Страница 21 из 35
Мы с Семен Семенычем уселись друг против друга на пенечках и закурили в ожидании, что какая-либо из собак подаст нам голос. Действительно, минут через пять в молодых дубочках тявкнула Докука. Это означало, что она нашла ночной заячий след. Докука не спеша пошла по следу «в добор»[18]), изредка подавая голос. Вскоре послышались редкие голоса прочих собак. Вся стая шла за Докукой в добор. Собаки еще не дошли до заячьей лежки, заяц еще не был взбужен; повидимому, он успел изрядно наследить в молодом лесу за долгую морозную ночь.
Вдруг значительно впереди того места, где добирали наши собаки, раздался азартный лай. Какая-то собака подняла с лежки зайца и погнала его. Но это не была наша собака. Голос ее был звонкий, густой и отчаянный. Чувствовалось, что собака гонит с необыкновенным воодушевлением. Некоторые нотки ее голоса звучали прямо-таки захватывающе. Постепенно повышаясь, лай переходил в исступленный торжествующий вопль.
— Музыка, а не гон!.. Но какой чорт тут еще кроме нас охотится? Экая ерунда получается!
Наши гончие подвалили к неизвестной собаке. Вся стая дружно гнала. Кустроватый лес зазвенел от гона. Голос неизвестной собаки выделялся из всей стаи своей силой и красотой. Заяц, повидимому, заворачивал на опушку. Спотыкаясь и обгоняя друг друга, мы поспешили туда и прибыли на опушку в тот самый момент, когда юркий ушастый русачишка выскочил на чистое поле и пулей понесся нам навстречу.
Пиф-паф! — коротко щелкнули в морозном воздухе наши ружья. Зайчишка высоко подпрыгнул и мертвый шлепнулся в снег. Лишь серенькие пушинки его шерсти словно повисли в неподвижном, застывшем воздухе. Мы подошли к русаку. Собачьи голоса приближались. Вскоре вблизи затрещали голые ветки, и на гонном заячьем следу показалась голова неизвестной гончей собаки. Что за дивную музыку издавала эта голова! Собака рвалась изо всех сил. Далеко за нею поспевали наши знаменитые псы.
— Семен Семеныч, смотрите: да ведь это собака Михайлы!..
— Не может быть!
— Факт!
Сомнений не было. Захлебываясь от страсти, извиваясь всем телом, проваливаясь на каждом скачке в глубоком снегу, неслась тощая, как скелет, собака. Вся засыпанная снегом, она словно преобразилась. Глаза ее были на выкате. Она шла в каком-то экстазе.
Повидимому, она вырвалась из рук Михаилы и пошла за нами, не выдержав искушения погонять. Вид наших ружей и собак соблазняюще подействовал на нее.
Увидев убитого русака, собака поняла, что трагедия кончена. Она сразу притихла и остановилась в сгорбленной позе, поджав окровавленную больную лапу. Из кустов появились торжествующие Рыдало и Докука со чадами. Попрыгав вокруг убитого зайца и порадовавшись на своих хозяев, наши собаки принялись знакомиться с пестрой собакой. По очереди обнюхивали ее, приветливо виляли хвостом и, в конце концов, объявили незнакомке, что ничего против нее не имеют. Лишь моя старая Докука, казалось, была не в духе, почувствовав в пестрой собаке соперницу.
Мы с Семен Семенычем смотрели на пеструю собаку и глазам своим не верили. Как могла собака, еле живая на вид, побитая, хромая и изнуренная до последней степени, гонять с таким огненным темпераментом в этих непролазных сугробах?
— И откуда только это в ней берется? Смотреть ведь не на что, чистая собачья смерть! Ну и сердце же у этой пестрой твари!
Тем временем «пестрая тварь» снова скрылась в кустах. Не прошло и трех минут, как она снова заголосила, увлекая за собой наших псов.
Что это был за незабываемый день! Мы гоняли до темноты одного зайца за другим без перерыва. Всем гоном руководила пестрая собака, и ее искусство затмило мастерство Докуки и Рыдалы. Наши гончие словно признали ее превосходство и следовали за ней.
Когда мы гнали последнего зайца, произошло нечто странное: наши собаки гоняли по всему лесу, а голос пестрой гончей вдруг стал раздаваться на одном и том же месте. Когда последний заяц был убит и к нам подошли наши усталые гончие, пестрая собака все еще голосила на том же самом месте, словно она была привязана к дереву. На звук наших рогов собака не явилась. Тогда мы сами пошли на ее голос.
