Страница 12 из 54
Миноносец «Хаябуса» готов был, подобно своему тёзке — сапсану наброситься на врага и нанести ему смертельный удар.
Вкусно позавтракав моти с соевым соусом, японские моряки встают по боевым постам.
Время возвращения долгов приближается, все сердца на эскадре адмирала Урю бьются, как одно сердце, все груди дышат, как одна грудь.
Узкий фарватер не даёт японским командирам как следует развернуться, но и враг будет вынужден идти, как по рельсам. Уж Мухоморо не упустит шанса вогнать свою торпеду прямо под мидель русскому крейсеру!
То, что произошло затем, вызвало у каждого истинного последователя Бусидо гнев и возмущение! Русских считали врагом сильным и достойным, адмирал Того выказал северным варварам великое уважение, направив против крейсера и канонерки шесть крейсеров, авизо и восемь миноносцев! А гэйдзины показали себя лишёнными чести — мало того, что «Варяг» струсил и остался в порту — канонерка русских попыталась проскользнуть в море, пристроившись за крейсерами уходящих из Чемульпо стационеров! Ну уж нет, презренным не удастся скрыться в дыму из чужих труб! Только смерть может смыть такой позор!
Полный презрительного сожаления Потомуто развернул аппарат и выпустил торпеду, ощущая боль и жалость от того, что противник оказался труслив и недостоин. Матросы миноносца вскрикнули, одобряя его поступок. Оставляя за собой пенный след, торпеда неотвратимо, как сама смерть устремилась к вражескому борту. Как будто для того, чтобы сыны Ямато могли лучше видеть, как погибают трусы, ветер отнёс в сторону клубы дыма и расправил кормовой флаг канонерки — синий, дважды пересечённый красными крестами.
— Ой-е! — рванул с головы повязку и клочья волос поражённый в самое сердце Мухоморо.
Поздно. Мощный взрыв подбросил столб воды выше топов мачт несчастной канонерки. Через десять минут только обломки и качающиеся на воде головы немногих спасшихся английских моряков указывали место её гибели.
Выудив из воды подмокших англичан, эскадра адмирала Урю двинулась к цели. Подавленность, вызванная невольной ошибкой, постепенно сменялась праведным гневом на русских обманщиков. Вскоре команды вновь были готовы голыми руками рвать в клочья белолицых северных варваров. Но хитрые бородатые гэйдзины вновь сумели избегнуть многократно заслуженной кары — поперёк фарватера, медленно заваливаясь на правый борт, тонул растянутый на якорях пароход «Сунгари».
— Прикажите оттащить судно, пока оно окончательно не легло на грунт, — распорядился господин адмирал. Но вокруг тонущего транспорта на волнах покачивались якорные мины неизвестного образца. Попытавшийся взять пароход на буксир миноносец чудом, форсировав машины на заднем ходу, сумел остановиться и сдать назад, на монашеский посох разминувшись с плавучей смертью.
— Смотрел бы и смотрел бы, — проникновенно произнёс Степанов, не отрывая глаз от окуляров бинокля. — А если бы он всё-таки влез в заграждения, и понял, что это притопленные бочки?
— Было бы ещё лучше. На этот случай чуть глубже там несколько настоящих мин есть — миноносец пройдёт, а крейсер непременно напорется, — Колчак недовольно морщился, сожалея об излишней доверчивости японцев.
— Простите, Александр Васильевич, а как же нам теперь отсюда выходить? — удивился старший офицер.
— Как-нибудь выйдем, с божьей помощью. Я, признаться, больше озадачен тем, как нам подольше здесь задержаться. У причалов. А японцы, если хотят, пусть свою армию на материк шлюпками таскают. Или из рогаток выстреливают.
***
— Если вы, господин мичман, не способны понять поставленную командиром задачу, значит природа слишком много сил на внешнюю отделку, ничего не оставив для внутреннего наполнения! Подозреваю, что голова вам дана только для того, чтобы туда есть! И носить фуражку! С таким рвением по службе через день-другой будете примерять бескозырку! Третий раз повторяю — должен быть способ подплыть на катере, Асаму утопить, потом взрыв — и всё, легла на борт и стрелять не может, а «Варяг» лихо отрывается от остальных и уходит в море! Потом абордаж, шашки, «Ура!» и наша победа. Я всё помню!
