Последний аккорд

— Откуда? Альберт…

— Да нет. Книги, фильмы, интернет. Ну и Альберт… — перечисляла Белль, а потом зачем-то добавила: — Мне няня рассказала в двенадцать.

— Тебя это смутило? — лукаво улыбнулся Румпель.

— Она в основном использовала метафоры. И это звучало грандиознее, чем на самом деле, — словно не замечая его улыбки, продолжила Белль. — Хорошо, что мне не приходится делать то же самое, что ей.

— Не смогла бы без метафор?

— У меня к ним особенная страсть, — кивнула Белль, прищурившись.

— А есть у тебя ещё особенная страсть? — он провёл рукой по её обнажённому бедру.

— Соскучился?

Голд только улыбнулся, потянул её вниз к себе и поцеловал, прикрыв глаза от удовольствия. Она отвечала ему со всей страстью, на которую была способна, быстро расстегнула рубашку и ловко сняла её, как много-много раз до этого. Не менее расторопно стянула его брюки, по-хозяйски, будто они принадлежали ей, как, собственно, и он сам.

Голд снял с неё халат, под которым, как и ожидалось, не было ничего, и прижался к её чистому, разгорячённому телу своим, касался раскрытой ладонью спины, нежно надавливая на позвонки, пытаясь расслабить её, раскрыть. Белль была очень напряжена, но сдавалась под его настойчивыми ласками, что он и ощутил минутой позже, запустив руку в её промежность. Её возбуждение, её близость и предшествующая этому долгая разлука привели к тому, что он едва сдерживался, чтобы не наброситься на неё и не получить всё и сразу. Он не хотел так поступать, хотел растянуть миг предвкушения и последующее блаженство, действуя неторопливо и нежно, выразить через секс не то, как ему было одиноко, но то, как одиноко ему было именно без неё. Его член упирался в её бедро сквозь тонкую ткань тесных трусов, причиняющих неудобство и несильную, но очень неприятную боль. Белль как-то почувствовала это и поспешила его освободить, бережно провела рукой по всей длине, а после принялась ласково сжимать и отпускать, иногда собирала тонкую, нежную кожу и расправляла, когда её пальцы скользили вверх. Ему было немножко щекотно, но очень приятно. Освободившись, Голд мягко заставил жену поменять положение и лечь вдоль, убедился, что ей удобно, и вернулся к начатому, навис над ней, целовал шею, прижимался губами к ключицам, сжимал грудь, такую белую и красивую, касался кончиком носа затвердевших сосков, срывая лёгкие смешки с её губ. А как же приятно она пахла! Источала туманный, свежий аромат сандала и лаванды, чарующий и расслабляющий, что ему просто хотелось обнять её покрепче, уткнуться носом в чудесную белую шейку и лежать, лежать так как можно дольше, но вместо этого он спускался всё ниже и ниже, провёл кончиком языка по лобку, мягко надавил указательным пальцем на клитор, развёл другими двумя чувствительные складки и принялся исследовать всё, что они за собой прятали.

— Не обязательно! — Белль оказала слабое сопротивление, но всё в ней желало продолжения.

— Мне хочется.

— Тогда ладно…

— Расслабься.

— Хорошо…

Она никак не могла расслабиться до конца, позволяла себе ненадолго и возвращалась из сладкого забытья, поражённая внезапной мыслью, вздрагивала и сводила его усилия на нет. Всё же, массируя руками её тело, время от времени возвращаясь наверх, он своего добился. Вышло настолько хорошо, что Белль настояла на ответной услуге, поменялась с ним местами, прильнула губами к его члену, чему Румпель поначалу воспротивился.

— Так! А ну руки! — повелительно произнесла Белль. — Доверься мне.

А почему бы и нет? Он доверился, но на своих условиях.

— Не до конца! — предупредил Голд, — Я хочу большего.

Белль согласилась и принялась за дело. Он же постарался расслабиться, закрыл глаза и ярко представил, будто лежит на траве с закрытыми глазами, ветерок приятно обдувает его, и вокруг так тихо и спокойно, и всё наполнено запахом сандала и лаванды, пропитавшим его насквозь, а внизу — мучительное сладостное напряжение, которое скоро сменится сводящей с ума разрядкой. Он уже слишком сильно расслабился…

— Белль!

