Правда Бориса

Не успел государь и глазом моргнуть, как Ирина достала из кривоногого шведского столика свернутую в трубочку клееную французскую бумагу. Позвала дворецкого, велела принести чернила и перо. Тот с поклоном удалился.

Вскоре в светлицу вошел жилец Иван Губов. Его пристроил ко двору помощником постельничего, в знак благодарности Василию Губову, Борис. А вот Михаил... остался у Ивана Петровича Шуйского. Князь сам попросил "приберечь для него этого хитрого, ловкого, расторопного мальца". Это очень удивило и Бориса, и самого Василия Губова- как же так, Мишатка оказался лазутчиком Годунова, чуть князя до плахи не довел, а теперь тот желает оставить его у себя? Но возражать не стали- ежели Шуйский намерен и далее быть под присмотром людей Годунова, то это его выбор. Спросили, разумеется, для чего ему. Князь ответил, что отрок знает цену жизни и добру. Не побоялся сделать так, как велело ему сердце, несмотря на то, что понимал- ставит под удар весь умысел Бориса Федоровича. "И ведь поставил,- говорил князь.- Ежели бы не случай, еще бы неизвестно как дело повернулось". "Не тебе, князь, о добре рассуждать,-ответил Борис,- а отрок, что ж...ежели надобно, держи при себе".

Иван, одетый по дворцовому этикету в светлый камзол с начищенными до блеска бронзовыми пуговицы, узкие штаны и остроносые, тоже белые сапожки, никак не мог к ним привыкнуть. Особенно раздражала его высокая шапка-колпак, которая постоянно наровила свалиться с головы. Но он терпел. Еще недавно и помышлять не смел, что судьба его занесет ни куда- нибудь, а в кремлевский дворец. Более того, он подружится с самим государем Федором Ивановичем. Они быстро нашли общий язык. Однажды Иван от нечего делать метал нож в поленницу за столовой палатой и получалось у него ловко как никогда. "Дай и я попробую",- услышал он голос за спиной. Обернулся. Рядом стоял сам государь Федор Иванович. Но не было в нём ничего царственного, надменного, отделяющего его от других. "На",- спокойно ответил Иван. Так и кидали ножи до самого вечера, а потом пошли вместе смотреть медвежьи бои.

Губов положил на стол чернильницу и перо, собирался уйти.

-Ванятка, принеси-ка мне из моего кабинета печатку именную,- обратился к жильцу государь. Она за троном, в коробице.

-Не дело это, Федор, жильцу малому печатку свою доверять. Сам сходи.

-Ну, Ири-инушка,-заныл государь.- У меня ножки болят.

-Ничего у тебя не болит, не притворяйся. Сама уж схожу.

Царица принесла печатку в кожаном мешочке, развернула перед Федором бумагу.

Государь округлил глаза, видя абсолютно чистый лист.

-Здесь же ничего не написано! А говорила послание заготовлено.

-В голове заготовлено. Понял? Ставь подпись внизу и печаткой приложись. Ну, Феденька...

Никогда не слышал Федор столько просьбы в голосе Ирины. Он отчего-то медлил.

-Не доверяешь мне что ль?-прищурилась царица.

-Что ты, Иринушка! Токмо тебе и доверяю, моей голубке.

Царь медленно, аккуратно и красиво расписался в нижнем углу длинного листа, подышал на печать, тиснул двуглавого орла рядом. Подписанную бумагу царица убрала в шкатулку, заперла, ключик повесила на шею.

-Ну, а теперь пора собираться на пир к Горсею,-сказала она.

Прием выдался на славу. В доме Английской торговой компании собрался чуть ли ни весь московский свет. Джером не поскупился на яства- на столах стояли целиком зажаренные бараны, поросята и зайцы, копченые бычьи окорока, на серебряных подносах горами возвышались жареные потроха и фрукты, в том числе и крайне редкие в Московии ананасы и манго. Подарки гостям помогали вручать Горсею его так называемые консулы и ассистенты. И подношения были богатые. Царице- золотое колье с бриллиантами, государю- длинный мушкет, отделанный тоже золотом и драгоценными камнями. Боярам-кому отрезы тканей, кому твердые как деревянные, по последней европейской моде, камзолы. Дьяку Щелкалову достались узкие порты с шелковыми подвязками. Андрей Яковлевич, всегда недобро относившийся к английскому торговцу, сплюнул, но под общий хохот штаны все же принял. Напитки лились рекой. На этот раз торговец потчевал гостей черным мавританским вином и португальской мадерой. Запрыгали шуты, немецкие музыканты с Болванки. Сначала играли нудные галльские и фламандские мелодии, потом ударили русские плясовые.

