Шедевр

Хех, в любой другой момент я бы с удовольствием провела в этой комнате больше времени, потому что подобный антураж всегда неплохо стимулировал мое вдохновение. Обычно я люблю находиться в помещениях, принадлежащих творческим людям, будь то кабинет писателя, студия художника или вот такая музыкальная комната с множеством инструментов. Но сейчас я больше всего на свете хочу отсюда сбежать. Мда… надо отдать Оскару должное, у него хорошо получается выводить меня из себя, и никакие равнодушие и спокойствие, с которыми я обычно смотрю на этот мир, мне не помогают.

По выходу из музыкального зала меня поджидает сюрприз. На двери комнаты, расположенной напротив и оборудованной, как гримерная, висит лист бумаги. Аккуратно сдернув его, я пробегаюсь глазами по предложениям, написанным аккуратным, практически каллиграфическим почерком.

«Вчера я вышел из семидневного заточения в чулане. Мой отец преподал мне урок, суть которого заключалась в том, что я должен понять, как легко потерять свободу.

Ненавижу его. Однажды он пожалеет обо всем, что сделал».

Бумага довольно старая, ее края затерлись почти до дыр, да и сама надпись выглядит выцветшей от времени. Это что же, Оскар мне подкидывает страницы из своего дневника, который вел, будучи ребенком? Интересно, очень интересно. Сама я никогда в жизни не вела дневник, но по опыту знаю, что из них можно почерпнуть немало информации о его хозяине.

Еще раз перечитав эти простые четыре предложения, я задумчиво хмыкаю. Стало быть, детство у Оскара было не слишком веселым, если уж родной отец поступал с ним подобным образом. В голову внезапно лезет совершенно неуместная мысль о Гарри Поттере, который тоже жил в чулане, и я аж фыркаю от ее абсурдности. Нашла, о чем вспоминать!

Однако ситуация… Я почти не сомневаюсь, что Оскар с детства жил в этом доме, значит, его родители были весьма состоятельными людьми, раз уж могли позволить себе такое роскошное имение. Но при этом такое отношение к собственному сыну… Нет, правду говорят, что чужая душа – потемки… А может, сын не собственный, а приемный? Но даже это ни в коей мере не является оправданием подобных действий со стороны родителей. А спрашивать об этом напрямую у Оскара как-то бестактно.

– Вижу, мой небольшой подарок пришелся тебе по вкусу, – замечает он, нарушая почти звенящее молчание. Я на автомате поворачиваю голову в сторону камеры. – Можешь считать его благодарностью за твою игру на рояле.

– Не напоминай, – уверена, он нарочно наступает на мои больные мозоли, и уже в который раз даю себе зарок не реагировать на его провокации. Эх, если бы это только было так легко…

– Неужели я вижу на твоем лице замешательство? – интересуется Оскар. – Ты и сама знаешь, что правда порой звучит невероятно абсурдно. Порой в нее очень сложно поверить. Ее надо просто принимать.

– Да, наверное, – как-то рассеяно отвечаю я, двигаясь в спальню, где оставила тетрадь.

– Я смотрю, тебя мучают какие-то вопросы, – не удовлетворившись моим вялым ответом, он сам поднимает тему, заговорить на которую самостоятельно я не решалась. – Можешь не стесняться. Старая добрая Соната, как ничто другое, располагает к задушевным беседам, ты так не считаешь?

– За что? – пожалуй, именно этот вопрос волнует меня больше всего. В конце концов, просто так не наказывают, всему должна быть причина. Или же его отец был психически нездоров?

– А, так тебя удивляет отношение моего отца ко мне? – а чего, интересно, он ожидал? – Никаких загадок, все куда проще, чем ты можешь себе представить. Все дело в моей матери.

И замолчал, словно дал самый исчерпывающий ответ, какой только можно. Что, мы теперь снова играем в игру «Догадайся, мол, сама»?

– А конкретнее? – уточняю я. – Ты был у нее любимчиком? Она тебя баловала, все прощала, а ему это не нравилось? – Версия, конечно, так себе, но вполне могла иметь место.

– Нет, совсем нет, – я так и вижу, как он укоризненно качает головой, недоумевая, как я не могу сообразить, в чем корень проблемы. – Думаю, если бы все на самом деле было так, он бы и слова не сказал. Пожалуй, мама была единственным человеком, которого он когда-либо любил.

Наконец, до меня доходит мысль, которую он старательно пытается до меня донести. Куда, черт побери, подевались мои следственные навыки, что я не могу составить простейшую логическую цепочку?

– А твоя мама, она… – я обрываю себя на полуслове.

Уверена, что он понял, что я хотела сказать.

– Она умерла при родах, – заканчивает мою мысль Оскар.

По его голосу я бы в жизни не взялась понять, какие чувства он испытывает в связи с этим – настолько отстраненно прозвучали эти слова. Можно подумать, что ему вообще все равно на дела дней минувших. Но не может же такого быть, чтобы мысли о смерти мамы, самого родного человека, не вызывали никаких эмоций!

– Отец винил меня в ее смерти, – продолжает он.

Фантазия у меня богатая, поэтому перед глазами тут же проносятся картины бесконечных побоев, издевательств и унижений, среди которых заточение в чулане на несколько дней было просто прогулкой по парку. Но Оскар, словно прочитав мои мысли, в пух и прах развеивает мои предположения.

– Если подумать, он ни разу не поднимал на меня руку, но при этом старательно делал все, чтобы убить меня, как личность. Я всегда был творцом, просто в детстве никак не мог определиться с направлением моего творчества. Литература, музыка, рисование… Я мог заниматься чем угодно…

– А что в результате стало с твоим отцом? – вопрос довольно щекотливый. Ведь каким-то же образом Оскар вступил в права владения этим домом и прилегающими к нему территориями. Значит, вряд ли тот умер неестественной смертью. Хотя, зная Оскара…

– Он всегда жил отшельником, не пуская к себе никого из гостей, – отвечает он. – В результате скончался от язвы желудка, так и не вызвав службу спасения. Нелепо, правда?

– Ты был счастлив? – спрашиваю я, привычно по-турецки усаживаясь на кровать и открывая тетрадь на том месте, где остановилась в прошлый раз.

– Счастлив? О, да! – судя по голосу, Оскар улыбается. – Если руководствоваться твоей терминологией, тогда закончилась самая неприятная глава моей жизни. Но следует признать, что в одном он был прав. Свобода – это один из главных компонентов человеческого счастья. Когда ограничивают свободу твоих действий, сбивают твою жизнь с привычного ритма, не дают тебе заниматься тем, чем ты хочешь, ты не будешь счастлив. Можно обманывать себя сколько угодно, говоря что тебе все равно и всё это не имеет значения.

Я ничего не отвечаю по той простой причине, что наконец-то дорываюсь до своей писанины, и после нескольких часов откровенного мазохизма с роялем это словно глоток ледяной воды в жаркий день. Пишу все, что приходит мне на ум, не обращая внимания, насколько мои мысли относятся к теме произведения. Все равно это лишь самый начальный черновой вариант, коих еще будет штук этак десять. А мысли лишними не бывают. По крайней мере, так будет легче вспомнить сегодняшний день до мельчайших деталей.

– А что насчет тебя? – задает вопрос Оскар, когда я отрываюсь от тетради, потому что закончились чернила в ручке.

В первый момент я даже вздрагиваю, потому что за время работы успела позабыть не только о его существовании, но и о том, где я, собственно, нахожусь. С горем пополам я соображаю, о чем он меня спрашивает, но так и не прихожу к единому мнению. Так и хочется прочитать ему лекцию о важности конкретики…

– А что насчет меня? – эхом отзываюсь я. Как спросил, так и ответила.

– Твои родители, – уточняет он. – Какие они? Судя по тому, как ты реагировала на мою ситуацию, отношения в твоей семье далеки от подобного.

Я пожимаю плечами. До такого у нас действительно не доходило, хотя случалось всякое. В общем-то, у нас самая обычная семья. Таких миллионы.

– Они убежденные идеалисты, – говорю я, обдумывая свои же слова. Врать я не собираюсь, а сказать можно многое. Но краткость – сестра таланта, вот и приходится думать, как объяснить ситуацию в двух словах, при этом не растеряв смысл. – Но в их работе по-другому нельзя. Мой папа – прокурор, мама – судья. Они очень хотели, чтобы я пошла по их стопам. Ну, я не имела ничего против, и тоже пошла на юридический. Вот только когда бросила работу и с головой ушла в творчество, они не захотели этого понять. Но к тому времени я уже успела заработать достаточно, чтобы не зависеть от них. Они ненавидят мое творчество, считая его аморальным. Ну, ты понимаешь… Они ведь оба работают в системе правосудия, а главные герои моих книг – это те, с кем они борются.