Страница 5 из 17
– Как же вы дойдете до театра? – глухо кашлянув, спросил Иогансон.
– Теперь уж и не знаю…
– Погода… настоящая рождественская. Вы ведь католичка? Я как-то раз вас видел в костеле. Вы были похожи на «Святую Инессу». Вы, конечно, знаете этот шедевр?
– Нет. Не знаю, – спокойно ответила Матильда.
В наступившей паузе Матильда несколько раз встретилась с необычным и неприятно поразившим ее выражением глаз старого учителя. Испытующе посмотрев на маэстро, убедилась, что шаловливый амур, видно, пустил стрелу невпопад. Иогансон смотрел на Матильду по-юношески влюбленно. Старик влюбился. Ужас! Совсем спятил, сатир козлоногий.
Может, это только показалось? Но в сердечных делах Матильда редко обманывалась. Хотя посетившая ее догадка сама по себе просто абсурдна.
– Я пойду. С наступающим Рождеством вас, Христиан Петрович. Здоровья вам и долгая лета.
– Нечто подобное поют в русских церквях, – рассмеялся Иогансон. – Я однажды там слышал бесподобного дьякона. Настоящий бас-профундо. Все-таки вы католичка только наполовину. Другая половина православная.
– Возможно. Я долго посещала православный приход. Закон Божий. Молитвослов. Я даже думаю по-русски.
– Да. Все мы тут обрусели. И постарели.
– Если бы я могла вам вернуть молодость… – с невольным кокетством проговорила Матильда.
– В рождественские дни всякое случается, – пробормотал маэстро.
– Да… Это так. Но нет во мне волшебных чар.
– Вы многое можете. Просто плохо себя знаете, – голос старого учителя, обычно дребезжащий и раздраженный, был почти неузнаваем. В нем появились молодые и певучие ноты, которые слышались иногда в его скрипке. В эти минуты становилось видно, что некогда это был великий танцор, покорявший европейские сцены и круживший головы великосветских львиц…
– Мы здесь одни… И позвольте мне быть откровенным.
– Да, конечно. – И Матильде представилось, как после этой назревающей идиотской сцены объяснения в любви ей станет невозможно дальше заниматься в его классе. Пойдут разговоры, которые поломают еще не начавшуюся карьеру.
– Позвольте дать вам совет… Вам предстоит следующей весной переступить порог Мариинского театра. Это все равно что войти в клетку с тиграми. И чтоб сразу не сожрали, надо узнать, в чем твоя сила, а куда и не стоит нос совать. Скажем, мечтать о «Жизели». Прямо скажем, Господь Бог поскупился и не дал вам длинных ног и рук. «Душой исполненный полет», так сказать, оставим «крылатым». Воздух не для вас. Это удел таких, как Тальони.
– Я с вами решительно не согласна. Если у меня пока нет высокого прыжка, – вспыхнула Матильда, – Христиан Петрович, я в рыбку вытянусь… Прыжок будет!
– Дело не в прыжке, – закричал Иогансон. – Покажите мне, как вы делаете па де пуассон.
– Не буду! Христиан Петрович, я из-за вас выговор получу в театре.
Матильда резко рванулась к дверям и едва не столкнулась с дочерью учителя Анечкой Иогансон. Ведущей корифейкой театра.
– На улице светопреставление! Столько снега! Валит и валит… – едва переведя дух, проговорила Аня.
Матильда бежала коридорами школы. Когда она, приоткрыв парадную дверь, оказалась на улице, снегопад так же резко кончился, как начался. Будто по чьей-то команде. Редкие снежинки опускались на грязные кучи сероватого снега. На облучке громко балагурил разбитной извозчик. Матильда, для приличия поторговавшись, впрыгнула в расписные сани. Стряхнув остатки снега, морщась, села на мокрое сиденье и тут же с горечью подумала, что пешком скорее дойдешь. Пройдет целая вечность, пока эта унылая кляча дотащит сырые дроги по снежной хляби до Мариинского театра.
В углу балетного класса Аня Иогансон, опустившись на колени, натягивала резиновые галоши на ноги отцу, сидевшему с обиженным видом.
– Неужели я принесла калоши на одну ногу, – кряхтя, проговорила дочь. – Ты ел сегодня что-нибудь? Лекарства, конечно, так и не принимал? Ты что, плачешь? Опять?
Вместо ответа отец лишь шмыгнул длинным носом и тыльной стороной ладони провел по глазам.
– Ты стал часто плакать. Это нехорошо, папа. И видимых причин нет. Чисто ребенок.
– «С плачем рождаемся и с плачем умираем», – как говаривали древние.
