Последний аккорд

Вместо ответа Голд подался вперёд и нежно её обнял. Он хотел, чтобы она почувствовала, насколько сильно он её любит. В эту самую минуту он любил её больше всего на свете.

— Что с тобой? — легко засмеявшись, спросила она, неловко отвечая на его объятия. — Что за нежности?

Он ничего не сказал, только подвинулся к ней ещё ближе, зарываясь лицом в её волосы.

— И я тебя люблю, — вздохнула Белль и обняла его как можно крепче. — Больше всего на свете.

========== Обрывки воспоминаний ==========

Мистеру Голду снова снилась крыша. Всё та же, утопающая в густом белом тумане, но на этот раз совсем пустая. Он прошёл немного вперёд и понял, что есть и другие изменения. На этот раз воздух вокруг был разрежен сверх меры, и ему с трудом давался каждый вдох, и всё казалось реальнее, переменчивее. Он отчётливо слышал свои шаги, а туман, статичный и неподвижный, стал самим воплощением хаотичного движения. Выглянуло солнце. Румпель ощутил его тепло и зажмурился, подставив лицо согревающим лучам. Так он стоял некоторое время, как вдруг…

— Папа, — окликнул его до боли знакомый голос, который он никогда не смог бы забыть, даже если бы пытался сделать это.

— Бей… — прошептал Румпель и стремительно обернулся.

Бейлфайр стоял всего в нескольких футах от него, смотрел на отца и улыбался. Больше он не сказал ни слова, как и сам Румпель. Им обоим всё было понятно и без слов, совершенно лишних и ненужных. Голд не хотел, чтобы сон кончался, хотя отчетливо осознавал, что промедление приведет к смерти. Но скоро Бей исчез, так же внезапно, как и появился, а Голд так и стоял на крыше в своем мёртвом сне, пока не очнулся в просторной белой комнате, похожей на больничную палату. Голова раскалывалась на куски, сердце болело, и он подумал, что оно застынет в груди, если он попробует подняться. Со странной радостью он обнаружил, что на краешке его кровати сидит Белль, а потом огорчился, заметив, что она плачет.

— Белль…

— Всё будет хорошо, милый.

— Я умираю?

Она ничего не сказала, только наклонилась к нему, и он ощутил, как её тёплые мягкие губы касаются его губ. Это ощущение, её близость, её запах остались с ним, когда он проснулся в своей спальне. На этот раз по-настоящему проснулся.

— Доброе утро, Румпель, — ласково прошептала Белль, поглаживая его по спутанным волосам. — Просыпайся, мой хороший.

— Белль, — улыбнулся Голд, сел в постели и схватился за голову. — Ай…

Его голову пронзила резкая боль, слева защемило нерв, что во сне он и принял за инфаркт, и всё тело затекло и не слушалось.

— Понимаю, — сочувственно сказал Белль и подала ему стакан воды и таблетку. — Держи. Это должно помочь.

— Спасибо, — Голд благодарно посмотрел на жену и принял лекарство. — Вчера мне было намного лучше.

Вчерашним утром ему удалось выкроить всего пару часов на сон, после которого он был на удивление бодрым. Забавно, но даже морщинки возле глаз казались ему меньше и незаметнее. Всё утро, пока они собирались на свадьбу, он был весел и внимателен, помог Белль одеться, шутливо поторапливал Криса, перечитал свою речь и нашёл пару минут, чтобы её переписать. Таким он оставался, и когда они прибыли в отель: добродушно болтал с Роджером и Мэттом и был готов к любому настроению жениха. К счастью, жених был так же бодр и весел, как и он.

— Тук-тук! — улыбнулся Голд, заглядывая в номер Ричарда. — Можно?

— Заходи! — обрадовался Рик. — Как я выгляжу?

Выглядел он очень хорошо. На нём был потрясающий чёрный костюм оригинального кроя, пошитый на заказ как раз на этот случай, серо-голубой жилет, белая рубашка и галстук-бабочка. Седые вьющиеся волосы были тщательно уложены, и усы он тоже не поленился привести в порядок. Сейчас Ричард пытался выбрать запонки, разрываясь между серебряными, инкрустированными бриллиантами, простыми из золота и платиновыми, украшенными маленькими синими камнями.

— Замечательно, — похвалил Голд. — Что поразительно, учитывая, сколько ты выпил накануне.

— Да… — протянул Брэдфорд, припоминая недавние подвиги. — Но ничего! Мэйси подняла меня на ноги в два счета.

— Я рад, что ты в хорошем настроении.

— А как иначе? — усмехнулся Рик. — Этот день должен стать одним из счастливейших в моей жизни.

— И он им станет, друг мой, — поддержал Голд. — Он им станет.

Это было приятное воспоминание, но его охватило странное предчувствие, что что-то пошло не так, и он с тревогой посмотрел на жену.