То, что мы с Семен Семенычем увидели, окончательно умилило нас. Пестрая гончая лежала на заячьем следу. Она окончательно выбилась из сил и от слабости не могла встать. Ее побитые окровавленные ноги отказывались служить, но она мысленно все еще продолжала гнать зайца. Тощее тело конвульсивно вздрагивало, глаза блуждали, она отчаянно лаяла, но подняться уже не могла и, казалось, умирала на своем посту.
Пестрая собака лежала на заячьем следу…
— Никак умирает?!.
— Нет… просто отощала. Бессовестный Михайло ее, небось, не кормил.
Семен Семеныч отрезал заячьи пазанки[19]) и бросил их несчастной собаке. Она с жадностью схватила и враз проглотила пазанки. Мы дали ей хлеба и заячьих потрохов. Глядя на амкающую голодную собаку, Семен Семеныч с нежностью сказал:
— Амкай, тварь, себе на здоровье! Ты соображающая, толковая тварь!
Собака облизывалась и требовала еще.
— Ах, ты амляшка ненасытная! Официальная амляшка!..
Собака завиляла хвостом.
— Ну, стало быть, Амляшка и есть.
Подкрепившись хлебом и требухой, собака вскочила на ноги и с гоном бросилась по заячьему следу, на котором лежала.
— Видали вы такую чертовку! Сладим Сергев, это не собака, а огонь!
Уже темнело. Мы бросились ловить Амляшку и с трудом перехватили ее. Такой отчаянной гончей мы с Семен Семенычем еще не встречали. Мы сознались друг другу, что она лучше наших хваленых собак, а, между тем, охотники никогда не сознаются в подобных вещах. Было бы преступлением упустить такую работницу, и мы тут же решили купить у Михайлы пеструю Амляшку.
Сделка состоялась в тот же вечер. Собака была приобретена за три целковых. Никто из нас не хотел уступать собаки другому, а потому мы решили, что Амляшка будет принадлежать нам обоим. В то время я переехал жить рядом с Семен Семенычем. Наши квартиры разделялись общим двором, а потому иметь общую собаку оказывалось возможным и даже удобным…
— Что за уродина! Какая гадость! Вон ее отсюда!.. Да в своем ли вы уме?!.
Так встретили нас наши жены. Они мирно занимались чаепитием, когда мы вернулись с охоты и ввели в комнату хромую пеструю собаку. Много горького и нехорошего сказали нам наши жены по поводу покупки Амляшки. По их мнению, гораздо целесообразнее было бы истратить несколько рублей на дамские полуботы, чем на покупку полумертвой собаки. Жены категорически заявили, что не будут кормить Амляшку и что не потерпят ее присутствия в комнатах.
Амляшка поселилась во дворе. Она была так истерзана и изнурена, что мы не брали ее на охоту. Кстати, и сезон охоты скоро прошел. Мы хорошо кормили ее вареной кониной, и собака поправилась. Мы уважали ее, предвкушая охотничьи радости, какие она доставит нам на будущий сезон.
* * *
Наступила весна. Семен Семеныч, как председатель местного уездного отделения союза охотников, получил из нашего центра официальное уведомление о том, что через две недели состоится губернская выставка собак. Всем уездам предлагалось прислать на выставку свои экспонаты. Хотя наш уезд и мог похвастаться прекрасными рабочими псами, однако, особенно породистых и красивых у нас не было. Мы рассуждали с Семен Семенычем по этому поводу и соображали, чей пес в нашем уезде наиболее породист. Во время беседы я случайно подошел к окну. Передо мною на солнышке грелась оправившаяся Амляшка.
— Амляшка! — крикнул я ей в окно.
Собака лениво встала, потянулась и, зевнув, приветливо замахала хвостом. За два месяца она стала неузнаваемой. Раньше я никогда не смотрел на нее с точки зрения ее породистости. Видя ее изо дня в день, я слишком пригляделся к ней. Теперь я стал разбирать ее недостатки и внезапно обнаружил, что таковых у нее не имеется. Амляшка вдруг показалась мне очень красивой. Бросалась в глаза прекрасная большая голова, огненный взгляд, могучие ребра, грудь, мышцы, идеально посаженный хвост, безупречные лапы и особая, чисто зверовая повадка. Собака была безупречна. Мало того, я внезапно понял, что переде мною редкий по красоте экземпляр собаки англо-русской породы.