Правда Бориса

-Мишатка Губов с дворовыми играл и брякнул, что его батюшка теперь сотник Годунова. И он мол слышал, как во дворце говорили: царь Федор де болезный и долго не протянет. А Ирине Федоровне, чтобы удержаться на троне, надобно уже сейчас искать нового мужа. Но не из наших, из иноземцев. Те, разумеется, передали слова Мишатки князю.

-Не пойму для чего князь его у себя оставил,- сказала Ирина.- Уж не ведет ли какую хитрую игру? Как бы нам в собственный капкан не попасться.

-Так на нас, сестрица, и приманки у него не найдется. Мы ничем не рискуем.

-Ой,ли,-поморщилась то ли от ломоты в голове, то ли от слов брата Ирина.- Кого в Лондон да Вену пошлем?

- Сама, верно, уж догадалась- Василия Губова и Дмитрия Кашку.

- А что, ежели и...

-Федора Захарьина,- не дал договорить сестре Борис.

-Да.

-И я о нем думал. Так вернее будет. Денег дадим, согласится. Да и Шуйский тому будет рад.

"Любезная наша сестра, добрая королева королев великой Англии, Елизавета..."

Подьячий Оська Ямин скрипел пером, проговаривая каждое слово, сказанное ему Борисом Федоровичем. Он писал хитрыми чернилами из сока лука, брюквы и молока. Буквы появлялись на бумаге и почти сразу же бледнели, а потом и вовсе исчезали.

У темного ночного окна сидела Ирина, нервно разминала пальцы.

-Как-то не очень... "любезная сестра",-сказала она.- Иван Васильевич на ней жениться хотел, а Федору всего-то ничего по годам. Какая она ему сестра?

-Ну не матушкой же Федору королеву называть,-возразил Борис,- Елизавета ведь девственница.

Ирина нехотя согласилась. Подьячий глядел на Годунова, с готовый продолжать выводить витиеватые, но ровные буквы на бумаге, уже подписанной царем Федором Ивановичем. Той самой, что хитростью вытребовала у него Ирина. Именно Оська почти всегда писал за царя указы и письма. Намедни его отвел в сторону Федор Лопухин, получивший недавно чин воеводы, сунул в потные руки мешочек с медью и серебром. Тут же схватил за горло:

- Составишь одну...хитрую грамоту, но ежели о ней кто узнает...в кипятке вместе с отпрысками своими булькать будешь. А жену твою лично собакам скормлю.

-Что ты, боярин,-перепугался подьячий до смерти,- я нем как рыба.

-Ночью в палаты царицы приходи, с черного хода,-ухмыльнулся Лопухин, который пока только мог мечтать о боярстве.

Теперь Федор Лопухин стоял за дверью, прислушивался к тишине ночного дворца. А Борис продолжал диктовать:

"Обращаюсь к тебе, потому как токмо твоему доброму и умному сердцу могу открыть сердце своё. Жена моя Ирина Федоровна бездетна. Уж Богу нашему и Спасителю Иисусу Христу молимся беспрестанно о плоде, а видно так бес устроил, что чрево ее слабо. Какой ужо раз выкидывает зачатое дитя, а надежды на рождение здравого нет. Но нельзя царству Российскому без наследника быть, ибо то приведет к смуте. Я же, помня добрые отношения твои с государем Иваном Васильевичем..."

Ирина опять перебила брата:

-Ну какие добрые отношения, когда королева не токмо сама ему отказала, но и не позволила взять в жены племянницу Марию. Он Елизавете жуть какое гневное письмо тогда отправил, королева, поди, до сих пор чешется. Я знаю.

Борис лишь махнул рукой, мол, не перебивай. Продолжил диктовать: "... помня добрые отношения с государем...прошу оказать милость и найти мне из твоего семейства Тюдоров новую жену. Свою же, Ирину Федоровну, я намерен вскорости постричь в монахини. Подобный союз будет зело полезен нашим странам. В знак дружбы я готов уже теперь позволить твоим купцам от Английской торговой компании, и токмо им, безвозмездно и безраздельно торговать на нашем Севере. Ежели на том согласимся, и дело пойдет славно, торговать разрешим беспошлинно по всей России. Взамен прошу тебя и нашим купцам разрешить вольно торговать в Англии. А еще прошу тебя оставить сие послание в полной тайне. Вечно преданный тебе друг и брат, Божиею милостью, Государь, Царь и великий князь Федор Иванович всея России, Владимирский, Московский, Новгородский и... иных прочих земель государь".

