Страница 60 из 115
В конце августа турецкий флот начал свои действия. Был высажен десант возле Кинбурна, сторожившего входы и выходы в Южный Буг, напротив Очакова. Но Суворов разгромил здесь турок. Это была знаменитая операция, показавшая миру, что в России появился и набирает силу талантливый и абсолютно самобытный военачальник первой величины. Российской армии, имевшей к тому времени огромный боевой опыт не только сражений с турками и персами, но и опыт войны Семилетней, именно такой полководец был сейчас нужен. Такой полководец должен был и в лице Суворова мог обобщить и возвести на истинную высоту российское военное искусство. Дело в том, что Потёмкин и Румянцев при всей их явной административной талантливости были ярко выраженными царедворцами, что, безусловно, снижало ценность их личностных дарований. Близость ко двору, участие в развитии всех многочисленных хитросплетений вокруг трона, как правило, катастрофически обесценивали любую человеческую личность, особенно личность военачальника, полководца. Вот почему, когда после блестящего разгрома Бонапарта на полях европейских сражений Александр Первый резко отодвинул от боевой и государственной деятельности всех наиболее талантливых русских генералов, Россия уже до самого краха империи не выдвинула ни одного поистине талантливого полководца и проиграла все войны, кроме войн с Турцией и Персией. Но для отодвинутых генералов это было большой личностной удачей.
Между тем Австрия тоже объявила войну Турции, но вела её еле-еле, боясь усиления России и явно не желая разгрома Османской империи, которая совершенно явно разваливалась сама собой. Австрии было выгодно держать Россию в постоянном состоянии войны, но не допустить полного торжества её оружия.
Война с Турцией шла с превосходством русских, но все замечательные победы российских генералов, как правило, сводились «на нет» невысокими военными дарованиями Потёмкина, явным и тайным подсиживанием друг друга фаворитов Екатерины, примитивностью её дипломатов. А были! Взятие крупных крепостей Очакова и Хотина, разгром Суворовым Осман-паши при Фокшанах, разгром девяностотысячной армии Юсуф-паши под Рымником двадцатипятитысячным отрядом Суворова, пали турецкие твердыни Бендеры, Хаджибей, Аккерман. Воодушевление и чувство локтя между солдатами и офицерами, между даже генералами окрыляло армию. Особенно окрылила победа русских под Измаилом, когда 22 декабря 1790 года прямым и отважным штурмом взята была эта казавшаяся неприступной крепость. Отличился при взятии этой опоры всех турецких сил на Черноморье Кутузов. Мало кто отмечает в связи со взятием Измаила, как ловко и умно мог использовать личные качества своих подчинённых Суворов. А между тем штурм Измаила был страшным по напряжённости и кровопролитности. Кутузов явился главным помощником Суворова в этом сражении. И уже послал Кутузов донесение Суворову о необходимости уступить противнику. Это та самая черта характера, которую Кутузов потом продемонстрирует, требуя сдачи Вены, не противореча австрийскому генштабу перед сражением под Аустерлицем, при сдаче без боя Москвы Наполеону. В ответ на паническое донесение Кутузова Суворов послал ему уведомление о назначении его комендантом ещё не взятого Измаила. А по взятии крепости не распекал он за малодушие подчинённого, но заявил: «Он шёл у меня на левом крыле, но был моей правой рукой». Суворов умел видеть в человеке лучшее. И верно. До того Кутузов брал Очаков 18 августа 1788 года, получил вторую рану, в щёку и затылок, выздоровел и уже в мае 1789 года принял корпус, с которым брал Аккерман, Кушаны, Бендеры. С этим корпусом он брал Измаил и получил здесь генерал-поручика да и орден Святого Георгия 3-го класса.
В дыму сражений Николай Раевский видел Кутузова впервые, здесь и познакомился с Петром Ивановичем Багратионом, который особо отличился при штурме Очакова, за что был произведён в капитаны, состоя при Потёмкине, он-то, будучи человеком талантливым, сам талантливых людей не боялся. Долгая дружба связала Раевского и Багратиона с тех пор. Здесь Раевский проявил столь необходимую воину природную смелость, а также широту боевого мышления, мудрость и умение быть своим человеком и для офицера и для солдата. Это как раз то самое редчайшее качество, происходящее от врождённости, которым уже в полной мере владел Суворов.
