Страница 15 из 34
Так или иначе, а будучи вооружен экраном и тем более мобильным экраном, современный человек уже не столь неминуемо зависим от реального публичного пространства. Вполне закономерна активная циркуляция идеи «падения публичного человека», или исчезновения публичного человека, о чем пишет, в частности, Джон Паркинсон, во многом связывая это явление с утратой современным городским пространством достаточного количества территорий, где люди могли бы осуществляться как граждане своего общества, а не только как потребители, демонстрирующие свое участие в процессах потребления[48]. Однако проблема, вероятно, не только в этом, но и в последовательном наращивании городским пространством полифункциональных территорий, где людям предлагается выбирать различные занятия и модусы поведения, в том числе не связанные непременно ни с непосредственным общением и обсуждением интересующих всех вопросов, ни даже с фокусировкой внимания на каких-либо объектах окружающей среды. На городской площади, в городском транспорте, в галерее искусства и пр. люди могут сохранять погруженность в свой экранный мир на том или ином электронном носителе.
Теперь человек способен регулировать качество и контент виртуальной публичности и уровень собственной включенности в публичность традиционную, посюстороннюю и реальную. Как справедливо замечает Ф. Тонкисс, это в известной степени снимает акцент, к примеру, с такого существенного понятия, как одиночество в толпе, одиночество в городе[49], разобщенность индивидов, попадающих в те населенные пункты, которые не являются для них стабильным местом проживания, и пр. Помимо всевозможных объединений, сообществ в их традиционном виде имеет место идентификация по интересам или каким-либо признакам с помощью интернета, виртуальных социальных сетей. Если раньше не существовало эффективных возможностей почувствовать себя в единстве с неким человеческим множеством, не встречаясь с ним в одном реальном пространстве, то теперь, в эпоху интернета и все более повсеместной системы wi-fi, такие возможности имеются. И одиночество индивида видится уже не столь социальным, и не так прочно связано с ситуацией пространственной изоляции от своего/своих сообществ.
Одиночество начинает по-новому цениться, поскольку становится все менее и менее достижимым в прямом смысле, хотя бы как одиночество в толпе внутренне чуждых или толпе просто незнакомых людей. Ведь находясь в таких толпах, у человека все больше возможностей выходить на связь или продолжать быть на связи с теми знакомыми, родными и близкими людьми, которые требуют общения различных типов, по различным поводам и с различной степенью эмоциональной и интеллектуальной активности.
Современный индивид создает нечто удивительное – некую «личную модель» публичности как игровой ситуации. Суть этой ситуации заключается в том, что она как бы приглашает индивида, то есть неделимого субъекта, стать все-таки умозрительно «делимым» на существо, тело которого и какая-то часть души остаются в традиционном публичном пространстве, а другая часть души вместе с направленностью взора и часто слуха устремлена и, быть может, даже мысленно переносится в пространство виртуальной публичности. То есть человек выступает как некий шампур или пограничная «территория»; на него нанизываются два и более мира, им связуются в целостную, хотя и многомерную среду различные миры.
Публичность как таковая утрачивает прежние ясные очертания и смыслы. Фиксация упразднения «публичной сферы» как «пространства демократии», деактуализация идеи «форума, где частные люди, собираясь вместе, заставляют органы публичной власти легитимизировать себя в глазах общественного мнения» (как передает мысль Ю. Хабермаса современный ученый), является общим местом множества современных западных исследований[50].
По всей видимости, публичность деполитизируется, во всяком случае, в традиционном представлении о политике как роде публичной деятельности. И это при том, что политические акции могут регулярно происходить на площадях и улицах, в зданиях публичной функциональности современных городов. Однако, как пишет Тимоти Люк, большинству обитателей больших городов уже понятно, что «структуризация будущего происходит не прямыми средствами и незаметно в исследовательских лабораториях… а не в парламенте или политических партиях»[51]. Или, как наотмашь формулирует Ульрих Бек, нету больше ни политики, ни аполитичности, актуально лишь «экономически направляемое действие, преследующее некие интересы»[52]. Научно-техническое развитие вкупе с экономическими параметрами современной цивилизации, во многом связанными с этим развитием, стихийно меняют жизнь, а не общественно-политическая деятельность как таковая. Можно сказать, что атмосферу современного большого города задает разрастание пространств внеколлективной, неупорядоченной, децентрализованной, деидеологизированной публичности.