— Что случилось? — нахмурилась Белль.

— Я не знаю, — Румпель покачал головой, повертел в руках стакан с водой, сделал ещё несколько глотков и осторожно поставил его на прикроватную тумбочку. — Как прошла свадьба?

— Великолепно, — улыбнулась Белль. — Всё было идеально. Разве ты не помнишь?

— Помню… — неуверенно ответил он и задумался, стараясь воскресить в памяти цепь событий.

Нехорошее предчувствие охватило Голда ещё вчера, в номере Ричарда, но оно было связано лишь с брошью, которую он прихватил с собой. Он хотел вернуть её законному владельцу, но не решался отдать, не желая напоминать ему о Рене.

— Ты что-то притих, Руперт, — заметил Рик, прервав свой рассказ о платиновых запонках, которые надел минуту назад. — В чём дело?

— Это неважно.

— Нет, важно. Говори.

— Хорошо… — сдался Голд, достал из кармана брошь и рассказал другу, как она к нему попала. — Я не смог от неё избавиться.

— Брошь моей матери, — Ричард предсказуемо загрустил, но светлой грустью. — Она так никому и не принесла удачу.

— Но теперь всё иначе, — мягко возразил Голд. — Четвёртый чистый лист.

— Да, четвёртый лист, — улыбнулся Ричард. — Спасибо, что вернул. Отдам её Виктории, как память. У нее ничего нет из вещей нашей мамы.

— Отличная мысль, — оценил Голд и стряхнул с пиджака Ричарда невидимую пыль. — Ну, что? Готов?

— Как никогда!

— Тогда пойдём. Пора.

— Пора.

Они спустились вниз, в малый зал, где и должна была пройти церемония. Многочисленные гости уже заняли свои места и спокойно ожидали начала. Голд увидел Белль и Криса в третьем ряду и, проходя мимо, подмигнул им. Они с Ричардом остановились рядом с пастором Меннингом, старым другом семьи, завели тихую, ничего не значащую беседу и замолчали, только когда заиграла музыка и в зал вошли Микки и Перси. Гости тоже перестали перешептываться и с улыбками наблюдали, как подружка невесты и кольценосец занимают свои места справа от пастора Меннинга. Через пару минут появилась невеста. Простое бело-сиреневое платье, длинной чуть ниже колен, изящно скрывало маленькое несовершенство её фигуры, блестящие каштановые волосы были зачёсаны назад и закреплены серебряными заколками, которым составило компанию серебряное ожерелье. В одной руке она держала аккуратный букет весенних цветов, второй ухватилась за руку Роджера Брэдфорда, исполнявшего роль её посаженного отца: отца у неё не было, и среди гостей с её стороны наблюдалось очень мало мужчин. Рита робко улыбнулась, взглянув на Ричарда, и шаг её стал тверже, когда он ободряюще улыбнулся ей в ответ и уверенно расправил плечи.

— Она прекрасна, — шепнул другу Голд.

— Я знаю, — прошептал в ответ Ричард. — Я чертовски везучий сукин сын.

Наконец Рита и Роджер приблизились к ним. Роджер тут же шутливо откланялся и демонстративно занял место в первом ряду со стороны невесты. Рита передала букет Микки и протянула руки жениху, который неторопливо и нежно сжал их в своих. Пастор Меннинг произнёс длинную речь о любви, которая является высшим законом в жизни человека, Ричард и Рита обменялись заранее подготовленными клятвами, а Перси, гордый и довольный тем, что ему доверили такую ответственную роль, подал им кольца. Пастор объявил их мужем и женой, Ричард и Рита скромно поцеловались и под громкие аплодисменты начали принимать поздравления от друзей и близких. Голд тоже их поздравил, похвалил их клятвы, хотя и считал, что всё самое важное уже было сказано ими этим утром.

После того как все традиции были соблюдены, началась одна из самых неприятных частей: постановочные фотографии. Голду пришлось позировать для множества снимков. Большинство из них он считал лишними, как, например, те, на которых настаивала Виктория. Все, на которых настаивала Виктория. Но они ей уступали, не желая обидеть. Мистер и миссис Брэдфорд принимали бесчисленные поздравления, пытаясь уделить немного времени каждому из присутствующих, число которых в итоге немного перевалило за шесть сотен человек, и это, по меркам Ричарда, называлось «скромным торжеством». Многих отвлекал Голд, заботясь о покое новобрачных, осознавая в эти изматывающие часы всю тяжесть роли шафера. Кроме того именно на него возлагалась негласная обязанность произнести первый тост, и он успешно с этим справился, начав с анекдота, в котором описал свои внутренние наблюдения, и закончив вдохновенными философскими рассуждениями о любви, счастье и относительности времени. Его речь всем понравилась, но главное, что она понравилась Ричарду и Рите, их семье и его семье, ведь часть произнесённых слов относилась и к ним тоже.