– Вот-вот… Теперь поговорим о смерти… Ты не думай о ней, папа… Старайся отгонять от себя эти мысли.
– Любые мысли о смерти – это мысли о жизни, доченька… Как смехотворно коротка жизнь… Впрочем, так будет казаться, проживи хоть тысячу лет. Во всяком случае, я бы не постеснялся, попросил бы у Бога следующую тысячу, – скривил маэстро и без того кривоватый нос. – Мне неудобно в этих калошах. Нога должна быть легкой.
– Ты бы еще в балетных туфлях вышел из дома.
Отец и дочь устало шли пустыми темными коридорами. Вся школа – на генеральной репетиции. Варвара Ивановна Лихошерстова побаивалась Иогансона. Он и молодой был чуточку не в себе, а к старости совсем обезумел. Только что чуть не вломился в дамский туалет. Там же ясно написано по-французски: «Pour dames»… И все же Лихошерстова, едва выйдя из туалета, вновь чуть не столкнулась с маэстро на лестничном переходе. От неприязни метнулась наверх, взмахнув рукавом.
– Летучая мышь, – повел длинным носом Иогансон.
– Папа, как тебе не стыдно!
– Перед кем? Это она для воспитанников оборачивается ведьмой, а мы – люди бывалые. Умеем одолеть колдовские чары. Между прочим, мы однажды поспорили с Петипа. Он уверял меня, что все ее колдовство в одной из ее пуговиц, кажется, верхней. А я утверждал, что в связке ключей. В определенном наборе. Петипа, как известно, большой специалист по женским пуговичкам. Ему можно доверять. Он заверил меня, что с трудом, но сумел отстегнуть все ее пуговички. Оказалось, у Лихошерстовой все на своем месте и даже в очень приличном состоянии, – плотоядно улыбнулся Иогансон.
– Из твоего рассказа я поняла, что не всегда и не для всех пуговички мадам Лихошерстовой бывают застегнуты до подбородка. Ах вы, старые греховодники… Тебе, наверное, еще воспитанницы глазки строят.
– Нет, как-то я разом постарел. Впрочем, у меня в классе есть одна…
– Кшесинская?
– Она чем-то напоминает мне Парашу Лебедеву. Ах, какая это была прелесть. Улыбнется – майский день! Про нее говорили, что много мимики дает, что у нее игра впереди танца. А что в этом плохого? Из такой породы, пожалуй, лишь Вирджиния Цукки была. Кшесинская пока ей подражает, а с годами даже лучше нее будет. Прехорошенькая, и много беды в глазах. Омут. Утонуть можно. Такая была и Параша Лебедева. В глазах – синь небесная. Сожгли ей глаза. Ослепла.
– Как ослепла? От чего?
– От дугового фонаря… Какой-то обалдуй фонарь так выставил. Прямо в глаза. Все плакали. Собирали ей деньги на лечение. Взялись дружно. Но она так и осталась слепой и никому не нужной. В балете нужен, пока молодой. Это – машина. Выпьют все соки молодые – и на свалку. Балетный люд… Еще молодые парни. Жить бы да жить… А чем? Одна дорога – в трактир. Пошел бы, да пьяных не люблю… А в России только курица не пьет. Зачем нас занесло в эти сугробы? К этим азиатам? Хочу домой. В маленькую Швецию.
– Не капризничай.
– Хотел бы вернуться блудным сыном. Вернее… блудным дедом.
Счастливое было время, когда в тугие паруса императорского балета дул благодатный ветер. На капитанском мостике говорили на ломаном русском языке, у великих старцев из Европы плохо гнулись пальцы, но штурвал держали крепко. Корабль российского балета, рассекая волны, уверенно плыл к новым берегам. Впереди ждали удивительные свершения и мировая слава, а первыми капитанами были те, кто ворчал на Россию, кто мог путать русские слова, но, удивительно чутко уловив русскую душу, вложил ее в танец. Тут никакой путаницы не было. Династии Иогансонов, Петипа, Кшесинских. Каждого из этих первых танцовщиков по-разному привела судьба на российскую балетную сцену… Случай оборачивался судьбой…
Подруги шли вдоль Фонтанки. На углу Невского проспекта виднелась громада царской резиденции. Матильда придержала шаг. Ее всегда охватывало необъяснимое волнение на подступах к Аничковому дворцу. Ей всегда хотелось быть там, за массивными воротами. Не упускала случая поглазеть, как выбегает смешной солдатик из полосатой будки, торопясь раскрыть ворота перед каретой с вензелями. Сегодня тихо и безлюдно. Крупными хлопьями падает снег. В глубине дворцовой ограды Матильда услышала девичий смех, а приглядевшись, в сумрачном свете увидела играющих в снежки детей…