Настоящее в будущем

Весной 2020 года Белль позвонил Мо. Он хотел встретится с ней, даже упрашивал вернуться, но Белль была непреклонна. Всё же, после того как Мо позвонил десятый раз, она сдалась и пригласила его в Нью-Йорк. Голду это, конечно, не понравилось, но возражать он не стал. Мо приехал на день раньше оговорённого, взял такси и в десять утра уже стоял у неё на пороге.

— Белль, — улыбнулся Мо, — хорошо выглядишь.

— Здравствуй, папа, — Белль заключила его в объятия. — Ты тоже. Проходи.

Наливая ему чай, Белль осведомилась, почему он приехал раньше, но не сумела добиться внятного ответа.

— Ты одна? — спросил Мо, оглядываясь вокруг.

— Да, — улыбнулась Белль. — За Адамом нужно сходить к четырём, а Румпель с Коль будут вечером.

— Значит Нью-Йорк?

— Да, Нью-Йорк, — вздохнула Белль.

Внезапно поступил звонок на домашний, но звонящий сразу перевёл разговор на автоответчик.

Белль получила следующее сообщение:

«Привет, мам. Я улетела с папой в Калифорнию. Буду каждый час присылать тебе фото. А ночью не буду. Потому что буду спать».

Это был первый из знаменитых «виноватых» звонков Колетт Голд. Каждый раз, когда девочка думала, что делает что-то, что могло не понравится Белль, она оставляла такое сообщение. Их Белль получила уйму, так как Коль была совсем не подарком. Некоторые особенно грели ей душу, да так грели, что она начала эти записи коллекционировать.

Вот некоторые из них.

Колетт Голд, 6 лет: «Привет, мам. Я разбила окно. Точнее, не только я, но поймали меня».

Колетт Голд, 8 лет: «Привет, мам. Я разбила твою камеру. А точнее, утопила. Карта памяти, наверное, жива, а если нет, то там ведь были не очень важные парижские фотографии?»

Колетт Голд, 11 лет: «Привет, мам. Помнишь Клэр, которая меня задирала? Так вот. Сегодня я ударила её книгой по лицу. Мы теперь дружим, но мисс Хокинс нам не верит. Тебя просили подойти к директору. Уверена, что тебе позвонят».

Но самым любимым было… Коллет Голд, 15 лет: «Привет, мам. Я сожгла дом».

Это и многие другие вещи подтачивали отношения Белль с дочерью. Чем старше становилась Колетт, тем сложнее было найти общий язык и точки соприкосновения. Она не могла ничего добиться от неё часами, но зато Румпеля Коль слушалась сразу и делала всё, как он скажет. У Коль с отцом вообще был какой-то свой язык, недоступный Белль и другим детям: свои знаки, жесты, своё личное приветствие. А еще вечная непрекращающаяся игра, когда девочка бежала к Голду, тот делал вид, что вовсе не собирается её ловить, но всегда ловил. Сейчас ей было 16 лет, и она всё также бежала к нему, а он все также её ловил. Белль понимала, что немного ревнует, только не понимала, кого именно и к кому. В тот день, когда Мо приехал в Нью-Йорк, Голд впервые взял её с собой в одну из своих командировок, и позже Коль стала его постоянным компаньоном, куда бы он ни отправился.

Тем не менее вернёмся в гостиную Голдов, в момент, когда Белль получила то сообщение. Первое, что с ней произошло, — ярость: она, конечно, ожидала, что Голд выкинет нечто подобное, но не верила до конца, что он всё сделает это. Второе — хладнокровное спокойствие, потому что на эмоциях ему было глупо звонить и требовать объяснений. Она надеялась, что они ещё не вылетели и звонок пройдёт. Быстро, по памяти, набрав номер, Белль застыла и с облегчением услышала длинные гудки. Румпель взял трубку.

— И что ты этим решил доказать? — бессильно спросила она.

— Открой дверь, — сказал он.

Белль удивлённо скривилась, положила телефон на стол и открыла дверь, за которой стоял курьер с корзиной красных роз.

— Белль Голд? — спросил курьер.

— Да, — ответила Белль. — Давно тут стоите?

— Час, — улыбнулся курьер, — но могу ещё постоять. Мне заплатили за целый день, а то и больше.

— Нет-нет, не нужно, — Белль забрала корзину и вдруг увидела что-то серебристое, обмотанное вокруг одного из цветков в самом центре.

Она потянула за серебряную мелкую цепочку и вытащила маленький серебряный ключик, который явно ничего не открывал.

— Подождите. Сколько здесь роз?

