Страница 81 из 130
Подкатил автомобиль. Фернандо уехал.
Теперь уже все моно красное, и Хусто знает — это кровь. Его кровь. Фернандо, чудак, прикладывает ладонь к груди Хусто, как будто это может помочь. Фернандо становится жарко. Он проводит рукой по своему лицу, вытирает пот, и кровь Хусто, смешавшись с мокрой от пота пылью, размазывается по лицу Фернандо, и небритые щеки становятся мутно-оранжевыми. «Я все понял, Фернандо, — собрав силы, говорит Хусто. — Принимай командование ротой». — «Есть, — отвечает Фернандо. — Рота продвинулась на двести метров, Хусто. Даже на двести пятьдесят». Он помогает санитарам уложить Хусто на носилки. С дерева слетает ветка и падает Хусто на голову. Фернандо вскидывает вверх глаза. Это пуля сшибла ветку. «Хусто, брат мой, твоя кровь — это моя кровь, — чуть не плачет Фернандо. Нижняя губа его дрожит, и родинка на ней движется, словно мушка, которая собирается улететь. — Я клянусь…» В чем клянется Фернандо, Хусто уже не слышит, санитары подхватывают носилки и быстро, перебежками, двигаются обратно к реке. «Рота все-таки вышла на другой берег, — постигает мутнеющим сознанием Хусто. — Рота продвинулась на двести метров, даже на двести пятьдесят». Хочется спать.
Ветхий диванчик у окна скрипел каждый раз, когда Хусто поворачивался с боку на бок. Он слышал, как постанывала во сне Оля, потом услышал, что она проснулась.
— Плохо вам? — шепотом спросила она. — Что-нибудь случилось?
— Кажется, он меня узнал. Но как быть дальше, не соображу…
Оля молчала.
Фернандо узнал его. Конечно, узнал. Так пытливо посмотрел он на Хусто. Он мог его тут же задержать. Ну что мешало ему задержать лазутчика? Но может быть, решил, что и Хусто служит немцам? Почему же не кинулся к нему или просто не подошел: здравствуй, Хусто? А может быть, может быть, он, как и Хусто, выполняет задание советского командования? Или Сопротивления? И, увидев его в форме капитана «Голубой дивизии», предположил в нем изменника? Стоило прийти к какому-нибудь решению, как сомнения тотчас рассыпали его, словно горку из песка.
Он не мог сообразить, что предпринять. «Фернандо, Фернандо… — мучилось сердце. — Неужели наше время ушло, время, когда ты и я могли просто подойти друг к другу?..»
Вконец измученный, он уснул.
Еще не было восьми, когда Хусто появился у гебитскомиссариата. Он медленно обошел вокруг квартала, трудно обдумывая, как быть. Все, что приходило в голову, было рискованным или неосуществимым. И все-таки надо решаться. «Так дальше нельзя, — думал он. — Каждую минуту могут сцапать».
— Документы! — Перед Хусто патруль.
Хусто развернул удостоверение так, что сразу видна была пометка и штемпель коменданта.
— Тороплюсь к оберсту…
Чувство опасности рождает удивительную решимость. Хусто взошел на ступени. С каждым шагом решимость его росла, и когда отворял дверь, он был совершенно спокоен. Но как пройти к Фернандо, как о нем спросить? Господин Роблес? А может, у него теперь другое имя, все другое? Если б знать, где его кабинет! Только это. Он медленно шел по коридору, соображая, как быть.
— Герр гауптман! — услышал он за спиной. Хусто обернулся. Он узнал лейтенанта в роговых очках. — Герр гауптман, рад вас видеть!
— О! — искренне обрадовался Хусто. Он даже обнял его. — О, Ганс!
Постояли у окна, поговорили. Генрих уже отправился на фронт, Ганс ждет от него вестей. И герр гауптман отправляется туда? Святое дело, святое дело. Ганс завидует Генриху, завидует гауптману. Право же, хоть сегодня готов уехать на фронт. Ах, эта унылая работа в тылу — она для женщин, для калек… — Лейтенант поправил очки, сползшие на короткий нос. — Но начальство ценит Ганса и не пускает его. Ганс вынужден подчиниться. Военная дисциплина, герр гауптман понимает. Тут ничего не поделаешь… Ганс, выражая покорность, опустил глаза. Помолчал. Герру гауптману нужно к герру оберсту? Ну, конечно, конечно, — соотечественники. Герр гауптман не знает, где кабинет оберста? О, битте, битте… Лейтенант показал — в самом конце коридора, дверь направо.
