Страница 14 из 18
– А что ты,Коба,предлагаешь,-как-то спросил его Жордония.
– А надо переходить к революционной агитации против ца-ризма. Вот это и есть марксизм в первую очередь.
– Но так говорит Владимир Ульянов в России!-сказал Кецхо-вели.
-Значит он есть горный орел революции,-ответил Коба.И до-бавил:”Вот это и есть марксизм по-русски!”
-По-русски,по-русски,-задумчиво повторил Кецховели и чахо-точную бледность его лица,вдруг,охватил румянец.-Но для этого мы должны работать с рабочими кружками. А у нас это пока поставлено плохо. Нужно доля начала образовать наших рабо-чих. Ну не читать же им,правда “Капитал”. Нужно разъяснять его смысл. И ориентировать рабочих на борьбу и революцию.
Пролетарские философы перешагнули плетень революции на словах. Зубы их стучали и сильно бились и от испуга, и от же-лания служить революции. И порешили они не просто идти в народ, а создавать рабочие кружки. И стали выжидать своего часу. Для начала связались с Калининым и Аллилуевым –рабо-чими из железнодорожных мастерских, которые походили на подворье поместья средней руки.
А поле революции было еще пусто. И незасеяно ни чьими костями. Кости,правда,были. Но это были кости единиц, которые боролись в страшном одиночестве с царизмом, способствуя воз-никновению тайных предприятий следующих поколений. Де-ревья и кустарники русских легальных и тайных обществ, вьющимися змеями спадали на бурьян неграмотности и необразованности российской деревни и любопытствующего в своей невинности рабочего класса, сад воображения которого был страшно запу-щен. Казалось, что стоит очистить это воображение от лишних трав и мусора, и вот, вырвавшись из бурьяна сорных идей, прямо вот так, прямо вот так сразу,перед рабочим классом встанет само сознание во всей его красоте. И они, рабочие и крестьяне, положат свое имущество и даже жизнь на борьбу с царизмом. И Коба,которого воспитывали в семье побоями, кото-рого угнетала система извечного подобострастия и послушания в училище и семинарии, уже сам отчетливо видел себя во главе революции. И нужно-то совсем немногого. Очистить бурьян сознания от сорняков у рабочих. Не оступаясь, передавить буржуазных кро-тов, вырывая с поля капитализма застаревшие корни человечес-ких суеверий, и вот уже зримо видна заря революции. И верба новой жизни распутится первой зеленью на Пасху человеческого счастья, которому нет конца. Потому что оно рядом.
И в этот момент Коба ощутил себя свободным и от своего до-машнего очага,от Кеке с ее непрерывными молитвами,с ее веч-ными страхами за его жизнь,с ее постояннными заботами о нем, Сосо,первом и единственным ее сыне,через которого она прод-левает жизнь их семьи. Коба ощутил себя свободным от всего, всего, что связывало его с какими-то когда-то и где-то близкими ему друзьями. Он был свободен от училища и его наставлений. Наконец, и он почувствовал это вполне,он свободен от этого ужасной семинарии, о пребывани в которой уже и не могло быть никакой речи. Поскольку вся его жизнь принадлежала революции до конца. Так как эта революция была просто им самим. В нем самом бушевали страсти ненависти ко всему, что могло его угнетать, унижать.
И в нем уже зарождалось то удивительное чувство в такой мере свободного человека, когда сама свобода,-это,когда свободен он сам от всех и всяческих обязательств перед кем бы то ни было. И когда никто ему не может ничего навязать. Поскольку он,наконец,сам понял,что свобода – это,когда свободен ты. А все остальные могут и не быть свободными от каких бы то ни было обязательств. Но такой свободы в реальной жизни он еще, конечно же, должен достигнуть. Но это единственный путь к свободе. Потому что он будет руководить массами. А для этого нужно учиться такому руководству. Не спеша,но упорно. Не сразу,но постепенно. Не заскакивая вперед, но ожидая своего часа. Подготавливая людей, которые будут верить ему. И тогда они построят все вместе свободу для большинства. И куски его жизни как куски сюртука останутся на прожитых годах. И верба революции поклонится ему до земли. Главное,-не брести по жизни бесцельно. Главное не плестись в хвосте событий. Главное всегда быть рядом с горными орлами революции. И слова эти раз-давались у него в ушах, в теле, в каждой клеточке его естества. Они становились его душой.