— Пятьдесят две, — ответил курьер с улыбкой.

Она внесла корзину в гостиную и снова взяла трубку.

— «Я как богач, чей ключ благословенный вскрывает тайное сокровище своё», — произнесла Белль первые две строчки пятьдесят второго сонета Шекспира.

Она не думал, что он слушал её рассуждения об английской литературе последние две недели.

— «Блажен же ты, чьи порождают вежды с тобой восторг, а без тебя — надежды!» — произнёс Голд последние две строчки.

— Что это означает? — спросила Белль.

— Подумай, — рассмеялся Голд.

— Ты думаешь, я прощу тебе это?

— Уже простила, — тихо сказал Голд и бросил трубку.

Белль на минуту застыла в смятении.

— Что это значит? — спросил Мо, совершенно не понимая, что происходит и как к этому относиться.

— Что он не вернётся, пока ты тут, — ответила Белль, и это было чистой правдой.

Белль позволила отцу прожить у неё четыре дня, которых вполне хватило, чтобы рассказать ему о своей жизни, показать магазин и дать пообщаться с Адамом. Его приезд немного улучшил их отношения, но не до конца. О многом Белль также умолчала. Например, о том, что она ждала ребёнка.

Истории появления в их жизни Альберта и Криса были совершенно различны. С самого начала Альберт был желанным ребёнком. Сыном, рождённым в другом мире, в другой жизни, вдали от Сторибрука, вдали от магии, драконов и злых ведьм, без опасности быть украденным и убитым ради какого-то неимоверно мощного заклятия. На тот момент Голды прожили в Нью-Йорке три чудесных года, без ссор и тревог. Мысль о третьем ребёнке как-то сама собой возникла в голове Белль и никак не хотела исчезать. Позже мысль превратилась в желание, а желание в навязчивую идею, которую она не решалась озвучить в течение нескольких недель, но одним январским вечером всё же решилась.

Как-то раз, уложив детей спать, Белль, словно привидение, проскользнула в ванную комнату, прилегающую к их спальне в манхэттенской квартире, где Голд в одних пижамных штанах чистил зубы. Он даже не сразу заметил ее, а когда заметил, то чуть не выронил зубную щетку.

— Что-то случилось? — спросил он, обернувшись.

Её бледное обеспокоенное лицо отражалась в его зрачках. Белль сама поразилась своему виду.

— Я… я хочу ещё одного ребёнка, — сказала она как-то неуверенно.

Голд успокоился и облегчённо вздохнул.

— А чем первые двое не устраивают? — шутливо спросил он, отворачиваясь к раковине. — Они, конечно, не подарок, но исправятся. Я ручаюсь!

Белль не смогла сдержать улыбки.

— Нет. Я не про это. Просто… — она улыбнулась ещё раз. — Знаешь, у нас здесь совершенно другая жизнь, и я подумала, что это не такая уж плохая идея.

— Скучно? Решила привнести в жизнь немного хаоса?

— Нет….

— А твоя работа? Учёба?

— Не помеха, — отмахнулась Белль. — Может, мне всё же не хватает хаоса.

— В виде грязных пеленок и плача среди ночи? — Голд придерживался своего шутливо-издевательского тона, — непредсказуемых проблем со здоровьем и болей, которые здесь моментально никто не сможет снять?

— Я серьёзно, — прервала его Белль.

Румпель задумчиво посмотрел на своё отражение в зеркале, прополоскал рот, ополоснул лицо, неспешно вытер его полотенцем… Это заняло не более трех минут, но для Белль длилось целую вечность, тихую, невыносимую вечность.

И вот он снова обернулся, облокотился на раковину и спросил очень серьёзно на этот раз:

— Ты действительно уверена, что тебе это нужно? Что ты именно этого хочешь?

Белль кивнула несколько раз и обняла его, а он её поцеловал, сначала легко, коротко, потом по-настоящему, долго, после чего утащил Белль в спальню, где они предприняли первую попытку. И вот спустя почти одиннадцать лет она всё ещё помнила ту ночь и вкус той глупой зубной пасты.

В феврале Белль узнала о своей беременности, а 9 октября 2020 года родился Альберт Джеймс Голд. Любовь, которую Белль испытывала к своему маленькому сыну, границ не имела. Иногда она даже испытывала чувство вины, что так сильно его любит, чуть ли не сильнее остальных. Впрочем, кажется, никто её душевных терзаний не замечал. Коль и Адам, как прежде, игнорировали всё и вся, а Румпель её чувства разделял, иногда притворно обижаясь, что она ворует время у него и Альберта.