Настоящее в будущем

— Адам! — позвала она, — Адам!

Адам, бледный перепуганный зайчишка, осторожно приблизился.

— Адам, ты должен дойти до лавки и взять оттуда коричневый ящик, — сказала Белль. — Ты сразу поймёшь какой. Он на самом видном месте. Этот человек поможет тебе.

— Я…постараюсь, но как я открою лавку и где её искать?

— Лавка не на ключ закрыта и доступна теперь только тебе. Этот человек пойдёт с тобой, — пояснила Белль и кивнула на Крюка, а потом повернулась к Крюку и угрожающе добавила, — если что-то с ним случится, и вы не вернётесь в течение получаса, то клянусь, Крюк, я найду тебя и убью.

Крюк кивнул и удалился вместе с мальчиком. Колетт тем временем сияла, как медуза в темном океане, как светлячок в ночи, и чем сильнее она сияла, тем больнее было Белль, но она не разжимала рук, не отпускала дочь и продолжала ей говорить, что всё будет хорошо, хотя сама уже в это «хорошо» не верила. Голд лежал на пирсе без чувств. Белль, однако, успокаивала себя тем, что он дышит, судя по тому, как приподнимается его грудь. Но не исключено, что она просто себя успокаивала. Она и сама чувствовала, что скоро так же свалится на пирсе без сознания, а потом они оба здесь умрут. Блестящая перспектива вырисовывалась, просто блестящая. За одну ночь все кошмары, о которых могла подумать Белль, воплотились в жизнь, а также те, о которых она не могла подумать. Адам и Киллиан вернулись, к счастью, вовремя. Под диктовку Белль Адам открыл ящик и нашёл там нужный эликсир, а дальше она не помнила ровным счетом ничего, и очнулась уже в спальне, в своей старой спальне в особняке Голда.

— Привет, — раздался голосок Колетт. — Как ты?

— Коль, — улыбнулась Белль, — я рада, что ты больше не сияешь, как рождественская ёлка.

— Да, — рассмеялась девочка, — я тоже.

— И я, — сказал Румпельштильцхен.

Он стоял на пороге, облокотившись на дверной косяк.

— Я, пожалуй, вас оставлю, — улыбнулась Коль, обняла маму и убежала, обменявшись по пути парой условных сигналов с Румпелем.

— Ты жив, — облегчённо произнесла Белль. — А как все остальные? Альберта забрали с корабля? Где Адам? И…

— Тише, тише. Не двигайся, — Голд присел на краешек кровати. — Всё хорошо. Адам и Альберт спят. Способности Коль я ограничил и буду возвращать по чуть-чуть каждый день, так что это не проблема. Но главное, что ты полностью в порядке.

— Полностью? — переспросила Белль и невольно коснулась своего живота.

— Полностью, — улыбнулся Голд.

— Откуда знаешь?

Голд щёлкнул пальцами, и шторы раздвинулись, впуская в комнату свет. Вечернее солнце било в глаза. Белль зажмурилась.

— Ах, так ты маг? — с притворным удивлением спросила она. — А я и не знала…

— Врушка, — рассмеялся Румпель.

Они немного посидели в полной тишине, и после Голд рассказал ещё одну историю. Оказалось, обстоятельства снова изменились. Крюк действительно приехал, чтобы убить Голда, потому что те, кто похитили Эмму и его сына, выставили убийство Тёмного мага в качестве одного из условий их освобождения. Сначала он действовал, как было велено, но потом смекнул, что живой Голд может оказаться полезнее мёртвого, и решил ошибку свою исправить. Самое интересное заключалось в том, что Крюк, Прекрасные и слегка обезумевшая Зелена не знали, с кем сражаются. За следующую неделю Голды получили больше информации, чем Прекрасные за целый месяц, а к концу месяца все дети и Эмма с Реджиной были освобождены. Методы, которые использовал Голд, остались тайной, да и сам он стоял где-то в тени. Его заслуги не ускользнули только от узкого круга лиц, в который входила и Зелена. Когда Голды окончательно решили, что в Сторибруке им безопаснее (Белль до сих пор поражалась тому, что они как-то это пережили), чем вдали от него, Белль нашла на пороге дома подарок: коробку с мясным пирогом и записку. Пирог предназначался Румпелю, а вот записка — ей. На белой бумаге зелёными чернилами было выведено: «Добро пожаловать домой, книжный червь». Это стало началом самой странной дружбы в истории.