Дверь старой жизни,сорванная с петель, уже не держала его в своих цепких объятиях. И каменная крышка гроба семинарского здания уже не тяготела над ним. Новая нечистая сила металась в нем,вылизывая своими ветрами все прошлое молитвословие, дер-жалось в воздухе паутиной скорпионьих жал,выкрикивая крики новой бесконечной свободы той жизни, где рай есть ад, в кото-ром пытает себя человечество. И новая свобода как серебро луны отливает чистотой и невинностью.Но впереди сгущается чернота.
А здесь уж как хотите,так и думайте! То ли Кобу из семи-нарии с треском выперли, то ли это просто какое-то недора-зумение. И он сам за год до окончания ее, тихо прикрыв дверь семинарии, удалился в новую жизнь. А может быть и старушка-мать в своем богомолитвословии сама поняла,что сына из семи-нарии пора забирать. Ну, вот как вы хотите, так и думайте. И стройте для себя разные, преразные, если вам до этого дело есть, исходы Кобы из семинарии.Которая душе его и телу обрыдла. Но ясно ведь одно, что ведь никто никуда на безрыбье, на без-денежье,то-есть так,чтобы не питать свое тело,не уходит.
И хотя “не хлебом единым жив человек”, но все же неко-торое количество витаминов,там разных,клетчатки да белков его организму следует употреблять. А если употреблять,то эти самые витамины следует добывать. А добывать как это ранее делалось в семинарии,то-есть молчать,заискивать и молиться,Коба уже не мог. Но во всем теле его появилась такая внутренняя стать,да как ей и не появиться,когда к моменту захлопывания семинарской двери за Кобой в 1899году, ему уже почти двадцать годов насчитывалось.И у него уже не только волосатость бороды объявилась, но и эта самая растительность уже порядочно вре-мени покрывала его интимные места. Что само собой не уди-вительно. Так как грузины созревают рано. И стал Коба как пру-жина внутри себя собранная и натянутая.
В этой его собранности чувствовалась, однако, такая внутрен-няя сила,такое единство воли и представления мира по собст-венному усмотрению,что скажи ему:”с кого делать справедливый и правильный мир?”,не задумываясь скажет:”с меня!”
Видя такое внутреннее в нем рвение, соратники его по корм-лению, которое имело место даже и в новом грузинском, почти революционном течении, получившем название “Месаме-даси”, вовсе несколько побаивались спорить с ним, сразу представляя себе его, как водится, презрительную улыбку на все, что не сов-падало с мнением Кобы. “Месаме-даси” переводится как “сред-няя линия”,то-есть раздел между теми,кто “просто” говорил о ре-волюции и теми, кто о революции говорил “горячо”. Но и те,и другие,и третьи не могли говорить,если не питались,хотя,на первый взгляд,оставалось тайной за счет чего и кого питались и первые,и вторые, и третьи.Но ведь это и неважно. Мы ведь себе просто можем теперь представить,за счет чего питались они,если посмотрим не в век минувший,а настоящий.То-есть почти-что через сто лет. Мы-то ведь теперь понимаем,что вся многого-лосица и черезполосица, которую слушаем и видим теперь в полуха, в четвертьуха или вообще не слушаем, не видим, пос-кольку от всего этого гама и шума теперь можно и оглохнуть,и ослепнуть,мы-то теперь понимаем,что все они питаются. Ну, вот и тогда,сто лет тому назад,тоже питались.
И Коба был рад, что заняв среднюю линию, то-есть будучи членом “Месаме-даси”, бороздит, то-есть что-то там такое злое и не всем удобное говорит в легальной газете “Квали”,что как раз и означает “борозда”. Срединное положение,с одной стороны,а в тоже самое время, с другой, какое-то там начертание, оставление следа, сильной или слабой борозды неизвестно, с этих послесе-минарских лет и составляло его основное кормление. Черты лица его в эти годы приобретают этакий лирический оттенок даже несколько поэтического значения. Отсюда можно с основанием делать вывод, что кормление было не особенно хорошим, поскольку в молодости да еще с поэтической наружностью можно и святым духом питаться.