Закончил Раевский войну с турками девятнадцати лет в чине подполковника. После чего направлен был в Польшу, где военными действиями руководил Суворов и лично направлял войска на жестокий штурм предместий Варшавы — Праги, после взятия которой сдалась и столица. В Польше Раевский заслужил два высокого отличия воинских креста — Святого Георгия и Святого Владимира.
После этой кампании Николай Раевский был направлен на Кавказ и в чине полковника с 19 июня 1794 года назначен командиром Нижегородского драгунского полка, которым через четверть века будет командовать его сын, тоже Николай.
6
Двадцатичетырёхлетний командир Нижегородского драгунского полка отличался не только смелостью, граничащей порою с невероятностью. Так, под Бендерами он оказался в схватке против трёх турок, чёрных рослых громил с ятаганами. Скошенные густым ружейным огнём солдаты и часть отступивших оставили его наедине с нападающими. Все, кто имел дело с турками, знают, что они храбры, необычайно решительны и очень цепки в рукопашной схватке. В то же время известно, что любой солдат любой армии никогда не упустит случая захватить офицера, это всегда подвиг, достойный вознаграждения. Турки сначала просто нападали на относительно не выдающегося сложением офицера. Они уже начали окружать его со всех сторон. Раевский отбивался шпагой. Ятаганы свистели и сверкали над ним со всех сторон. Движения шпаги были чётки, легки, умелы. Подойти близко турки не решались. Но силы были неравны, рано или поздно русский должен был ослабеть. Поэтому турки просто теснили его и не торопились. Одному из них удалось выбить у Раевского шпагу. Раевский нагнулся и успел поднять её с земли. Но турки оказались рядом. Оскаленные крупные зубы и чёрные ненавидящие глаза приблизились почти вплотную. И вновь отпрыгнули они на какое-то, казалось, мгновение, рядом за спиной раздался хриплый, но гигантски мощный голос:
— Братцы! Николая Николаевича басурманы хватают!
— Братцы! Николая Николаевича...
И хлынула из-за спины, из-за крепостного каменного уступа толпа бегущих на помощь солдат. Рыча и отплёвываясь от пыли и дыма, солдаты появились как бы ниоткуда. Они в одно мгновение разнесли на штыках турок. И мощные, побагровевшие от грязи, пота и крови руки схватили Раевского, уже терявшего сознание, подняли и как ребёнка понесли вперёд, прогоняя турок. И кто-то повторял торопливо, отирая какой-то тряпицей потное лицо командира:
— Слава Тебе Господи! Слава Тебе... Не выдали отца родного басурманам.
Странно было слышать двадцатилетнему Раевскому именование себя отцом родным со стороны огромного пожилого солдата.
В свои четверть века полковник Раевский выглядел юношей, и даже вроде бы юношей излишне изысканным, несмотря на уже солидный опыт караульной казачьей жизни и жизни походной, в которой старался все тяготы нести наряду со всеми своими солдатами, по-возможности стараясь ничем не выделяться. Это вызывало порою скользкие нарекания и шутки со стороны других офицеров. Несмотря на свой богатый походный опыт и умение держаться с солдатами почти на одной ноге, в простом общении он выглядел так, что никто не мог встать с ним на одну ногу. Что-то в Раевском было заставляющее чувствовать, что с ним нельзя общаться просто так, указывающее на то, что человек он всё же несколько необычный. Не то он умнее, не то обходительней, не то деликатней, не то прямей и резче других. Это также не всем было по плечу, не всех удовлетворяло, а многих не просто раздражало, но настораживало. Такие люди, вполне, естественно, приемлемые в нормально, хорошо воспитанном обществе, в среде ханжей и ловеласов, среде случайно ухвативших «место под солнцем» рано или поздно вызывают отторжение.