Страница 59 из 115
Находясь там в священных подземельях, истока земли своей, молодой офицер Николай Раевский уносился мыслями в таинственные времена первых подвижников христианства, времена ладана, свечей, молитв, беззлобия великих смиренников. У них черпали высоту и подвижническую духовность не только князья, но и купцы, строители, воины, землепашцы, что и было тогда высокоценным залогом их гражданского подвижничества. Игумен, выходя из пещер, сказал молодому воину: «Много великих подвижников процвело здесь в пещерах, которые из вертепа варяжского сделались мысленным небом стольких земных Ангелов и превратили разрозненных до того горделивых славянских воителей в подвижников Божиих, готовых служить земле русской и народу своему, вышли из-под суровых прихотей варягов и создали державу величайшую на всём тогдашнем видимом мире среди других, паче даже державы Карла Великого. Отсюда пролилось благословение горы Афонской по всей Руси. Долго созревало в ней спасительное семя, посеянное ещё Апостолом Андреем Первозванным на горах здешних. Такая чрезвычайная благодать дана была отсюда России Господом, вот охранителем сей благодати отныне и ты становишься на священном юге земли нашей».
При выходе из пещер игумен зачерпнул святой воды в медный крест Марка Пещерника, вкусил сам и дал вкусить юному офицеру, обрызгав его затем с креста остатками серебристых капель воды благословительной. Какая-то лёгкость и возвышенность вошла тогда в Николая Раевского, которая всю жизнь затем в самые особые моменты жизни его давала себя знать укрепительной и успокоительною силою.
Николай Раевский вышел из пещер, из полумрака свечей и подземных молитвословий, и очутились они перед церковью Воздвижения Честнаго Животворящего Креста. Шла литургия. Церковь была полна молящихся, и оттуда, из благоговейной святости храма, слышались возвышенные слова херувимской песни, стройно и по-ангельски воздушно поднимавшейся под своды: «...всякое ныне, ныне житейское отложим попечение...» Преодолевши в благоговении не спеша некоторое расстояние через монастырский двор, поднялись под крытую галерею между Ближними и Дальними пещерами. Галерея, тихая и как-то умиротворяющая, как мост над глубоким оврагом, соединяла Ближние и Дальние пещеры. Вся эта высящаяся как бы в небо галерея была наполнена паломниками, самым простым и разнообразным народом. Всё было здесь усеяно нищими всякого возраста, состояния и пола. Одни здесь простирали руки, прося подаяния молча, другие что-то выкрикивали, третьи протягивали свои уродства напоказ, обнажая их. Но совсем особое впечатление производили слепые. Они как бы напоминали тех, кого в своё время пребывания на земле исцелил Христос. Они напоминали тех, кого он теперь исцеляет невидимо. Они не просят милостыню. Они просто сидят, сидят и читают вслух и про себя Псалтырь, кто акафист, кто канон. Сморщенные обмётанные губы, запавшие морщинистые веки, затянутые мглою зрачки. Но какое терпение, какое смирение и какая надежда! «Вот нам надобно учиться у кого, — сказал игумен одним движением тоже глубоко запавших, но зорко зрящих глаз, указав на эту братию, — они полны такой надежды, такой веры, без которой все они давно бы уже погибли. А они сидят здесь не ради одного лишь подаяния. Они живут, ходят, сидят и молятся Христа ради. И Христа ради мы всею жизнию своею здешнею должны молиться за них, а вы оборонять и защищать этот люд простой наш подвижнический от всякого ворога духовного и телесного. — На мгновение задумался игумен и продолжал: — А сколько здесь воинов! Сколько здесь солдат и высшего звания, покалеченных супостатом на всех пространствах наших границ от севера и юга, собравшихся здесь под покров Богородицы. Вот они, эти истинные наши отцы и матери и дети наши, которые ждут от Господа и от нас, его верных рабов, защиты и покровительства. Они более всех нуждаются и будут всю вашу жизнь нуждаться в вашей помощи и защите».