Параллельно с публичностью существенные перемены претерпевает и приватность, что точно уловлено Кристиной Слейд в ее формулировке «глобальное приватное пространство», характеризуемое как воображаемое, умозрительное, тотально рассеянное[53]. Публичное и приватное перестают существовать в прежнем режиме, который можно обозначить как соседство. В новом столетии происходит взаимопроникновение пространств публичного и приватного на динамичной публично-приватной территории с мобильной, гуттаперчевой, виртуальной приватностью и столь же подвижной виртуальной публичностью. В этой новой ситуации не только заведомо транзитные места вроде роддома, зала ожидания вокзала, супермаркета, но и любое пространство, в котором человек пользуется экранным устройством, – будь то туристическая достопримечательность либо место повышенной социокультурной актуальности (например, здание ООН) или приватной биографической ценности (дача родителей, «моя» школа, «наш» двор) – наделяется функциями транзитного, переходного пространства, «non-lieu», как определяет этот феномен Марк Оже[54]. Времен ная, сиюминутная значимость таких «не-мест» может заключаться в наличии порталов, гарантирующих интегрированность их обитателя или гостя в мир безграничных техногенных коммуникаций. Чтобы увидеть очертания этой недавно формирующейся территории, рассмотрим подробнее современные взаимоотношения человека с экранными средствами.
В современной жизненной среде порталы экранной реальности расположены на разных расстояниях от человека. С одной стороны, есть ощущение, что междуэкранная повседневная среда полна хаотической динамики, при неуклонном нарастании количества экранов. Вехи повседневной деятельности современного человека помечены движением между множеством экранных устройств. Человек встает по сигналу будильника, встроенного в мобильный телефон, идет умываться, после гигиенических процедур приступает к завтраку, во время которого включает телевизор или одно из новейших экранных средств, будь то планшет, i-pad и пр. Выходит из дома и, сев в машину, пользуется навигатором, экран которого находится сбоку от места водителя. Или пользуется наземным транспортом, где нередко также имеются экраны. В метро, в городской среде, в торгово-досуговых центрах, кафе, даже в музеях, банках, на почте и во множестве самых разных учреждений включены экраны, которые транслируют какую-либо информацию.
Каждое из экранных устройств предполагает определенный «идеальный» вариант взаимодействия с индивидом. Динамика жизненной мизансцены требует постоянного принятия человеком волевых решений, сохранить ли ему «идеальные» дистанции или нарушить, отодвинув от себя то, что требует тесного контакта, и подходя вплотную к тому, что должно быть на значительном расстоянии от глаза. Пересмотреть «круг приближенных» или же оставить все как есть; убрать в сумку мобильный телефон и пойти в кино, включить ноутбук и отвернуться от телевизора, задержаться перед экраном с рекламными роликами или сосредоточиться на финансовых операциях при помощи экрана банкомата. Изучать презентацию преподавателя на большом экране или углубиться в виртуальную реальность личного i-pad’а. Человек занят тем, что работает над уточнением или изменением направленности своего внимания и дистанции до того или другого экрана.
48
Parkinson J.R. Democracy & Public Space The Physical Sites of Democratic Performance. Oxford: Oxford University Press, 2012. P. 1–7.
49
Tonkiss F. Space, the City and Social Theory Social Relations and Urban Forms. Cambridge: Polity Press, 2005. P. 16.
50
Polyak L. Exchange in the Street. Rethinking Open-Air Markets in Budapest // Public Space and the Challenges of Urban Transformation in Europe / Eds. by A. Madanipour, S. Knierbein, A. Degros. N.-Y.: Routledge, 2014. P. 50; Fraser N. Rethinking the Public Sphere, 1992. P. 65–70.
51
Luke T.W. Codes, collectives and commodities // Global Cities, Cinema, Archtecture, and Urbanism in a Digital Age / Eds. by L. Krause and P. Petro. Rutgers: Rutgers University Press, 2003. P. 171–172.
52
Beck U. Living in the world risk society (A Hobhouse Memorial Public Lecture given on Wednesday 15 February 2006 at the London School of Economics) // Economy and Society. Vol. 35. No. 5. August 2006. P. 329–345. http://hudson2.skidmore.edu/~rscarce/SocTh-Env/Env%20Theory%20PDFs/Beck-WorldRisk.pdf
53
Slade Ch. Global Private Space and Local Public Spheres // Media Communities. Eds. B. Hipfl, Hug Th. Munster, New York: Waxma
54
Auge M. Non-places Introduction to an anthropology of supermodernity / Translated by J. Howe. London, New York, Croydon: Bookmargue Ltd., 1995; First published as «Nonlieux, Introduction a une anthropologie de la surmodernite». P. 78.