абсолютно любые темы – это далеко не то, что сделает тебе хорошую репутацию в приличном обществе. И ты сама это прекрасно знаешь, верно?

– Но эти чувства не маска, – возражаю я, понимая, к чему он клонит. – Они такие же настоящие, как и те, что удерживаются внутри. Я не пытаюсь казаться не такой, какая я есть на самом деле. Я лишь показываю людям себя только с одной стороны. Те, кому надо, смогут разглядеть и все остальное. А кто не сможет… что ж, я распрекрасно обойдусь без их активного участия в моей жизни. Вот и всё.

– Но, признай, в этом есть и доля позёрства, – спокойно замечает Оскар. – Причем, совершаемого исключительно из духа противоречия. Тебя угнетает однообразие, для тебя оно неприемлемо, твое мировоззрение заключается в индивидуальности и выделении из серой массы под названием общество. Полагаю, подобное заложилось еще в детском возрасте, и тогда же ты настроила себя поступать не так, как остальные. Могу поспорить на что угодно, что еще в школе, когда твои сверстники обсуждали какое-то музыкальное направление, ты была в стороне от этого, а понравившаяся им музыка вызывала у тебя лишь раздражение и непонимание. Когда они обсуждали какое-нибудь шоу или сериал, ты категорически отказывалась присоединяться к ним. Ты делала все, лишь бы не уподобиться им. Я прав?

Ты даже не представляешь, насколько… Этого я вслух не говорю, но Оскару, кажется, и не слишком нужен мой ответ. Он и так прекрасно понимает, что не ошибся ни в одном предположении. А я только едва заметно морщусь от нахлынувших воспоминаниях о былых временах. Я очень любила свою школу. Нет, правда. Любила учителей, их предметы, любила учиться и каждый день получать новые знания. Отличные оценки, посещение бесконечных кружков и секций – учителя нахвалиться не могли. И чем больше меня любили учителя, тем больше ненавидели одноклассники. Последних я вообще никогда не понимала, мы словно жили в разных мирах. Мне действительно никогда не были понятны их интересы и увлечения, желания и стремления, их жизненная позиция. Наверное, именно тогда возникла моя неприязнь к тому, чем повально занимаются другие.

Про себя я отмечаю, что все-таки здорово недооценила способность Оскара видеть все таким, какое оно есть на самом деле. Такими темпами он и правда может докопаться до всех аспектов моей жизни. Рассказывать что-либо по доброй воле я по-прежнему не собираюсь. Чего греха таить, мне ужасно интересно, что же он еще сможет разглядеть. А вдруг увидит что-то, о чем я и понятия не имею.

– Меня волнует только один вопрос, – внезапно говорю я, меняя тему разговора настолько капитально, что сама удивляюсь. – Как ты его туда подвесил? – я указываю на юношу-Икара.

– Ловко выкрутилась, – Оскар не упускает возможности еще пару раз проехаться наждачной бумагой по моим нервам. – Немного физики и немного терпения, – отвечает он, как будто это хоть что-то проясняет.

Впрочем, все по-честному: у меня свои тайны, у него свои.

– Видишь ли, как и неумолимость течения времени, законы гравитации тоже издревле не давали людям покоя, – добавляет он, а я только мысленно удовлетворенно киваю. Наконец-то мы оставили тему моего прошлого, которая мне удивительно неприятна, и вернулись в обычное русло. – Мечта однажды взмыть над землей тоже кружила людям голову. Кто-то летел, кто-то разбивался. А этот юноша теперь может не волноваться о риске провала. Теперь он может вечно лететь к своей мечте, не боясь, что солнце опалит его крылья.

– Значит, мечта, – негромко, почти машинально повторяю я. – Этот мальчик символизирует для тебя мечту… А какая она у тебя? Чего ты на самом деле хочешь достичь? Чего хочешь от жизни?

– А разве не ясно? – черт, я уже ненавижу эту его привычку отвечать вопросом на вопрос. – Ведь мы во многом схожи. Не исключено, что и мечты у нас не сильно разнятся. О чем мечтаешь ты?