Заводил весельем, конечно,Федор Захарьин-Юрьев, куда уж без него. Шум и пыль в английских палатах он поднял такие, что казалось опять Гирей на Москву нагрянул. В какой-то момент подхватил царицу Ирину, скучающую рядом с Федором. Стал кружить ее, как ветер осенний листок. Все захлопали, тоже заскакали рядом. Таких вольных веселий сами родовитые москвичи обычно себе не позволяли, а у иностранцев отрывались, будто завтра конец света.

После танца, запыхавшиеся Ирина и Федор отошли в сторону. Давно нравился царице Федька, мечтала о таком по ночам. Отведали "дамского коньяка"- мадеры, он целый кубок, она пригубила.

-Шибко скачешь, Ирина Федоровна,- сказал, оказавшийся рядом, дьяк Щелкалов,- так никогда наследника в чреве не выносишь.

Ох, и ядовит был дьяк. И теперь попытался испортить царице веселье. Но тоже ведь опекун, не перечь ему особо. Откуда про чрево-то полное знает?

-А ты не завидуй, старый пень,- дерзко, со смехом ответил Захарьин.- Это в тебе твои потроха ужо не держатся, хоть веревками подвязывай. Ха-ха.

Рассмеялась невольно и царица.

-Муж-то твой, - продолжал ворчать дьяк,- царственную степенность соблюдает, а ты яко стрекоза порхаешь. С Федькой скудоумным народ потешаешь.

-От такого мужа любая упорхнет,- в задоре сказал Федор.- Ей бы кого по-крепче, глядишь, и пляски бы выносить наследника не помешали. Какого бы заморского принца. Мы бы тогда каждый день и танцевали.

Сказал и понял, что брякнул лишнего, прикусил язык. Даже очередной кубок с мадерой до рта не донес, замер.

Дьяк ухмыльнулся:

-Мне теперя о твоих злых речах государю донесть, али потом?

Но Федор на этот раз не растерялся:

-А я и не говорил ничего. Ты сам придумал. Так, Ирина Федоровна?

Та внимательно поглядела на Захарьина, тоже ухмыльнулась, незаметно сжала руку Федора в своей руке.

-Так,- подтвердила царица.- Ничего злого Федор и не сказывал. Померещилось тебе, Андрей Яковлевич. Лучше тоже мадеры выпей, да штаны, подаренные тебе Горсеем примерь. Ха-ха.

Она смеялась, но слова Федора Захарьина, кажется, зацепили ее.

Ушли на другой край стола. Царица опять тайно сжала Захарьину ладонь:

- А ведь, верно, неплохо бы я смотрелась под руку, предположим, с австрийским принцем. А? Ха-ха. И тебе, Федор, померещилось. Ничего такого я не говорила. Никому!

Захарьин засмеялся, но как-то натужно, не понял шутит теперь царица или говорит от сердца. Да-а, жить с таким недотепой, хоть и царем, бабе одно наказание.

На следующий день Федор разыскал в посадах Ивана Петровича Шуйского. Князь у пристани кушал расстегаи с визигой, запивал пирожки медом. Захарьин рассказал ему, чего накануне обронила Ирина. "Я ей, как ты просил, подбросил про заморского принца, а она и попалась". "Вот оно как,- прикусил губу князь.- Знать, верно мои люди доносят об их замысле с братцем. Ну, поглядим..."

Ни Шуйский, ни Захарьин не заметили, что за ними внимательно следят несколько нищих. Один из них читал их слова по губам.

-Клюнули, голубчики,- говорила Ирина, лежа на смятой постели. На голове у нее было мокрое полотенце. Ломило в висках и затылке после вчерашней мадеры.

-Не думал я ,что Федька Захарьин с ними за одно,- сказал Борис Федорович, сидя за туалетным столиком сестры с букетом красных цветов.- А ты, кажется, глаз на него положила.

- Да уж, конечно,-хмыкнула царица,- ты же знаешь, мне токмо принцев подавай. Ха-ха.

Она рассмеялась и тут же схватилась за голову.

-Надобно бы Горсея в его мадере утопить. Черт кривоногий, опоил. Федька зимой купцу Снегирёву в кости много проиграл, с тех пор под Иваном Петровичем ходит, тот ему в долг дал. Но не думала, что он...его наушник. Кто Шуйскому про принца-то австрийского нашептал?