Как только была поставлена последняя точка, подьячего отпустили. За дверями его снова ухватил за тонкую шею Лопухин: "Помни об уговоре". "Помню, боярин". "Ну иди".

Брат и сестра поглядели на уже совершенно чистый, лишь с печатью и подписью внизу, лист. Текст должен был проступить над огнем. Остались довольны. Царица свернула письмо в трубочку, перевязала шелковой лентой, убрала в свою шкатулку, заперла на ключик.

- Не потеряй. Лучше бы послание у меня было,- сказал Борис.

-Ты так беспокоишься, будто и впрямь оно для королевы.

-Какая разница!-горячо возразил Годунов.- Все должно быть, будто ей оно и писано. Иначе какой во всем смысл. Сама ж придумала. Давай теперь я за стол сяду.

Борис снял тяжелый камзол, чтоб было сподручней писать. Развернул перед собой новый лист французской бумаги, окунул в чернильницу тоже с хитрыми чернилами, но иными, нежели прежние, перо.

Эти удивительные чернила удалось достать через того же швейцарского торговца на Болванке, что продал людям Шуйского отраву для Годунова. Утверждал что из самой Венеции. В свое время такими якобы часто пользовались венецианские дожи и военные магистры Теодато Ипато, Джованни Фабричако, Пьетро Мочениго. Фиолетовые чернила на солнце исчезали в считанные минуты. Федор Лопухин сам проверил их действие. Похлопал одобрительно торговца по груди, но денег опять не дал. Напоследок на всякий случай, погрозил кулаком: "Помни о Кантерелле". Швейцарский купец лишь кисло улыбнулся- хорошо хоть на этот раз карманы не обчистили.

Борис поднес чернильницу к носу, поморщился:

-Пахнет гнилой капустой.

-Не все ли тебе равно, братец,- зевнула Ирина- Давай за дело, скоро уж к заутренней зазвонят.

В дверь просунул голову Федор Лопухин:

-Все тихо.

Окунув в чудные чернила перо, Годунов принялся писать, произнося вслух слова: "Дорогой друг наш, великий эрцгерцог Австрийский, правитель Передней Австрии и Тироля, Фердинанд".

-Титул-то верный, братец?

-У послов узнавал, верный, сестрица. Не отвлекай.

"Обращаюсь к тебе, как к человеку и правителю, известному своей добродетелью, справедливостью и умом. Волею черных сил, судьба Российского царства нашего оказалась в слабых, недостойных руках. Царь и государь Федор Иванович, сын государя и великого князя Ивана Васильевича, неуместен на троне. Слаб умом, взбалмошен и не имеет интереса к правлению. Его жена, сестра моя Ирина Федоровна, волею Бога ставшая царицей и владеющая силой и волей к правлению, не может проявить себя как должно. Царь Федор Иванович слаб не только умом, но и здоровьем. Сильно болен и, верно, скоро помрет. Тогда Ирина Федоровна будет прогнана из Кремля и заключена в монастырь. Однако сие не в интересах наших стран. Английские купцы Торговой компании возомнили себя в России хозяевами. Мы же желаем отдать торговлю вольную токмо в руки купцам австрийским и более никому. Чтобы скрепить наш союз, предлагаем договориться о возможном браке моей сестры Ирины Федоровны Годуновой с австрийским принцем и последующим возведением его на московский трон. Боярин, брат царицы Ирины Федоровны и регент царя Федора Ивановича, Борис Годунов".

-Ну как?- поднял глаза от бумаги Борис.

-Вроде бы так. А знаешь, братец, я бы и в самом деле австрийского принца в своей постели согрела.

-Не сомневаюсь,- ухмыльнулся Годунов.- Потерпи, сестрица, Бог терпел...

-Да сил ужо нет, братец.

-Терпи, Иринушка, воздастся.

Борис потянулся, тоже стал зевать. Но дело было не закончено. Следовало переписать это письмо еще и чернилами обычными.

Сделав это, Годунов сунул два свертка под камзол, поцеловал сестру, постучал пальцами по двери.

Лопухин просунул голову, сказал: "Все спокойно". Оба тихо спустились из покоев царицы по задней винтовой лестнице.