– Не знаю, – пожимаю я плечами после некоторых раздумий. – Как я уже говорила, я живу сегодняшним днем, не задумываясь о будущем. Поэтому я предпочитаю не думать о том, что произойдет завтра.

– Не путай мечты и планирование, – произносит Оскар. – И не делай вид, что никогда ничего не хотела от жизни. Как и все люди искусства, ты так или иначе, но все равно хотела признания и понимания своего творчества. А также возможностей для полной самореализации.

– Вот только не надо мне тут пересказывать пирамиду Маслоу, – ворчу я. – Но ты, пожалуй, прав.

– Конечно, я прав, – подтверждает он. – Ни один творец не творит просто так. Мы вкладываем душу в нашу работу. Мы пытаемся донести до других нашу идею, наш замысел. Чтобы другие видели и понимали нас лучше. Чтобы принимали такими, какие мы есть.

– Так это и есть твоя мечта? – переспрашиваю я. Странно, а мне казалось, что он скажет что-то другое, пооригинальнее.

– Одна из, – уклончиво отвечает Оскар. – А разве она и не твоя тоже?

– Может быть, – соглашаюсь я. – Но это звучит слишком абстрактно. А я никогда не задумывалась об этом всерьез, чтобы сказать что-то конкретное. Если пойму, чего же я хочу на самом деле, ты будешь первым, кто об этом услышит.

– Если поймаешь меня в следующий раз, я расскажу тебе о второй своей мечте, – внезапно переходит он на ехидный тон, совсем как вчера.

Ужасно хочется обиженно надуться в ответ на подобный выпад, но никакой обиды в душе уже нет, даже от былого возмущения осталась только жалкая тень. Так что я лишь усмехаюсь, принимая новые правила игры.

– Не просветишь, когда сей знаменательный забег произойдет? – только и интересуюсь я в ответ.

– Нет, – все тем же тоном отзывается он. – Иначе ты будешь готовиться к нему заранее, а это неинтересно.

Я не могу сдержать еще один смешок, невольно соглашаясь с подобными доводами. Впрочем, действительно, пусть будет сюрприз. Что бы я там ни говорила и ни думала, я правда люблю разнообразие.

========== Глава 6. Привет из прошлого ==========

Мда… Чем только не приходится заниматься… Но я не жалуюсь. Уж я-то знаю, что возможности человека практически безграничны, и обожаю приобретать новый опыт. Даже лучше, если он окажется неудачным: в следующий раз ты не будешь повторять ту же ошибку.

Нет, я не пытаюсь пройти через огненный коридор, закутавшись в противопожарное одеяло. Вообще-то эта идея была бы вполне ничего, вот только у меня нет ничего даже близко похожего. И моя нынешняя деятельность не настолько экстремальна. Собственно, она совершенно безопасна. После детального осмотра комнаты, увешанной охотничьими трофеями и индейскими масками, за картиной, висящей над камином, обнаружился сейф. Я часто видела такие и в жизни, и в кино. В фильмах опытные медвежатники открывали их за пять минут при помощи стетоскопа. А я вот сижу уже без малого пять часов, что, впрочем, неудивительно. Раздобыть стетоскоп проблемой не было – на чердаке оказалось действительно много различных вещей, и эта была не исключением. Вся проблема заключалась в том, что я ни разу не пробовала открыть сейф подобным образом и, более того, даже не представляла, как это делается. Нет, по идее, понятно, что надо слушать щелчки, но я понятия не имею, какие именно, и не слишком отличаю один от другого. Количество провалившихся попыток, правда, ни капли не охлаждает мой пыл, скорее уж наоборот. Я уже решила для себя, что открою этот чертов ящик, чего бы мне это не стоило. Хотя порой и ругаю Оскара, который отказался мне помогать. Дескать, «я же говорил, что можешь идти куда угодно, куда у тебя получится попасть, и этот сейф не исключение, но ни о какой помощи с моей стороны и речи не шло».