Настоящее в будущем

— Свидетелем всей своей жизни?

— Свидетелем всей нашей жизни можем быть только мы сами. Если, конечно, мы понимаем, что делаем.

— Считаете, я не знаю, что делаю, Голд? — рассмеялся Стэнтон. — Но у меня к вам предложение. Скоро судья Трауб подаст в отставку и, как мне кажется, этот пост для вас.

— Судья? — теперь рассмеялся Голд. — Зачем вам нужен судья? Точнее не так. Почему вы думаете, что, став судьёй, я буду помогать вам?

— Потому что…

— Я держусь подальше от политики, мистер Стэнтон, — не дал договорить Голд. — Мне не нужен пост судьи. А даже если бы я его занял, то, уверяю, что вам помогать бы не стал.

— Почему же? — удивился Стэнтон.

— Потому что я предпочитаю не ограничивать себя обязательствами, которые мне невыгодны и неинтересны. Я не честолюбивый карьерист. Я делаю только то, что считаю нужным, — разъяснил Голд. — Вам нечего мне предложить.

— Если вы посчитаете нужным сбросить меня, то.

— Я сброшу, — заверил Голд. — Вам же выгоднее не давать мне повода. И Стэнтон… Не думайте, что я слепой.

После этих слов Голд ушёл, а проходя мимо, как бы случайно, с силой наступил Говарду Стэнтону на ногу, и тот взвыл от боли.

Белль нагнала Голда сразу, как он появился в её поле зрения. Вместе они забрали из гардероба пальто и вышли на улицу. Шёл дождь, машину долго не подавали. Руки у Белль замерзали: одну из них она прятала в рукаве, а вторую — в кармане у Румпеля.

— Хорошо, что ты тот, кто ты есть, — шепнула ему Белль.

— Что было в том шампанском? — шутливо спросил Румпель.

Она засмеялась, а он запустил свою руку в карман и сжал в ней её ладонь. Иногда действительно лучше сделать свидетелем своей жизни кого-то, кто не разделяет твоих взглядов.

Самым приятным воспоминанием о «Bradford industrial company» для Белль была Сюзанн Дэвис. Она работала ассистентом Голда, но по сути была секретарем с зачатками юридических знаний. Первую неделю Голд не знал, что ему с ней делать, не мог придумать никаких поручений, но потом она стала просто незаменима. Она составляла его расписание, отвечала на звонки и письма, подшивала дела, носила из прачечной его костюмы. В общем, она делала всё, чтобы облегчить его жизнь. Сюзанн очень нравилась Белль, потому что была не похожа на всех, кого Белль до этого встречала в Нью-Йорке. Люди здесь чаще всего говорили только на две темы: секс и деньги. Всё, что обсуждалось, так или иначе было с этим связано, но совершенно не интересовало Белль, которая в деньгах не нуждалась, а разговоры о сексе считала слишком личными. Также со временем Белль осознала к своему ужасу, что многие ей завидуют, так как у неё было всё, о чём они могли и не могли мечтать. Только Белль знала про все подводные камни своей истории, а они видели другое, и их взгляды её кололи и смущали. А вот Сюзанн так на неё никогда не смотрела и говорить с ней можно было на самые разные темы, совершенно не касаясь ничего личного. Впервые Белль повстречала Сюзанн, когда пришла к Голду и не застала его на месте. Страдающая бездельем секретарша пояснила, кто она, и сказала, что он, вероятно, появится с минуты на минуту, но она в этом не была уверена, потому что ничего точного ей не сообщили. Румпель отсутствовал целый час, а Сюзанн рассказывала Белль об особенностях различных шрифтов, не опуская фактов из истории их создания. Сейчас Белль уже ничего не помнила, но само слово «шрифт» стало ассоциироваться со Сюзанн, Белль у себя в голове даже произносила его её голосом и всегда неизменно улыбалась. Сюзанн говорила, что ей нравится работать с Голдом, потому что он никогда не пересекал границ, не пытался связать её с собой отношениями помимо профессиональных, никогда не срывался, и даже напротив был чересчур вежлив. Голд не требовал от неё лгать кому-то, не унижал её достоинства, а ещё очень много платил, что её страшно смущало. Он позволял ей быть невидимкой, спокойно ведущей свою жизнь, и в тоже время подчеркивал её значимость. Сюзанн и сама была очень сдержанна в присутствии Румпеля, как солдат перед генералом, но рядом с Белль раскрывалась и менялась: вся её доброта и жизнелюбие просто вырывались наружу. Сюзанн одним присутствием могла поднять настроение, но, невзирая на всю приязнь, они с Белль не смогли связать себя крепкими узами дружбы.

