Тойво

Пропавшую барселонскую библиотеку он так и не нашёл в Париже. Сейчас корил себя за то, что не приложил к этому больших усилий, ведь об этом прямо просили Луис и Лена. Теперь они мертвы, а он вроде как не успел. Стоит ли заниматься этим сейчас, под носом у Эганбюри? Поможет ли Дейв, который обещал узнать о судьбе книг по каким-то своим каналам? Или Инес, с которой у них перед отъездом на похороны в Барселону произошёл хороший, душевный разговор. Девушка Тойво стал замечать в ней черты уже не училки-библиотекарши, а именно живой девушки поддержала его в момент, когда он узнал о Вальдесах. Он был готов расплакаться, его трясло, но Инес уверенным движением вытащила его на свежий воздух, усадила на скамейку, выслушала и успокоила Тойво. Оказалось, что она наполовину сирота, несколько лет назад потеряла мать от болезни, очень жестокой и скоротечной. В итоге заплакала она, а Тойво пришлось взять себя в руки.

Он не говорил Инес, она как-то догадалась сама, что погибшие Вальдесы бывшие обладатели той самой пропавшей барселонской библиотеки и пообещала копнуть эту историю чуть глубже. Узнать, куда всё-таки отвезли недостающие книги, и кто за них теперь отвечает.

Отдельный вопрос, как теперь относиться к своей работе над букморфингом русской литературы? Луис был явно недоволен этим проектом. Но пока он был жив всё можно было свести на шутку. Или просто держать профессора в курсе событий как бы полагая, что его умная голова что-нибудь придумает. Теперь старшего товарища нет, а сам Тойво продолжает послушно переделывать чужие произведения. Вся моральная ответственность на нём. Отказаться от работы? Уйти без объяснений или гордо объявить об этом? Ретраснлировать публично подозрения Вальдеса про теорию заговора? Кому, своим коллегам или во всеуслышанье в интернете? Либо же оставить всё как есть, выполняя гадкую работу, но получая деньги и карьерные бонусы?

Точку в этих раздумьях поставила граница Испании и Франции. К изумлению Тойво в купе вошёл тот самый подозрительный пограничник. Так он всё-таки испанский или французский? Или не пограничник вовсе? Человек в неясном кителе точно так же долго разглядывал паспорт и точно так же как в прошлый раз вопросительно уставился на светло-русого пассажира. Не узнал.

Тут с Тойво произошла перемена. Он медленно снял наушники, сжал губы, выдвинул нижнюю челюсть и с вызовом молча уставился на пограничника. Я не буду объяснять тебе свою национальность, я вообще не скажу тебе ни слова. Какого чёрта тебе не нравится моё лицо? Кого ты тут выискиваешь всё это время?

В эту минуту несчастный служитель новой редакции шенгенского соглашения олицетворял для Тойво тех самых фокстерьеров, тайную систему геноцида русских. Само появление в купе этого человека в тот момент, когда Тойво делал мучительный выбор в своей ближайшей судьбе, повторное появление, дежавю в реальном обличии, было воспринято как сигнал свыше. Для тех, кто не понимает с первого раза. Тойво решил, что должен бороться с системой. Как? С кем? Против кого именно? Это он определит позже, посоветуется с Дейвом, в конце концов. Как там, кстати говорил Дейв такой ситуации? «Да пошёл ты на »

Это было произнесено вслух. Может, не очень точно, но от всей души. Непонятное никому в этом купе заклинание, впрочем, сработало. Пограничник удовлетворенно кивнул, вернул паспорт и вышел.

***

Его не было в Париже неделю, Эганбюри дал ему отпуск, как «другу друга». Теперь же, в очередной раз выражая соболезнования и напрашиваясь на такие же встречные, француз предлагал Тойво устроить небольшой поминальный ужин. В ближайшую субботу. Всё-таки Вальдес был нашим другом. Здесь, в Сорбонне, есть ещё несколько профессоров, которые знали его лично. Соберёмся небольшим кругом, пригласим вашу группу, заодно Бузек поймёт, как мы вас ценим.

Для Тойво все эти скорбящие соратники отныне представляли вражеский клан. Он отказался под предлогом того, что Вальдесы его слишком личные переживания. Быть может, позже. Эганбюри согласился, дескать, пока соберёмся без вас, а потом, когда будете готовы, ещё раз с вами. Хотя было понятно, что не будет поминального ужина ни потом, ни даже в эту субботу. Предложение было сделано лишь для приличия.