Белль тихонько хихикнула и забралась сверху, заглядывая ему в лицо. Тёплые любящие глаза смотрели на него, будто спрашивали, что будет дальше. А затем Белль направила его член в себя и начала медленное и плавное движение. Голд опасался, что надолго его не хватит, но второе дыхание открылось, и он собирался сделать эту ночь идеальной. Они соединили руки, переплели пальцы, и он позволил использовать их в качестве опоры. Так было, пока им обоим хватало сил и пока это доставляло удовольствие. Белль играла мышцами, сжимала его член стенками влагалища, что у неё чертовски хорошо выходило. А затем они поменялись местами. Голд закинул её ноги себе за спину и вошёл сильно и резко, а вышел медленно, чтобы потом повторить.

— Можно сильнее, — шепнула Белль в самое ухо.

И он повиновался. Она сжимала его плечи до боли, до боли целовала губы и даже несильно укусила. Ему это понравилось во всяком случае. Но конец был близок. Ещё чуть-чуть, и всё.

— Тебе далеко? — шепнул Голд.

Белль помотала головой, прижимаясь губами к его шее. И не соврала, потому что кончили они практически одновременно.

Они лежали рядом, пытаясь отдышаться. Всё это было просто прекрасно, но что-то было не так. Было что-то не то. Конечно, ему было хорошо и даже очень, но обычно чувство глубокого удовлетворения сопровождала минутная эйфория, перерастающая в более глубокое чувство счастья, а в тот раз он ощущал лишь тревогу. Голду хотелось ненадолго остаться одному, всего на пару секунд.

— Спасибо, — он поцеловал жену в плечо, встал и начал одеваться. — Я сейчас вернусь.

— Куда ты? — расстроилась Белль.

— В туалет. Куда ещё?

— Ну, зная тебя, куда угодно, — она села и облачилась в халат, так кстати оставшийся на краешке кровати.

Он накинул свой халат на плечи и шагнул к выходу, но не вышел: его больная нога вновь напомнила о себе. От неожиданности он едва не упал, изо всех сил вцепился в дверной косяк.

— Румпель… — Белль подскочила к нему и поддержала с другой стороны.

— Всё нормально, — заверил он. — Не нужно. Не ждал…

— Присядь. Вот так, — она заставила его вернуться к кровати. — Сколько раз повторялось с того, в отеле?

— Это второй.

— Чем это может быть?

— Хочу думать, что просто нервы.

— Помочь дойти?

— Я сам, — улыбнулся Голд. — Большое спасибо, но не беспокойся. Тут недалеко к тому же.

— Как скажешь, — согласилась Белль. — Тогда иди в ванную, а я заварю чай.

Она вышла первой, её тихие шаги были едва различимы на старой скрипучей лестнице. И когда она окончательно растворилась в темноте, он сам поковылял в ванную, а там, приводя себя в порядок, он задумался о том, что с ним происходит, и пришёл к заключению, что не понимает ни черта. Как только боль стала невыносима, настолько, что он зашипел, её вдруг как рукой сняло. И потом он просто боялся пошевелиться, стоял посреди ванной на холодном кафеле и смотрел на своё отражение, на своё побледневшее лицо, на большие тёмные глаза, сияющие болезненным блеском, и не мог решить, что делать дальше. Из этого необычного состояния его вывела Белль, прошедшая мимо, и он пошёл за ней, чтобы она не пришла за ним и не нашла его в таком положении.

— Ты что-то побледнел, — сочувственно отметила Белль, когда он вернулся.

— Да, да… — согласился Румпель. — Устал. Вот и всё.

— Болит?

— Нет. Совсем нет.

— Хорошо, — улыбнулась Белль и обратила его внимание на поднос. — Я принесла чаю. Не знала, какой тебе больше сейчас хочется, и заварила два вида.

— Я так жалок? — усмехнулся Голд. — Спасибо за заботу. За всё спасибо.

— Мне в радость. Иди сюда.

Они налили себе чаю, забрались в постель и молча пили, поглядывая друг на друга. Каждый из них хотел заговорить и останавливался, едва начав. Пожалуй, иногда нужен тот, с кем можно молчать и чувствовать, что ты не один в этом мире.

Утром он проснулся от яркого света: Белль распахнула шторы. Она была полностью одета, а на стуле, возле кровати стоял поднос с простеньким завтраком из того немногого, что можно было отыскать на кухне.