5
«Служба началась с использования офицера Николая Раевского рядовым казаком в казачьих разъездах и разведках, в дозорах. Раевский с увлечением и с особой, одному ему свойственной, благоразумной пылкостью принялся осваивать одно из самых трудных и самых опасных человеческих ремёсел — ремесло войны. Молодой офицер навсегда запомнил устное наставление Потёмкина: «Во-первых, старайся испытать, не трус ли ты; если нет, то укрепляй врождённую смелость частым обхождением с неприятелем». Искать особенно неприятеля здесь не приходилось, был он всюду. И скоро Николай Раевский понял, что есть чему поучиться не только у прирождённых воинов казаков, с рождения, казалось бы, обученных всему, что необходимо для всякой мелочи. Но есть чему учиться и у давних, не менее опытных и отчаянно смелых турок, у наблюдательных, терпеливых и находчивых, блестяще владеющих оружием, прямо-таки влюблённых в него татар.
И тут началась турецко-русская война. Войну объявила Турция, подогреваемая Англией, Францией и Пруссией. Королям, царям и политикам не жаль, как правило, солдат ни чужих, ни своих. Они готовы воевать по любому поводу, а повод найти в международных отношениях менее чем плёвое дело. Состояла в союзе с Россией Австрия, которая уже не первое столетие отбивалась от янычар по всем границам юга своей державы. Турки предъявили русским ультиматум: вернуть Крым, недавно с великим дипломатическим искусством Кутузова присоединённый к России, признать Грузию владением вассальным султана и предоставлять под осмотр торговые русские корабли, проходящие через проливы из Чёрного моря в Средиземное. Россия отвергла этот ультиматум, и Стамбул объявил Петербургу войну.
Турки двинули против России двести тысяч хорошо вооружённых солдат и большой флот, намереваясь овладеть Кинбурном, Херсоном, Крымом и, опираясь на мусульманские народы Северного Кавказа, оттеснить русских как можно севернее. Россия противопоставила две армии: екатеринославскую генерал-фельдмаршала Потёмкина численностью около восьмидесяти тысяч и малороссийскую генерал-фельдмаршала Румянцева, около сорока тысяч солдат. Первая должна была взять Очаков, а Вторая располагалась в Подолии. Для поддержки Первой армии выдвигался Черноморский флот под командованием контр-адмирала Войновича. Вот в Первой армии получил боевое крещение гвардии поручик Николай Раевский со знаменитым с тех пор повелением Потёмкина «употреблять (его) в службу как простого казака, а потом уже по чину поручика гвардии». Потёмкин, много опыта получивший на юге России тогдашней, вообще любил казаков за их боевой нрав, смекалку, влюблённость в воинское искусство, великолепное развитие всех воинских качеств каждого наездника, способного отменно нести сторожевую службу, сражаться в строю, проявляя несравненно более высокую личную изобретательность, нежели солдаты из глубины России. Последние были мощны, выносливы, терпеливы, мужественны. Но вековая задавленность русского крестьянина под крепостным изнурением и бесправием сказывалась на их личной боевой активности.
Потёмкин считал казаков от рождения воинами, знал, что дух необычайной боевой активности полезно почерпнуть от них любому воину, особенно молодому, в особенности же офицеру как будущему генералу и по возможности вообще полководцу в дальнейшей деятельности. Казаки, казаки! Ах, казаки! Ветер вольный степной гудит и льётся в гривах коней ваших, в каждом их размашистом и одновременно молниеподобном собранном движении. Вот они, остро напрягши пылающие взоры, раздув ноздри, храпя и вспыхивая на ловко расстилающемся полёте степном своём, несутся, уходя почти что с головою в буйно цветущие травы. Несут они своих усатых и плечистых наездников, прилетевших сюда ещё из времён князей Святослава и Димитрия Донского. Словно огненное пламя горят на ветру знамёна и одеяния их роскошные, и сбруя звенит да сверкает, да шапки, лихо заломленные, рассыпаются по всей запорожской степи, наводя смятение и ужас из века в век на все пределы от Кракова до Дербента и Трапезунда — всей Анатолии. Отлитые и обузданные от чрезмерной лихости своей в полки под знамёнами Москвы и Петербурга, они всё уверенней превращались тогда в передовые надёжные форпосты российской боевой крепости. В те времена полки казачьи несли преимущественно сторожевую и разведывательную службу и до больших турецко-русских войн, а особливо нашествия на стольный град Москву французских надругателей, в больших сражениях не употреблялись.