Потом был Бузек. Он так же в очередной раз выразил соболезнования. И тут же деловито заявил, что подобные эмоциональные потрясения обычно дают человеку силу и творческое вдохновение, которое Тойво сможет приложить к своей работе. Они уже закончили «Защиту Лужина» и приступили к набоковскому же «Приглашению на казнь». Ощущения главного героя этого романа, Цинцинната Ц, сейчас были очень понятны Тойво по части происходящего абсурда. И подобно персонажу он лишь примирительно улыбнулся в ответ Бузеку и его циничному высказыванию.

Потом мимоходом был Дейв, они пересеклись на встречных курсах в коридоре. Тот, напротив, не выразил никаких соболезнований, как и до отъезда или они не встречались в те дни? но заговорщицки наклонил голову и сказал, что есть кое-какая интересная информация. Уточнил номер комнаты в общежитии и безапелляционно заявил, что зайдёт в гости сегодня же вечером.

Комнату Тойво делил с профессором из Бразилии. Точнее это было раздвоенное подобие квартиры с общей кухней и ванной, но сами жилища двух соседей были невидимы и неслышимы друг другу. О бразильце Тойво знал немного: профессор истории; плохо говорит по-французски и лучше понимает по-испански, поэтому они называли себя сеньорами, сеньор Тойво и сеньор Бранко; душ занимает подолгу; по вечерам любит выпить, причём чаще всего со студентами и аспирантами. Пару раз со студентками.

Когда довольно поздно заявился Дейв, и в его руках был пакет из магазина с провизией и торчащей бутылкой какого-то алкоголя, в прихожей как раз возился сеньор Бранко. Бразилец воспринял пакет на свой счёт и заметно огорчился, когда узнал, что гость пришёл к соседу, а не к нему. Дейв повеселел и первым делом поинтересовался у Тойво, часто ли выпивают с досточтимым сеньором соседом.

– Ни разу?! Это скверно, не по-товарищески. Может, сообразим на троих? Надёжный человек?

– Он с другого факультета, едва говорит на французском и уж точно не понимает по-русски.

– Значит надёжный. То, что нужно. Тем более не водит дружбы с Эганбюри и Бузеком, а это главное. Я к тебе с гостинцами. Знаешь такое слово? У вас, у финнов есть традиция ходить в гости не с пустыми руками?

– Я не знал, что такая традиция есть у евреев. «Сообразим на троих», «гостинцы», «пошёл на », Дейв, давно хотел спросить, и раз уж мы собираемся выпить, то давай откровенно: ты русский репатриант?

– Правильно говорить русский еврей. Участник алии начала двухтысячных годов. Один из последних, кстати, фартовый, как и весь мой многострадальный народ. Народ Израиля, конечно. Давид Левин, в девичестве Дмитрий Аркадьевич Левин. Переехал в Хайфу уже в сознательном возрасте, после института. Сначала думал, что временно, потом понравилось, а затем мне не оставили выбора, родной Петербург стёрли с порошок.

– Ты из Санкт-Петербурга? Единственный город России, в котором я бывал, в детстве.

– О-о! Неожиданно! Хотя финн, почему бы и нет? Реку Фонтанку не помнишь? Там, в самом центре я и провёл детство. А юность провёл на даче в Комарово, подальше от родителей, это как раз в вашу сторону, ближе к границе. Потом эмигрировал, а родители в свою очередь переехали на дачу, где и погибли со всеми. У отца и матери были слишком хорошее положение во властных структурах, они даже не думали уезжать в Израиль.

– Кем ты работаешь в Хайфе? Когда нас всех знакомили, я не запомнил, на чём ты специализируешься?

– Тут извини, такой откровенности не будет. Ты и не запомнил лишь потому, что так было нужно, это выдуманная обтекаемая должность. Меня представили сотрудником Хайфского университета, но это не так. Да, я отчасти учёный, твой коллега, но совсем из другого института. Тебе говорит что-то университет Технион?

– Что-то техническое, строительно-инженерное?

– Примерно так. Я вовсе не гуманитарий по образованию. Поэтому группа людей оформила меня задним числом как сотрудника «хайфы». Надеюсь, это останется между нами.