========== Глава 14. Душа в душу ==========

Она извивалась всем телом, пытаясь избежать ловушки, в которой на самом деле хотела бы застрять навеки, и он, будто подчиняясь этому невысказанному желанию, не давал ей свободы, подавлял последние сладостные стоны поцелуями. Акт любви структурой своей походил на хорошо выверенный текст. Здесь было вступление, прелюдия, когда любовники завлекали друг друга в игру, завязка, когда эта игра начиналась, кульминация, когда было особенно важно довести игру до предела и по возможности расширить её границы, и завершение, когда удовлетворённые игроки расставались, надеясь однажды повторить всё сначала. И вот наступило завершение. Она судорожно вытянулась, обмякла, опустившись к нему на грудь, и, тяжело дыша, откатилась в сторону. Он сам блаженно потянулся, перевернулся на бок и, слегка приподнявшись, опираясь на локоть, всецело отдался любованию удивительным видом. Мистер Голд с особенным трепетом относился к таким моментам, когда его жена, расслабленная и счастливая, мирно лежала рядом, глядя в потолок, погружённая в ускользающие размышления. Она казалась ему невероятно прекрасной: расширенные зрачки, расфокусированный взгляд, румянец на щеках, слегка сладковатый запах её вспотевшего тела, лёгкая рассеянная улыбка на раскрасневшихся губах. Ему всегда хотелось остановить время и изучить лёгкими прикосновениями каждую клеточку её тела, убедиться, что она настоящая, что это действительно происходит с ним. Такие утренние часы не были для него редкостью: просто он знал, что ему всегда будет недостаточно. Время от времени жуткая мысль поглощала его, мысль о том, что вот сегодня, сейчас она рядом, такая красивая, такая естественная, такая живая, а завтра её не станет. Когда он думал о том, что мог потерять её, то сходил с ума, забывал, как дышать, сердце переставало биться в груди, кровь застывала в жилах, а потом он вспоминал самые жуткие вещи. Он вспоминал, каково ему было, когда он думал, что её больше нет, вспоминал, как Крюк разрядил пистолет ей в спину, вспоминал, как обращённая в медведицу Мерида заносила свою тяжёлую когтистую лапу над её головой, как она падала ему в руки, сокрушённая сонным проклятьем и собственной глупостью. Он помнил, как она тряслась в его объятьях после того, как сбежала от особенно агрессивного нью-йоркского бомжа, и как, оглушённая неконтролируемой магией их дочери, она лежала на пирсе, не подавая признаков жизни. Он помнил, как он бережно обнял её, с какой-то безумной радостью осознавая, что её сердце ещё бьется в груди и она тихо-тихо дышит…

Видимо, его печаль отразилась на его лице, потому что сияющие синие глаза Белль, внезапно обращённые к нему, затуманились тревогой и сомнением.

— Что-то не так? — неуверенно улыбнулась Белль. — Что с тобой?

— Ничего, — улыбнулся он в ответ, ласково убирая с её лица спутанные каштановые локоны.

Голд нежно коснулся её щеки тыльной стороной ладони, приблизился, практически не дыша, и легко поцеловал, закрыв глаза. Он почувствовал, что и она тоже задержала дыхание, только не от страха и сожалений, а от растерянности и непонимания.

— Я люблю тебя, Белль, — выдохнул Голд.

— Ладно… — протянула Белль. — Ты меня пугаешь… Что случилось?

Он снова улыбнулся и покачал головой, дав ей понять, что ни слова не скажет в оправдание своему жутковатому взгляду и внезапному приливу отчаяния.

— Ух ты! — Белль взглянула на свои часы, лежащие на прикроватной тумбочке. — Уже девять! Пора вставать.

— Или мы можем остаться здесь, — предложил Голд без особого энтузиазма, — хотя бы ещё ненадолго.

— К сожалению, для нас это непозволительная роскошь, — улыбнулась Белль, вставая с постели. — Ты не видел мою…

Голд нащупал ногой шёлковую ночную сорочку, выудил её из-под одеяла и кинул хозяйке.

— Спасибо, — поблагодарила Белль. — Я попытаюсь прорваться к ванной. И ты тоже особо не разлёживайся. Буду ждать тебя внизу.

Она также накинула сверху халат, вытащила из шкафа чистую одежду и направилась к выходу, но у самой двери остановилась, развернулась, бросилась назад к Голду и крепко прижалась губами к его губам.