Страница 10 из 17
Византия нашла источник собственной силы и углубляла его различными способами. Константинополь славился множеством знаменитых церквей, из которых наиболее известна св. София или «великий храм», как ее часто называли. Она была так прекрасна, что, по словам одного византийского писателя, «когда говорили о ней, не могли говорить более ни о чем другом». Не меньшей известностью и славой пользовались монастыри, из которых многие были центрами культуры и искусства. Константинополь владел огромным количеством христианских реликвий, более многочисленных, говорит один современник XIII в., чем те, которыми владел весь латинский мир. Посещение Константинополя считалось почти столь же благочестивым делом, как паломничество к святым местам.
Сохранился, так называемый, «Частичный перечень богатств храма Святой Софии, составленный по приказу патриарха Константинополя Матвея I в октябре 1397 г.». Огромное количество изделий из золота, серебра, украшенных драгоценными камнями были не главными из того, что могло привлечь паломников. Среди шедевров ювелирного искусства мы находим удивительные вещи:
«Челюсть святого Павла в ковчеге из слоновой кости.
Голова святого Евстратия, окруженная позолоченным серебром.
Мощи святого Пантелеймона в свинцовом ларце.
Мощи святого Сильвестра.
Нога святого.
Борода святого Прокопия.
Мощи святого Косьмы.
Мощи святого Федора Статилита.
Мощи святого Григория Чудотворца.
Мощи святого Климента.
Мощи различных святых».
Иногда терпела неудачу главная идея и забота ромеев: втянуть чужой народ в вассальную зависимость от Константинополя, но, по крайней мере, воевали новообращенные христиане с братьями-византийцами уже не так активно, без прежней звериной жестокости. Религиозная пропаганда и обращение в христианство стали главными рычагами византийской дипломатии.
Сегодня с тем же усердием проповедуется американский образ жизни или ценности западной демократии. Парадоксально, что стране, считавшей себя наследницей Византии, почему-то нечего предложить миру, кроме богатств, случайно оставленных природой.
Однако вернемся к технологии приобретения друзей, вассалов и новых подданных. Она проста и гениальна, причем, не потеряла актуальность и по сей день. Французский историк раскрывает механизм появления новых христианских народов:
«Миссионеры окружают варварского короля и его приближенных и вслед за ним самим обращают в христианство весь народ. Они становятся после этого доверенными лицами, советниками короля. Учреждаются епископства, зависящие от Константинополя. Христианство приносит с собой не только новый культ, таинственную и привлекательную литургию, но вводит целый круг идей, чувств, обычаев. В страну проникает новая, отмеченная печатью Византии культура, которая преображает чужеземцев. В правление Юстиниана византийские миссионеры побывали во многих странах ― от берегов Крыма до верховьев Нильской долины, от Кавказских гор до оазисов Сахары; они несли христианство готам Крыма, арабам Сирийской пустыни, арабскому государству химьяритов и эфиопскому государству Аксума, новадам и влемиям Нильской долины, берберам Северной Африки. Успех этой религиозной пропаганды так сильно поражал современников, что они считали христианскую империю, несмотря на отдельные поражения, непобедимой, так как, говоря словами Косьмы, «задача ее ― не допускать сокращения христианского мира, но бесконечно его расширять».
Однако, несмотря на все успехи, эта ловкая дипломатия таила в себе и опасности».
В духовной битве за Болгарию сошлись интересы Константинополя и Рима, православия и католичества; здесь соперничество двух родственных христианских течений приобрело остроту, граничившую с ненавистью, и от этого не приходилось ждать ничего хорошего христианскому миру. Тогда еще византийский патриарх формально находился в подчинении у папы римского, и церковь считалась единой, но внешнее единство упорно разрушалось обоими центрами христианства. Коронацию в рождественскую ночь 800 г. Карла Великого папой византийцы расценили как государственную измену, нарушившую политическое единство христиан. Братские церкви превращались в конкурентов, и Болгария стала их полем битвы.
Эту страну давно облюбовали латинские миссионеры, но византийские священники оказались более изворотливыми и в 864 году крестили царя Бориса по православному обряду. Болгарский царь был человеком предприимчивым и решил извлечь пользу для себя и страны из соперничества двух христианских течений. Борис потребовал от константинопольского патриарха автономии для болгарской церкви. Естественно, патриарху не понравилось, что новообращенная страна, еще не успев толком окреститься, стремится к независимости. Просьбы болгар не получили удовлетворения. Тогда обиженный Борис осенью 866 г. отправил посольство в Рим. Послы вернулись с двумя католическими епископами и благословением от папы. Фактически, крещение константинопольскими священниками ставилось под сомнение, и битва за Болгарию разгорелась с новой силой.
Вильгельм де Фрис, долгое время изучавший проблему отношений католичества и православия, рисует картину их жесткого соперничества в христианизируемой стране:
«В Болгарии, где латинские и греческие миссионеры конкурировали между собой, именно эта борьба привела к тому, что вследствие различия в литургических обычаях обе стороны предавали анафемам друг друга. Греческие миссионеры упрекали латинских в том, что те согласно иудейскому обычаю приносили в жертву на Пасху наряду с евхаристией и ягненка, которого возлагали на престол. Они упрекали латинских священников за то, что те бреют бороду и стригутся и утверждали, что латиняне смешивают миро с водой, и что будто бы у латинян дьяконы сразу же посвящаются в епископы. Это было отчасти непониманием, отчасти клеветой. Фотий жаловался в своем окружном послании восточным патриархам на латинян за практикуемое у них безбрачие духовных лиц, за субботние посты и за употребление молока и яиц во время постов… Главный же упрек Фотия заключался в том, что латинские епископы в Болгарии совершали конфирмацию детей, уже миропомазанных византийскими священниками. Это было действительно фактом. Латиняне ничего не понимали в привычках греков, отличавшихся от их обычаев… Таким образом, с обеих сторон собственные традиции выдавались за абсолют, считался действительным только свой обычай, но не обычай другой стороны. Это должно было привести к недоразумениям.
Однако еще хуже было то, что обе стороны бросали друг другу взаимные упреки в ереси».
Византия тем более не желала идти на компромиссы, что в это время испытывала новый подъем, ее ожидала полоса блистательных политических и военных успехов. То было великое время правления Македонской династии (867–1057 гг.). Ее основателем стал простой македонский крестьянин Василий, оказавшийся при императорском дворе благодаря своей необыкновенной силе, высокому росту и способности укрощать диких лошадей. До сих пор не выяснена национальная принадлежность основателя самой могущественной династии: многие считают Василия армянином, иные славянином, прочие ославянившимся армянином ― большинство, по крайней мере, сходится на том, что родился будущий император в Македонии. Свежая кровь на троне, пусть и простая, обычно шла на пользу Византии.
Василий вел долгую и упорную войну с арабами; соответственно, с болгарами он старался договориться. Это до поры до времени удавалось: православные священники одержали верх над католическими миссионерами, ― болгарская и греческая церковь благополучно соединились. Сын болгарского царя Бориса, Симеон, получил образование в Константинополе. Казалось, Византия приобрела надежную союзницу и с северной угрозой покончила навсегда.
Увы! Даже умному человеку трудно остановиться, когда приходит огромная удача. Дальнейшие отношения Болгарии и Византии на долгие годы оказались окрашенными кровью. Одна страна упорно пыталась поглотить другую. Последний акт трагедии произошел при воинственном энергичном Василии II. Вот как описывает привычки императора Михаил Пселл: