Королевская аллея

Фридеман заранее радуется предстоящему покою и приличной пенсии, а потому уже теперь — за десять лет до вожделенной даты — не ходит на службу, как прежде, с самозабвенным энтузиазмом. С господином Зимером дело обстоит по-другому. Тот сам когда-то, в восточной пампе, владел маленьким кафе и потому теперь связывает свою судьбу с процветанием отеля «Брайденбахер хоф»: Мы должны опять войти в число ведущих стран мира. — Проверьте, пожалуйста, достаточно ли у нас карт города. Карты всегда быстро исчезают. Некоторые гости отеля каждый день желают брать новую… Уроженец Ратингера порой удивляется, что при всей нынешней помпезности — зимний сад с буфетной тележкой, ежедневно свежие букеты цветов, двенадцать поваров хлопочут у кастрюль, двое заняты исключительно соусами, не говоря уже о «шеф-поваре» и «помощнике шеф-повара», бельевщицах, барменах и следящих за винным погребом сомелье, — этот отель-люкс все еще каким-то образом окупает себя… И все же, хотя его посещают такие головокружительные мысли, Фридеман остается человеком узкого кругозора. Затраты и доходы, во всех отраслях экономики и областях жизни, вот уже много столетий пребывают в состоянии равновесия. Потому-то многие люди спокойно получают зарплату и надеются, что сведущие специалисты полностью контролируют ситуацию. Если же система все-таки рухнет, то внезапно обеднеют почти все — по крайней мере, ты будешь не единственным, кто претерпевает неприятную ситуацию. И в конце концов обязательно найдется способ начать все сызнова. Хлеб в любом случае можно испечь, да и съедаться он будет под какой-никакой, но крышей. Однако при любой вновь обретенной уверенности нужно помнить о существующих угрозах. Тогда человек не будет слепо скитаться по миру, сохранит должное смирение и осмотрительность…

Отель, однако, процветал. Несмотря на то, что так и не приехала уникальная, можно сказать, делегация хозяйственников из Восточной Германии. Либо эти тридцать господ и дам были арестованы еще дома, за критику собственной «единой» партии{41}, либо их не пропустили через границу из-за подозрения в шпионаже. Эти руководители народных комбинатов (которые, в принципе, не прочь национализировать также и сам отель «Брайденбахер хоф») могли бы — как чувствует служащий рецепции, раскладывая рекламные проспекты, — способствовать дестабилизации атмосферы в чайном салоне. Если к этому прибавить господина Кессельринга с супругой, получилась бы поистине взрывоопасная смесь. Лучше так: либо только фельдмаршальская чета, либо нобелевский лауреат… коммунисты же вообще ни к чему. А самое милое дело, подумал Курт Фридеман, чтобы опять приехал федеральный президент Теодор Хойс{42}… Этот высокопоставленный гость всегда обходителен. Хоть он и глава государства, а все же спросил Элкерса, где тот потерял руку (в Польше, сказал портье, в первый год войны), после чего, выпив два стакана красного, отправился на завтрак по случаю открытия нового рейнского моста: Теперь вам больше не придется возить свою «Львиную горчицу»{43} на лодках…

— Фридеман, вы бы вернулись к дыроколу.

Реплика шефа, обращенная к полноватому помощнику, который в этот момент проводил рукой по телефонной трубке, прозвучала вполне однозначно. Фридеман, тем не менее, еще минутку помедлил. Слишком уж соблазнительно выглядели две феи, которые бойко прошествовали мимо отсалютовавшего им Роберта Элкерса. На брюнетке — красное платье в белый горошек. На блондинке, ее спутнице, — платье в бело-голубую полоску. Обе вполне могли бы участвовать в здешнем показе мод. Красавицы вместе держат за ручку большую корзину, слегка приминающую их пышные юбки. В важности этого фрахта — поскольку музыкальный аппарат уже доставлен — никаких сомнений не возникает. Ясно: сейчас они подойдут к рецепции.

Губы брюнетки мерцают вишнево-красным. Локоны блондинки подрагивают при каждом шаге. До чего же хороши обе Дочери Рейна! Приближались они на высоких пробковых платформах. Оскар Зимер, казалось, тоже был очарован — и поклонился им.

— Добрый день, — пожелала нимфа Фруктовые Губки.

Из-за ее белозубой улыбки, из-за аромата поцелуя, явственно ощутимого, обоим служащим на рецепции хотелось, чтобы это радостное приветствие прозвучало еще много-много раз (и удлинилось за счет дальнейших приятных неожиданностей). Но им пришлось обратить свой слух к другому, светловолосому чуду.

— Мейстерзингеры, Сад Клингзора{44}, Валькирии и Тристан, — объявляет Светловолосая.

— Лоэнгрин плюс Риенци{45}, — добавляет ее спутница.

— Кое-что только в отрывках.

Обеих хотелось бы слушать часами.

Господин Фридеман, выглядывающий из-за спины шефа, думает, что может без опасений наслаждаться этими круглыми щечками, грациозными шейками и безупречной кожей в вырезах декольте.

— Чем мы могли бы с радостью услужить юным дамам? — Оскар Зимер, наклонившись вперед, выпрастывает из-под форменного рукава манжет рубашки.

— Всё как вы заказывали, — летние прелестницы переглядываются, будто ища друг у друга поддержки. — Через фирму «Бунке» (даже само это имя преображается в их устах в сладостное обещание) заказ поступил к нам. Правда, Риенци имеется только на шеллаке. Но мы не думаем, что Мастер склонит свой слух к ранним произведениям Мастера. В Риенци еще нет этого Растекающегося, этого ухода по дуге в Космос, этого мерцающего замирания в Бесконечности, этого колыбельного раскачивания и опьянения высочайшим блаженством, которые уже в Тангейзере освобождают нас от всех жизненных шлаков.

— Прелюдия, дорогая Регина, никогда и не может достичь достаточной протяженности.

— Улететь прочь…

— Воткать себя в…

— К высочайшему наслаждению.

Маленький господин Фридеман теперь полностью положился на шефа. Зимер сегодня кажется особенно стройным.

— Конечно, — откашлялся он, — нам всем хочется чего-то прекрасного. Но чем конкретно мы могли бы вам помочь?

Теперь, после того как пенной волной их обеих выбросило из юного летнего дня на этот берег благосклонно-требовательного ожидания, темноволосое существо приняло обиженный и надменный вид: видимо, полагая, что ему не воздали — с достаточной чуткостью — должное. Непроницаемо-капризное дитя, с которым, вероятно, лучше не красть вместе лошадей… Блондинка же, напротив, чувствует себя как дома на нашей земле со всеми ее опасностями:

— Это для гостя. Главным образом Вагнер. Немножко Малера. Наш магазин пластинок получил заказ через фирму «Бунке». Проигрыватель, думаю, вам уже доставили… Или он не приедет?

Более разочарованную и вместе с тем уничижительную гримасу, чем та, которую скорчила в этот момент брюнетка, едва ли можно вообразить.

— Так он не приедет? — Она, казалось, хотела испепелить взглядом служащих на рецепции и потом удалиться, ступая по их пеплу.

— Кто?

— Гость.

О грозящем визите генерал-фельдмаршала красавицы вряд ли знают. Значит, для Дюссельдорфа — и для этого времени — речь может идти лишь об одном госте. Неужели весь город из-за него встал с ног на голову? Во всяком случае, билеты в Шумановский зал уже распроданы. Всего лишь через день после того, как было вывешено объявление, ненужные теперь плакаты заклеили другими сообщениями и рекламой.

— Приедет, приедет, — успокоил их господин Зимер.

Дамы взгромоздили свою корзину на стойку:

— Всё ведь известно. Когда он неважно себя чувствует, его укрепляют Мейстерзингеры. Когда самочувствие идет на поправку, его еще больше взбадривает малеровская симфония «Воскресение»{46}. Мы собрали в магазине всё, что нашлось. Проследили, конечно, чтобы не попалось никаких дирижерских работ Клеменса Крауса{47} и Вильгельма Фуртвенглера{48}. Они ведь были причастны… Вместо них — Тосканини.