Было ещё кое-что, за что, наверное, все Голды без исключения любили мисс Дэвис. Она однажды случайно спасла Румпелю жизнь. Как-то Голд должен был лететь в Чикаго, а Сюзанн ошиблась со временем и озвучила ему неправильную информацию, и Голд опоздал на посадку. Самолет упал через полчаса после отправления и почти все, кто был на борту, погибли. Сюзанн, которая ждала увольнения, получила премию, а Белль при следующей встрече обняла её и не отпускала минут пять. Забавно, что эта была её единственная ошибка за все шесть с половиной лет работы с Голдом.

Комплекс героя Белль нашёл свое воплощение и в Нью-Йорке. Кое-как смирившись, что её супруг работает на Корпорацию Зла, она решила помогать людям, и подобно многим идеалистам из реального мира, страдающие излишним героизмом, она ударилась в активную благотворительность.

— Я решила заняться благотворительностью, — объявила она как-то раз Румпелю.

— И кого же ты будешь спасать? — скептически сказал Голд. — Африканских беженцев? Бродячих псов? Гризли в Йеллоустонском парке? Что там сейчас модно?

— Людей, — сказала Белль, — местных людей.

— Если их и нужно спасать, то только от самих себя, — отметил Голд. — Это пропащее дело, Белль. Ты и так делаешь отличную работу, продавая людям кофе и книги. Это многих спасает.

— Ты не поймёшь. Я просто хочу сделать что-то действительно полезное.

Делать что-то действительно полезное оказалось очень непросто. Вся система была гнилая насквозь. Средства, которые должны были идти на помощь людям, просто пропадали где-то или надолго зависали, большая половина продуктов и вещей были противопоказаны к употреблению, а всё самое ценное многие благотворители присваивали себе. К тому же спасаемые сами не шибко хотели быть спасенными, будто им нравилось жить на улице, греться у подожжённых мусорных баков и спать под теплотрассой. Один раз от одного такого она едва ушла живой и поспешила, испуганная и разбитая.

— Белль, что случилось? — бросился к ней встревоженный Румпель, взял под руку и усадил на диван, — Белль?

Она всё рассказала, как могла. Он не вымолвил ни слова о своей правоте, не высказал немедленной готовности отправиться на поиски и отомстить, а просто остался рядом, за что она была ему бесконечно благодарна. Румпель обращался с ней особенно бережно в тот вечер, как с ребёнком: помог умыться, отнёс в спальню, раздел и сидел рядом, пока она не заснула. Перед этим он заставил её дать обещание, что она больше не будет подвергать себя опасности, и Белль охотно на это согласилась.

После данного инцедента Белль впала в депрессию, из которой, казалось, ничто не сможет её вывести. Но вот как-то раз, апатично валяясь на диване и позволяя Адаму и Коль благополучно стоять на ушах и вытворять всякую ерунду, она услышала звук открывающейся двери и скулёж. Она пошла навстречу этим звукам и увидела Голда со щенком бассет-хаунда в руках.

— Увидел знакомое лицо и не смог пройти мимо, — пошутил Румпель.

И Белль впервые за три недели улыбнулась. Она взяла щенка на руки. Бежево-белый, тёплый, бархатный, он смотрел на неё большими печальными тёмными глазами. «Хороша же у меня рожа, раз на тебя похожа» — подумала Белль, прижимая щенка к груди.

— Ты знаешь, в нём есть что-то и от тебя, — сказала она Голду. — У него есть имя?

— В паспорте написано, что Тьери, — Голд достал свёрнутый документ из кармана и продемонстрировал верность своих слов.

— Значит ты Тьери, — ласково проворковала Белль и взглядом поблагодарила Румпеля.

Следующие недели и даже месяцы Белль занималась спасением щенка от детей и в этих хлопотах сумела рассеять своё разочарование. Позже её спасательная деятельность в Нью-Йорке ограничилась только перечислением денег в различные фонды.