— А вечером в «Шпрее», герр гауптман? Надо же отметить и вашу отправку на фронт.
Хусто улыбнулся, кивнул.
Хусто смотрит на стену. Стена голая, только календарь на ней. Он с усилием всматривается в цветной лист календаря. Потом, прикрыв глаза, высчитывает. Если не ошибся, три месяца и неделя, как он здесь, в госпитале. «Ты счастливец, Хусто, — говорит Тереса, присаживаясь у его койки. Каждый день, возвращаясь с рытья окопов, заходит она к нему сюда, на Пласа де лас Кортес. — Ты счастливец, Хусто. Пуля прошла на пять миллиметров выше сердца». Тереса говорит правду. Он думает о своей роте. Думает о Фернандо. Он и сегодня спрашивает, где Фернандо, что с ним? Тереса молчит. Потом грустно-грустно произносит: «Не знаю». Тереса сказала неправду. Фернандо погиб. Он попал к фашистам в плен, его растерзали. После обеда Хусто приносят газеты. Последние, и старые тоже. Четвертушки серой оберточной бумаги. В газете двухмесячной давности глаза натыкаются на это сообщение. Тереса сказала неправду. Фернандо погиб.
— Фернандо! — Хусто переступил порог кабинета. Он вдруг почувствовал слабость. — Фернандо… — взволнованно повторил он.
Фернандо посмотрел на Хусто. Похоже, не удивился его приходу. Он положил руки на стол, сцепил пальцы. Глаза его не двигались, темные, утомленные. Он молчал.
— Салюд, Фернандо! — Хусто не мог говорить, у него пропал голос.
Фернандо молчал. Глаза все еще были как замороженные.
Захваченный нахлынувшей радостью, Хусто не замечал отчужденности Фернандо.
Потом, успокоившись, спохватился: почему же он молчит и глаза пустые? Хусто встревожился. «Может быть, тоже взволнован, никак не придет в себя — такая встреча…»
— Мы как-то потерялись… — услышал Хусто свои слова. Он сел на стул против Фернандо. — Что произошло с тобой после того, как нас разбили? — Он говорил с тяжелыми паузами, и паузы эти давали возможность постепенно вносить смысл в его речь. — Ты же попал в плен. Я читал в газетах. Да, да, я читал в газетах. Как же тебе удалось спастись, Фернандо?
Глаза Фернандо закрылись, словно обдумывал что-то очень важное. Потом разомкнул веки, опустил глаза, и Хусто уже не видел их выражения.
— Столько прошло лет! И каких лет, Фернандо. Помнишь мост под Мадридом? Как мы взорвали его — русский Кирилл, ты, я! А Карабанчель. Потом Каса-дель-Кампо, атака на рассвете? Еще Тереса приходила ночью… Помнишь? Ты еще сказал: «божья матерь»… Ты должен помнить это, Фернандо…
Хусто показалось, что ощутил запах той ночи, вкус сыра, который нащупал в кармане, услышал шорох воды и шум ветра.
— Помнишь, санитары уносили меня за Мансанарес? — Хусто возвращал Фернандо в прошлое. — А потом — госпиталь. Рана та зажила. Были у меня и другие раны, те тоже зажили. Раны на теле сущие пустяки, Фернандо. Я в этом убедился. А тебе не приходилось убеждаться в этом?
— Так вот, Лопес. — Фернандо разжал пальцы. Он остро взглянул на Хусто.
Лопес? — покоробило Хусто. Разве они не друзья больше? Значит, что-то развело их в разные стороны? Просто Фернандо не уверен в нем, может быть, предполагает, что он подослан к нему. Он развеет его сомненья!
— Фернандо, я пришел с важным делом от наших друзей, от тех, кто помогал нам, когда Испании было трудно, очень трудно. Я пришел к тебе от них… — вполголоса произнес Хусто. Он подался вперед, и теперь голова его была совсем близко от Фернандо. — Не смотри на мою форму. Я уверен, что и твоя ничего не значит.
Не опрометчив ли? Он испугался. Так сразу, кто он и зачем? Минуло же столько времени… Нет, нет. Человек с Куатро-Каминос не мог уйти к гитлеровцам. А если, если… Если Фернандо предатель? Хусто показалось, что остановилось сердце. Что ж… У гитлеровского оберста должно быть безупречное прошлое. И Хусто опасный свидетель, если Фернандо выдаст его гестапо. Нет, нет. Он в руках Фернандо так же, как и Фернандо в его руках.