Нужно признаться, на самом деле лейтенант Колчак не может вспомнить, что и в какой последовательности нужно делать для одоления супостата, с каждым часом полученная из странных источников информация тускнеет и забывается, но это не повод, и вообще, терпеть такое нельзя, возмутительно и должен быть наказан — весь, как один. Ну, вы меня поняли.
— Дубиноголовых нынче морской корпус производит мичманов!
Колчак разворачивается на каблуках, задирает украшенный бородкой подбородок, и удаляется в командирский салон гордой походкой выполнившего свой долг человека. Сопящий и сверлящий взглядом командирскую спину мичман Балк остаётся пыхтеть в коридоре. Когда давление в этом человекообразном самоваре угрожает сорвать крышку, мичман разражается длиннейшей матерной тирадой и взлетает по трапу, удивляя нижних чинов налитыми кровью глазами. Через полчаса с парой матросов из своего плутонга он спускается в шлюпку, сжимая в мощных лапах рукоять кувалды. Набор зубил крупного калибра пулемётной лентой свешивается у него с плеча.
— Гребите, сучьи дети! — и шлюпка уходит в темноту ночного залива.
***
Контр-адмирал с удивлением взирает на торчашие из воды мачты и трубы самого мощного корабля своей эскадры.
— Господа, а что случилось с «Асамой»?
— Никто не знает, господин контр-адмирал. Она вот была, а потом оп-па — и только мачты из воды. И вообще, ночью темно же! Слышно было — гремело что-то, ругалось, потом скрип и хлюп, а когда рассвело — вот.
Дежурный офицер сам ничего не мог понять, и по этой причине был здорово не в себе.
Адмирал Урю угрюмо осмотрел то, что осталось доступно взору — стоящие на якорях крейсера своего отряда, притулившиеся с края миноносцы, ждущие возможности высадить на берег истосковавшихся по бою пехотинцев транспорты, стоящие чуть в стороне. Всё на месте, а «Асама» — под водой.
— Большая вонючая дубина! — в раздражении гнусно выругался адмирал. Прекрасно воспитанный, в обычном состоянии он не позволял себе осквернять уста бранью, но полоса невезения слишком затянулась.
— Господин контр-адмирал! Господин контр-адмирал, «Асама» обратно всплывает! — сигнальщик и сам не знал, радоваться ему или бояться, поэтому боялся, но радовался при этом всем сердцем.
Все головы на мостике флагманского крейсера повернулись к месту последней стоянки броненосного красавца. Действительно, со скрытым водой кораблём что-то происходило. Мачты качнулись, потом начали медленно, очень медленно подниматься из волн.
Команды крейсеров сгрудились на палубах, завороженно наблюдая, как поднимается из глубин нырявший по какой-то своей надобности исполин. Вот уже над поверхностью показались надстройки, за ними — башни главного калибра. Шумит стекающая в море вода…
Тенно хэйко банзай! — похоже, матросик сам не понимает, зачем выдал гордый клич, голос его дрожит. По привычке вякнул, наверно.
На крейсере не видно людей — только на баке бьётся о мокрые палубные доски крупный скат, пытаясь вернуться в сбежавшее от него море.
Будто пытаясь извиниться за своё отсутствие, «Асама» поднимается из воды выше, чем обычно, будто что-то выталкивает его из морской пучины.
— Капитан, пошлите партию на «Асаму», мы должны понять, что с ним происходит!
Адмирал Урю и сам готов броситься к трапу, но требуется сохранять лицо.
Вынырнувший из глубин крейсер покачивается на невысокой волне, будто полегчал на тысячу-другую тонн. В окутавшей отряд гнетущей тишине стук мотора отваливающего от борта катера кажется святотатственно неуместным. Катер подходит к увешанному гирляндами ламинарии трапу «Асамы», и в этот момент с крейсера раздаётся стон сминающегося металла, к которому прибавляется треск досок палубного настила. Палуба в районе носовой башни главного калибра вспучивается горбом, будто в недрах корабля зародилось какое-то ужасное чудовище, и теперь рвётся наружу, разрывая отслужившую свой срок оболочку.